Страница 17 из 97
— Это вы там стреляли? — спросила она жутко томно.
— Покажите мне того, кто ТАМ не стрелял, — огрызнулся я.
Дама улыбнулась и обратилась к кому-то сзади:
— Олли, ты успел хоть раз выстрелить?
Мне показалось, что если этот Олли ответит «нет», то ему позволят пострелять в меня прямо сейчас. К счастью, он ничего не ответил. Молча оттолкнув охранника, он выбрался вперед.
Так-так, подумал я, сможет ли баллистическая экспертиза определить, кто, я или робот, испортил удовольствие великому Оливеру Брайту, — актеру, на чьих фильмах выросло то поколенье, к которому, формально, отношусь и я?
Брайту было за пятьдесят, но на вид — не более сорока пяти. Высокий, стройный и подтянутый. Короткие темные волосы и матовый загар лица контрастировали по принципу «кто больше» с белым вязаным свитером, который появился после того, как актер расстегнул верхнюю часть комбинезона. Свернутый в три слоя воротник подпирал треугольный подбородок с ямочкой. Пятна краски на комбинезоне сидели кучно, что говорило в пользу моей меткости, но во вред всему остальному.
Он внимательно оглядел мою персону, и когда очередь дошла до головы, его стальной взгляд пронзил меня до мозжечка. Длинными музыкальными пальцами он слегка коснулся плеча дамы, она сделал шаг назад, как бы уступая место мужчине. В эти несколько мгновений он смотрел на нее, демонстрируя мне свой безупречный профиль. Противник классических форм Виттенгер, завидев такой профиль, начинает разминать кулаки, потому что у самого инспектора голова, как картофелина (с глазками , добавлю в скобках, а ударение ставьте, где хотите).
— Как вы его проворонили? — спросил Брайт у начальника охраны. Тот ответил, что они сейчас это выяснят. То, что Брайт не соизволил обратиться ко мне хотя бы с грубой бранью, меня чрезвычайно оскорбило. Интуиция подсказывала, что главная здесь все-таки дама — это следовало, например, из того, что, ответив актеру, охранник посмотрел на нее взглядом провинившейся собаки.
— Автограф я у вас после попрошу, — сказал я раздраженно, — представьте мне даму.
Охранник зарычал и двинулся на меня. Я отметил, что у него не прикрыта печень.
— Не надо, — сказала она властно. Клянусь, она обращалась ко мне, а не к охраннику. Однако он принял команду на свой счет и остановился в ожидании, что ему намекнут, чего, собственно, «надо».
— Я сама поговорю, — продолжала дама, снова выбираясь вперед. — Документы у вас есть? — спросила она так, как спрашивают у беспризорного ребенка, есть ли у него родители.
Мой ответ не пришел бы в голову ни одному нормальному ребенку:
— Я журналист, — сказал я, протягивая ей карточку «Сектора Фониссимо». — Собираю материал о фаонских развлечениях.
— Почему вы не воспользовались обычным путем?
В ее голосе слышался неподдельный интерес, поэтому было самое время выдвинуть встречное условие:
— Мы можем поговорить где-нибудь наедине?
— Крег, — обратилась она к охраннику, — проводи господина Ильинского в мой кабинет.
Крегу приказ не понравился. Свое недовольство он выражал тем, что пока мы шли до кабинета, все время норовил пихнуть меня в спину, я же умудрялся ускорять шаг за мгновение до очередного толчка, поэтому со стороны казалось, что охранник пытается стряхивать с меня пылинки, а я ему этого кокетливо не позволяю.
Я ожидал увидеть оружейный склад, но оказался в восточной лавке.
— Неужели, — вслух удивился я, — «Дум-клуб» служит только для прикрытия? На самом деле здесь курят опиум.
— О, нет! — как бы с сожалением возразила хозяйка кабинета.
— Так вы всем этим управляете? — я сделал, в буквальном смысле, широкий жест.
— Владею, — поправила она, и поправка эта удивила меня больше, чем восточная лавка.
— Это к лучшему. Обычно журналистам отказывают, ссылаясь на приказ от начальства. Как мне к вам обращаться?
— Зовите меня Изидой. — Снова томно и как-то загадочно, словно это имя обязано было мне о чем-то сказать. Я сделал восхищенное лицо:
— Необычное имя. И красивое.
— Не имя, а бремя… Вы обещали рассказать, почему вам пришло в голову повоевать на стороне роботов.
— В спорте я всегда болею за слабых. К тому же, никто никогда не писал о пейнтболе со стороны роботов. Редактор и читатели будут довольны.
— Честно говоря, я впервые слышу о «Секторе Фаониссимо». Крег сказал, что для журналиста вы слишком хорошо стреляете.
— Ценю ваш такт, — я отвесил ей поклон, — как ни больно мне слышать, что вы не являетесь нашей читательницей, комплимент от Крега меня утешит. На обратном пути я его поблагодарю, не забыть бы только…
— Он вам напомнит, — усмехнулась Изида, — впрочем, на его месте, я бы не стала этого делать. Так что вы собираетесь написать о сражении? Вам понравилось?
— Боюсь, я посоветую читателям сражаться между собой, а роботов определить в интенданты.
— Наши клиенты, при условии, что они читают «Сектор Фаониссимо», в чем лично я сомневаюсь, вас не послушают. Это деловые люди, и с них хватает конкуренции в сфере бизнеса. В «Дум-клубе» люди играют на одной стороне. Человеческие слабости, которые они при этом обнаруживают — такие, как страх, неуверенность в себе, неспособность быстро принимать решение, — игроки не могут использовать друг против друга, то есть поступать так, как они привыкли поступать вне стен этого клуба. Напротив, они вынуждены помогать друг другу, взаимовыручка рождает доверие, которого им так не хватает в обычной жизни. Вы бы знали, сколько выгодных сделок заключается сразу после окончания игры! Поэтому вы просто обязаны написать, что, несмотря на кажущуюся агрессивность игры, по сути, она гуманична и, безусловно, полезна для общества…
Изида приумолкла, вглядываясь мне в глаза. Ее волновало, насколько я тронут ее панегириком в честь коллективной агрессотерапии. Я заметил, что Оливер Брайт — не бизнесмен.
— Оливер снимается в боевиках, в «Дум-клуб» он ходит, чтобы поддерживать себя в форме.
— Да, — согласился я, — он в прекрасной форме.
— А чем увлекаетесь вы? Наверное, спортивной стрельбой?
Я помотал головой. Мне не хотелось, чтобы те, кто от меня пострадал, думали, будто я стрелял в них из спортивного интереса.
— Так чем же? — настаивала она, — только не говорите, что гольфом, — добавила она ехидно.
Жители Земли не поймут, в чем тут ехидство. Советую им посетить Фаон, и если кто-то найдет здесь хотя бы клочок травы, получит от меня в подарок клюшку для гольфа, а от ботаников, наверное, и что-то подороже. На Фаоне в гольф играют в крытых стадионах, больших по размерам, чем этот ангар, и простому журналисту подобное удовольствие не по карману.
— Его домашней разновидностью, — ответил я упавшим голосом, как если бы она случайно проникла в тайну, которую я всеми силами стараюсь скрыть. — Называется «кошачий туалет». Уверен, что вы в него не играли.
— Не играла. — Изида округлила глаза, поволоку с них куда-то смыло. — Расскажите!
— О, это очень просто. Мои друзья решили завести котенка, и я несколько преждевременно купил им в подарок лоток для кошачьего наполнителя. Неожиданно, они завели собаку, и лоток остался у меня, — я подарил им набор ошейников. Друзья в долгу не остались, подарив мне на день рождения клюшку для гольфа, которая, по их мнению, была так же мне необходима, как тот набор ошейников для их таксы. О дальнейшем, вы, наверное, уже догадались. Клюшка, лоток, малогабаритная квартира и отсутствие членского билета любого, наперед заданного, гольф-клуба…
— Вы забыли сказать, чтт вы загоняете в лоток. — Оказывается, она внимательно меня слушала.
— Ах, да, это самое важное в «кошачьем туалете». В него загоняют маленького резинового котенка. Раньше он был брелком к ключам — не к моим, разумеется, а… А, впрочем, это не имеет значения.
— Могли бы и рассказать, — и она провокационно улыбнулась.
Не мог, это факт. У кого из своих подруг Стас позаимствовал брелок, я не знал. Надеюсь, он не обидится, что я, для поддержания разговора, приписал себе его изобретение.