Страница 8 из 14
Шампань – скромная северо-восточная провинция Франции – поистине, удивительный край небольших старинных городков и живописных деревушек, ассоциирующийся у всех, как правило, с беззаботным весельем, праздником и прекрасным настроением.
Главное богатство этого края – безусловно, виноградники и производимые здесь всемирно известные «шампанские» вина торговых домов «Моэт и Шандон», «Рюннар», «Вдова Клико» и прочих известных марок, которые в самой Шампани стоят, кстати, совсем недорого.
Производство шампанских вин всегда являлось важнейшей статьёй бюджета этой маленькой французской провинции; поэтому война и боевые действия, ведущиеся непосредственно на её территории, очень больно ударили по благосостоянию местных крестьян и виноделов, что, впрочем, мало волновало, как нас, так и французских солдат и офицеров действующей армии, ежедневно рискующих собственной жизнью на этой прекрасной земле.
Настоящим же шоком для нас, по прибытии на фронт, стали французские фортификационные сооружения. Глубокие землянки (в пятьдесят ступенек) с прочными деревянными перекрытиями показались нам верхом инженерной мысли в сфере обеспечения безопасности солдат на передовой.
Ещё больший восторг у меня и моих товарищей вызвал вид офицерских землянок: в них имелись даже… ванны и бильярдные столы. Конечно, на этом участке уже давно шла лишь позиционная война, но, всё же, укреплённость и комфортность занятых нами позиций делали честь тем, кто их сооружал.
Сектор, оборонявшийся нашим батальоном, находился под ежедневным обстрелом и относился к одним из самых тяжёлых участков обороны Особой бригады. Расстояние, разделяющее наши передовые позиции от немецких, составляло, здесь, не более восьмидесяти метров, и поэтому нам, с первого дня своего появления на этом участке, надлежало постоянно быть начеку.
Разместив, на скорую руку, свою роту в закреплённых за нами окопах и наспех осмотрев в ночной темноте позиции моего подразделения, я вместе с другими ротными командирами собрался в офицерской землянке нашего батальонного командира подполковника Готуа, который, дав нам первые фронтовые указания, касающиеся размещения, связи, питания, вооружения и дисциплины, неожиданно удалился, по срочному вызову, в штаб полка.
– Ну, что, господа, не пора ли нам отметить наше прибытие на фронт? – игриво обратился, после его ухода, ко всем присутствующим широко улыбающийся поручик Мореманов, успевший снискать себе, в нашем полку, славу забияки, транжиры и картёжника, и вызывавший, тем не менее, неизменную симпатию к собственной персоне, как со стороны большинства офицеров полка, так и со стороны нижних чинов подчинённой ему роты, ценивших его искреннее благожелательное отношение к ним.
– А, почему бы, и нет, в самом деле, – раздумчиво поддержал его Разумовский. – Всякое новое дело требует «первоначальной зарядки»!
– Да, пожалуй, можно, – поддакнул Разумовскому Лемешев. – Только, где мы сейчас, ночью, найдём, здесь, спиртное?
– Господа! – состроил хитрую физиономию Мореманов. – Что бы вы, без меня с Орнаутовым, делали… Пьер, где мы с тобой свой «груз» оставили?
– Сейчас, Серж, вспомню, – принял игриво-задумчивый вид Орнаутов, но надолго его не хватило, и он, заулыбавшись, громко крикнул кому-то из вестовых, находившихся вне землянки, чтобы тот немедленно спустил сюда вещевой мешок со столь ценным грузом.
Ещё несколько секунд… и на столе появились нехитрая снедь и сразу несколько бутылок шампанского. Все офицеры тут же оживились и, встав вокруг стола, принялись громко делиться впечатлениями от французских позиций.
В землянке, ярко освещаемой двумя керосиновыми лампами, было достаточно светло и уютно, а человеческие тени на стенах лишь тонко подчеркивали этот уют, создавая вокруг присутствующих офицеров некий ореол романтичной таинственности.
– Господа! Господа! – бесцеремонно перебив служебный разговор своих коллег-офицеров, вдруг воскликнул Мореманов. – Бросьте вы эти обсуждения французских укреплений. Они нам ещё надоедят до изжоги. Послушайте-ка лучше, что я сейчас вспомнил, глядя на Пьера!
Поручик Пётр Орнаутов, невольно вздрогнув при упоминании своего имени, укоризненно взглянул на своего друга:
– Серж, перестань! Опять свои «павлонские» истории пересказывать будешь?
– Конечно!– ни грамма не смутившись, подтвердил Мореманов. – Знаете, господа, как мы с Пьером в первый раз встретились? О… это было незабываемое зрелище! Ровно за год до начала войны я вместе с десятком своих друзей по Павловскому военному училищу устроил «засаду» возле Дудергофского озера в Красном Селе на наших «заклятых врагов» – «шаркунов» из Пажеского корпуса. Дождавшись, когда они, по двое, сели в пять или шесть лодок и стали «бороздить» водное пространство, обмениваясь высокопарными фразами с катающимися, там же, девицами из числа местных отдыхающих, мы, застав их врасплох нашей неожиданной атакой из-за небольшого мыска, в две минуты опрокинули своими большими лодками их лёгкие «судёнышки». Смех всей отдыхающей, в тот день, на озере публики над растерянно барахтающимися в воде «пажами» был слышен на всё Красное Село! Одним из невольных «пловцов», чьё лицо я, тогда, разглядел и запомнил, и был… будущий поручик и мой нынешний друг Пьер, который смотрит сейчас на меня «нежным» взглядом немецкого снайпера.
Все присутствующие невольно рассмеялись. Мореманов, действительно, мог развеселить любую компанию.
Один лишь Орнаутов, задетый за живое, бросил на него испепеляющий взгляд и поспешил срочно восстановить несколько «подмоченную» репутацию своего военного училища:
– Господа! Позвольте, тогда, уж, и мне рассказать свою историю знакомства с Сержем Моремановым. Как вы все, наверное, знаете, и мы, и «павлоны» из Павловского военного училища летние манёвры наших обоих учебных заведений всегда проводили в Красном Селе, и их путь на стрельбище пересекал «парадную линейку» перед бараком, отведённым для проживания нашего Пажеского корпуса. Так, вот, после вышеупомянутой Сержем «водной агрессии» на меня и моих друзей, мы неплохо отомстили этим «агрессорам». На следующий же день, как только раздался крик нашего дневального: «Павлонов несут!», что означало: «Внимание! Павлоны идут на стрельбище!», мы молниеносно и незаметно для остальных произвели опрыскивание какой-то невероятно дурно пахнущей жидкостью всю дорогу прохождения «вражеской колонны» перед нашим бараком, после чего вместе с военными из располагавшегося по соседству с нами лейб-гвардии Финляндского полка принялись бурно наслаждаться зрелищем «нравственных» страданий великолепно дисциплинированных и блестящих, во всех отношениях, «павлонов», которым невольно пришлось пройти через это «ароматическое облако зловония», свято соблюдая свой парадный строй и никак не реагируя на проникающий в самую глубь носоглотки и надолго «прилипающий» к их форменному обмундированию едкий запах. Как вы, наверное, уже догадались, господа, одним из дурно пахнущих «павлонов», в тот давний день, оказался и будущий поручик Мореманов, чьё некрасиво сморщившееся от непереносимой вони лицо я тоже запомнил, тогда, навсегда.
Офицеры, собравшиеся в землянке батальонного командира, вновь расхохотались. Веселье охватило и «молодых», и «старых». Как из «рога изобилия» посыпались яркие воспоминания присутствующих о своей далёкой юности, проведённой в самых разных военных училищах Санкт-Петербурга, Москвы и Киева.
Вспомнили ресторан «Старый Донон» у Николаевского моста, где развлекала публику всеобщая любимица «павлонов», «пажей», «констапупов» и «николаевцев» – красавица-певица Нюра Хмельницкая, и где на них устраивались настоящие облавы представителями руководств Павловского, Пажеского, Константиновского и Николаевского военных училищ, категорически не разрешавших своим молодым воспитанникам посещать данное «взрослое заведение»; обменялись воспоминаниями про неуставные взаимоотношения между старшими и младшими курсами их родных училищ (или «цукание», как называлось, тогда, это явление), и, конечно, припомнили все наиболее яркие и нашумевшие факты «исторического соперничества» между знаменитыми военными учебными заведениями Российской Империи.