Страница 8 из 103
И снова на короткое время в помещении воцарилась тишина, нарушаемая лишь завываниями ветра и сухим шелестом снежинок, разбивающихся об бетон и сталь при особо сильных порывах. Сухо потрескивал костерок, в который периодически подбрасывали по паре обломков досок, негодных уже ни на что.
— А говорят, — тихим шёпотом нарушил тишину Филимон, — что и не Апраксины уже заправляют всем, а Иные. Оттуда.
На сказанное бригадир гулко захохотал, прихлопывая себя руками в меховых рукавицах по коленям. Остальная бригада замерла в ожидании. Было видно, что люди не хотят верить в сказанное, но опаска, что это может оказаться правдой, тлеет где-то глубоко внутри каждого.
— Иные! Оттуда! — отсмеявшись, передразнил Филимона Семёныч, — дубина ты. Нашёл кого слушать! Бабу свою! Всё внешнее кольцо знает, что у твоей бабы язык, что помело! И метёт она им без ума!
Филимон снова смутился, и что-то неразборчиво пробормотал.
— Всем известно! — буквально впечатывая слова в пустую голову работника веско проговорил бригадир, — что без воли и без ведома высокородного, твари из-за границы мира могут тут находиться только во время Вторжения, а когда это происходит, они одержимы только кровью таких как ты и твоя языкастая баба! А те твари, что не кидаются сразу тебя сожрать, живут тут по воле и милости высокородных. А уж занять их место… Чему тебя только в вечерней школе учили?
— Так всё-таки, — снова попытался сменить тему Гвоздь, — чего мы ждём, Семёныч? Нешто нам кран подгонят? Мужики гутарили, что вся тяжёлая машинерия, и краны в том числе, заняты на разборке стены Серого Города.
Бригадир усмехнулся, вспоминая короткий разговор со стариком Трёхпалым, его коллегой и старым другом, сейчас руководящим такой же бригадой, восстанавливающей первый цех. Вспомнил свой вопрос, почти один в один такой же, что сейчас задал Гвоздь. Вспомнил грубый смешок в густые седые усы и характерный жест, разглаживающий эти усы изувеченной в молодости ладонью с уцелевшими тремя наполовину откушенными пальцами. Грубый смешок и загадочное, хриплое, в ответ: «О да, Семёныч, о да! Помощь что надо! Тебе понравится. Только портки не намочи!»
— Уймись, Гвоздь. Утихни, грейся и жди. Сказано тебе, будет помощь — значит, будет!
И ещё не успело эхо сказанных чуть громче, чем обычно, слов утихнуть под переломанной крышей, как гулкий, тяжёлый удар сотряс ворота цеха.
Закрытые ворота цеха!
Пока бригада ремонтников на секунду замерла в испуге, что-то огромное и сильное ещё раз мощно ткнулось в металлические ворота, заставив их дрожать, скрипеть и стонать, и требовательно заревело, оглашая небеса, скрытые тяжёлыми свинцовыми тучами обиженным утробным рёвом.
Семёныч вдруг отчётливо вспомнил, как инженер на утренней планёрке несколько раз ему повторил, чтобы ворота цеха они сегодня не закрывали. Совсем. Категорически. И не просто не запирали замки, но даже и не думали задвигать огромную тяжёлую шестиметровую створку, перекрывающую доступ внутрь и так насквозь дырявого помещения порывам ледяного февральского ветра. Напоминал несколько раз, вдалбливая в забитую заботами и проблемами голову, что именно сегодня, к обеду, к ним направят помощь от Апраксиных, что именно сегодня им поднимут в воздух многотонное оборудование производственной линии и придержат его в воздухе столько, сколько нужно кристалло-бетону, чтобы схватиться, застыть и набрать эксплуатационную прочность. Да, эта ядовитая алхимическая смесь песка, слюны и, как говорят люди, мочи и потрохов совсем уже неведомых созданий, застывает очень и очень быстро, но не мгновенно же. Час с мелочью, но касаться этой смеси в этот момент нельзя, присохнет — вовек не отдерёшь.
И всё это произойдёт именно сегодня.
А он забыл. Замотался, задёргался. Сначала решил, что откроют ближе к обеду, а пока, чтобы совсем не выстудить людей, пусть ворота постоят закрытыми. Решил, дал команду закрыть, а команду открыть дать забыл.
Третий удар сотряс ворота. Рёв повторился.
Нужно вставать, идти, открывать. Нужно идти самому, никого из парней не пошлёшь.
Противной дрожью страх заставил коротко задрожать колени. Грубый смешок Трёхпалого словно напоминанием раздался в ушах. Грубый смешок и его хриплый голос: «Только портки не намочи, Семёныч!»
Бригадир дошёл до ворот на негнущихся ногах. Пока трясущимися руками крутил ворот лебёдки, и трос, насмешливо неторопливо наматываемый на барабан, совсем уж не спеша сдвигал металлическую створку ворот, мысли старого ремонтника, подстёгиваемые нетерпеливым сопением, чего-то живого и огромного, хрустом снега и странными подзвякиваниями, доносившимися из-за ворот, судорожно метались в сознании.
Сожрут его или не сожрут?
Слухи последнее время ходили один другого краше, но Семёныч не верил всему, что болтают глупые малообразованные люди. Пытался выделить из всего, о чём судачат кумушки, факты, пытался рационально подойти к проблеме. Выходило плохо. Да и не до этого было, по уму. Дел было невпроворот, к ночи голова была уже совершенно неподъёмная. Забота была лишь пожрать да поспать. Силы, они из воздуха не берутся. А без сил он свою работу не сделает.
А слухов этих ходило — море. И о произошедшем в тот самый день. И о том, что было после. Свидетелей, как всегда, было много, потому слухи очень сильно разнились. И додумывали, само собой, тоже очень и очень много. Поэтому, что случилось с Апраксиными, кто теперь у них Патриарх и под кем они теперь будут жить, так как Порядок канул в Лету в прямом смысле этого слова, точно не знал никто.
Чувствительные к проявлениям магии шептались, что План, победивший Порядок, близкий родственник ему. Видевшие новых созданий — потрясённо перешёптывались о каких-то там скелетах, плодя новые, ещё более пугающие слухи.