Страница 2 из 27
– Если отвечу, ты уйдёшь обратно? – поинтересовался я, лелея призрачную надежду.
– Не, мою крошку уже до дыр затёр. Если почищу ещё раз, она рассыплется.
– Так потри что-нибудь ещё.
Сатурн насупился и выпятил нижнюю губу:
– У тебя очень грязный рот. Даже когда из него вылетают обычные слова, они замараны.
– Может, дело в твоих ушах? Ты об этом не думал?
– С моими ушами всё в порядке. За языком следи.
– Знаешь, это очень глупо – интерпретировать чужие слова и винить говорящего их за свою извращённую интерпретацию.
– Чего?
– Он говорит, что ты превратно истолковал его заявление, – попытался разъяснить Павлов, не осознавая тщетность этой затеи.
– Превр… Да пошли вы, – Сатурн встал и направился обратно в палатку, искать новое место приложения своему неуёмному энтузиазму.
– Ты только что послал офицера, – не преминул я напомнить блюстителю всевозможных правил о субординации, но был проигнорирован и обратил своё негодование в сторону Павлова: – Они все такие припизднутые?
– Да, – улыбнулся тот, взявшись за набивку очередного магазина.
– А первые диверсанты, они тоже были… импульсивными?
– Не знаю, я их не застал.
– Хм. Ты, вроде, не особо зелёный. Почему не застал?
– Ну, – вздохнул Павлов, – там ведь как… О! Вот и он, партнёр твой, деловой.
– Что? – раздался за спиной знакомый и такой раздражающий именно сейчас голос. – Кол, отойдём на пару слов?
– Это не подождёт? – обернулся я.
– Нет.
Станислав был сам не свой. Он заметно нервничал, лицо раскраснелось, а глаза горели, как у школяра в женской бане.
– Мы тут вообще-то толкуем… – предпринял я попытку внушения, отойдя с назойливым деловым партнёром, но был грубо проигнорирован, уже второй раз в течение минуты.
– Я прикончил Звягинцева, – выпалил Стас.
– Того самого Звягинцева?
– Да. Лежит километрах в пяти отсюда, на Владимирском тракте.
– Э-э… У меня два вопроса: первый – зачем ты это сделал, второй – с чего это тебя так веселит?
– Самооборона. Было приятно, – блеснул Станислав лаконичностью.
– Каким хером ты вообще с ним столкнулся? И где тебя всю ночь черти носили?
– Ну, тут всё сложно. Помнишь, ты говорил про судьбу, дескать, от неё не уйти? Так я решил проверить. Капитан сказал, что «союзники» Владимирский тракт перекроют, я и подумал: «А кому его перекрывать, как не Звягинцеву с бандой, которые там кормятся?». Дождался их, и вот… – расплылся Станислав в полубезумной улыбке.
– Что «вот»?
– А сам не видишь? – развёл он руками. – У судьбы на мой счёт другие планы.
Я подошёл ближе и заглянул в горящие глаза новообращённого фаталиста:
– Да ты ебанулся, Станислав.
– Нет, ты не понимаешь…
– Отлично понимаю. Ебанулся на почве вины за гибель божьих агнцев муромских, и сам решил за ними последовать. Но вот что случилось после – не совсем ясно. Зачем ты угробил своего вожделенного избавителя?
– Я передумал.
– Передумал умирать?
– Да, знаешь, я спросил себя: «А схера ли? Почему какая-то мразота должна ставить точку. Я – чёрт подери – не для того столько лет со смертью под руку хаживал, чтобы кто попало мне мозги вышиб. И вообще, раз уж с Муромом так вышло, стало быть, и про это в книге судеб запись имеется. Всё предрешено. Чего ж я тогда парюсь? Верно? А если не предрешено, значит, нет никакого высшего разума, ни греха, ни расплаты за него. Мы сами себе судьи и палачи. Жизнь – штука жестокая.
Я уже видел такой взгляд, и разговоры такие тоже слышал, и могу сказать с уверенностью – от этих философов добра не жди. Ни один хоть немного здоровый на голову индивид не станет толкать речи в оправдание себя перед тем, кто его не обвиняет. Если тебе не повезло, и ты являешься ущербным обладателем совести, приходится следить за её чистотой. Абсурдная человеческая натура так устроена, что в случае критического загрязнения этой деструктивной субстанции, начинает разрушаться, выедаемая изнутри иррациональными эмоциями – угрызениями. Индивиду может казаться, что его совесть очистилась, но это – самообман, и разное хуеплётство типа «не я такой, жизнь такая» льётся наружу бурным потоком сквозь трещины шаблона. Вся зыбкая конструкция, на которой зиждется его представление о смысле жизни, идёт вразнос, усугубляя и без того запущенную ситуацию в голове. А для психического здоровья нет ничего разрушительнее, чем обесцененность собственной жизни. Индивид, утративший базовые инстинкты, заложенные самой природой, перестаёт быть сколь либо предсказуем и становится опасен для окружающих, в самом худшем смысле. По-хорошему, отбросив разный околоэтический мусор, подобных особей следует выпиливать из социума любыми доступными способами. Я за годы ударного труда внёс немалую лепту в дело очищения человечества, но… Чёрт подери, это же Станислав. Липкая от своей приторной сути мысль склеила нити моего сознания в омерзительный ком. Когда этот туповатый тип успел стать чем-то большим, нежели одним из множества представителей белковой формы жизни? Глядя в эти наивные карие глаза, я вынужден был признать, что их обладатель стал мне почти так же небезразличен, как Красавчик, до такой степени, что размышление о его умерщвлении вызывало слегка неприятное чувство грядущей утраты.
– Кто-нибудь видел?
– Только я.
– А банда?
– Осталась на тракте. Мы ушли вдвоём.
– Хорошо. Давай так, Станислав, эта красивая история останется нашим с тобою секретом, а ты пока постараешься как можно меньше отсвечивать, возьмёшь себя в руки и не будешь делать глупостей до тех пор, пока причитающееся золото не ляжет в мой карман. Нет, – добавил я, подумав, – до тех пор, пока я со своим золотом не удалюсь отсюда на безопасное расстояние. Вот тогда можешь пускаться во все тяжкие и предаваться саморазрушению.
– О чём ты?
– Ладно, оставь лирические мотивы в стороне. Суть моей просьбы тебе ясна?
– Яснее не бывает.
– Это всё, что я хотел услышать.
– Постой, – бесцеремонно схватил он меня за рукав, – ты чего-то не договариваешь?
– Разве я не просил обойтись без глупостей?
– Извини, – вскинул Станислав руки. – Не знаю, что на тебя нашло. Звягинцев тебе задолжал?
– Не произноси эту фамилию, – понизил я голос до шёпота. – Ты что, не соображаешь? Твоя выходка – отличный повод разорвать с нами договор. И они не станут разбираться, заодно мы были или нет. Так что прикинься ветошью и молись, чтобы никто из банды не заявился сюда раньше времени и не признал твою рожу.
– Угрожаешь?
Надо было кончать этого мудака, когда был шанс, отвести чуток подальше и зарезать, никто бы и искать не стал. Глупо, очень глупо с моей стороны.
– Я никогда не угрожаю, но в редких случаях, сделав исключение из правил, информирую. Так вот, прими к сведению – если облажаешь мне дело, я превращу остаток твоего никчёмного жизненного пути в незабываемое рандеву по миру боли и ужаса.
– Слишком выспренно.
– Думаешь? А так? – прижал я нож к гениталиям критика.
– Так лучше. Ладно-ладно, я всё понял.
– Безмерно рад. А теперь зафиксируйся на месте и постарайся не думать о высоком.
Вернувшись, я застал Павлова рассовывающим набитые, промаркированные и снабжённые язычками для быстрого извлечения магазины по разгрузке и подтягивающим регулировочные ремни в зависимости от распределённого веса. Вероятно, если оставить его в одиночестве на неопределённое время, он сумеет достичь идеала в подгонке всего снаряжения, а чихнув, найдёт впоследствии лекарство от рака.
– Порядок? – поинтересовался лейтенант, заметив меня, и как всегда радушно улыбнулся.
– Прощу прощения, нас прервали, – сел я напротив, рассчитывая продолжить познавательную беседу. – Так ты говорил, что не застал первых диверсантов.
– Угу.
– Что с ними произошло? Не на волю же их отпустили.
Павлов вздохнул, и я приготовился окунуться в тайну, как вдруг чей-то зычный голос объявил двухминутную готовность.