Страница 65 из 66
Корак нырнул в транс, позволил изнанке поглотить себя. Тускнел Корак на Земле, но ярче отпечатывался там, куда не всем было дано заглянуть. И на изнанке Корак не потерял своего облика. Не стал Изначальным демоном, изменив тело и лицо. Был все тот же ненавистный, отвратительный и противный Корак, но с мантией тяжелых черных крыльев за спиной. Крыльев, может, ненастоящих.
Отзвуком, откликом он догадался, что Влад все-таки последовал за ним, держась ближе к той стороне, цепляясь за реальность, точно за перила на мостике, что высится над мутным омутом. Проводить ли он хотел, поглядеть, как Корак сгинет в водовороте магии — кто знает. Но отчасти он улавливал мысли Влада, различимые в густой тесноте изнанки, знал их, считывал, точно свои — не спало с них то необыкновенное единение, что обвязало Гвардию перед дуэлью. И, наверно, никогда не спадет, по каким бы дальним мирам их ни разметало.
Корак бы спустился в самые низины этого странного места, если бы у него, места, был низ. Или верх. Корак шел дальше. Удаляясь от ставшей родной Гвардии. От Кары, Ишим. От Рахаб и Габриэль. От Войцека, глядевшего на него и отчасти желающего броситься следом, и Яна. От Христофера и Марта. Туда, где ничего нет. Туда, чего нет.
В Бездну.
И что-то тянуло его, что-то позволяло пройти так, как проходили совсем немногие. Затем его взяли за руку.
Но не все, что опускается под землю, — умирает, возможно, оно просто возвращается к корням.
Человек в черно-серебряном мундире что-то прокричал хриплым, сорванным голосом. Нельзя было разобрать, плачет ли он или смеется и что он кричит. Видно было только, что вслед за своей судьбой по несуществующей лунной дороге стремительно побежал и он.
Если опуститься достаточно низко — однажды ты нащупаешь почву. Но не ту, с которой уже сошел. Теперь Корак преодолел еще одно море. Но никому об этом не расскажет.
========== Эпилог ==========
Становилось чудесатее и чудесатее. Смеркалось так долго, что однажды не осталось ничего, кроме кромешной тьмы и шума в ушах. Магия плясала, будто горели костры на Ивана Купала. Бесновалась, вихрилась и жалела Падшего. Легко касалась бездонной пастью, проводила по волосам — играла с пищей. Уркнуло, рыкнуло. Заболели лопатки. Магия лизнула, обжигая. Не ластилась, как к хозяину всех заклинаний. Не спешила уничтожить, растереть в пыль и развеять по Бездне. Относилась как к равному, подставляла себя под Падшего. И великой глупостью было бы сложить руку в простенький жест и начать колдовать.
Корак оказался в цистерне керосина, и желание щелкнуть зажигалкой даже не появлялось.
В величественной пустоте, так далеко, как никогда никто не был, Падший увидел женщину. Похожая на цыганку, она бросила на него взгляд, который расшифровать не получилось. Искорка интереса и его полное отсутствие. Падший уже видел эту улыбку, но ее — никогда.
И пошел дальше.
Он забыл, почему вдруг подумал, что мир линеен. Кто сказал ему, что достаточно просто долго идти, чтобы добраться туда, куда нужно. Он гнал от себя эти мысли, зная: стоит растеряться, и останется здесь навсегда. На те тысячи лет, которые пройдут прежде, чем земные маги смогут добираться до этого омута в плетениях заклинаний. Одичает, забудет речь и тело, растворится в этом теплом бульоне и станет сгустками энергии, бесцельно бродящими по пустоте. Если он верно все посчитал, двигаться придется по спирали. Прорваться через Бездну в измерения Стихий, искать то верное их пересечение, что именуется Кареоном, и надеяться, что эти плоскости пересекаются лишь однажды, что нет точно такой же точки в мире, где Анти-Корак в Анти-Кареоне разорвал контракт с Анти-Легионом. Вселенная создавалась, когда материя и антиматерия, сталкиваясь, исчезали, схлопывались.
Корак не хотел схлопнуться.
Ударило под дых, окатило потом, и подскочило давление. Должно быть, лопнули сосуды в глазах, заливая краснотой. Заныло тело, стало жарко; Корак горел. Горело то, что снизу. То, что сверху, и то, что везде. Блуждали вокруг не похожие на людей существа, не замечая Корака, будто его и не было.
А с чего он решил, что существует? Кто сказал ему, что он — есть?
Корак падал. Он не мог сказать, откуда и куда он падает. Даже не был уверен, что падал, а не летел вверх или не застыл в воздухе. Что-то мягко касалось его, поддерживало касанием перьев. Это что-то ластилось к Падшему, щекотало его уши, глаза, нос и горло. Затем щекотало трахею, спускаясь ниже. Отступило и было сожрано чем-то. Гремел гром, сверкали молнии, составляя тело хищника. Провалившись, Корак успел увидеть рождение дракона на грани миров.
Он нашел новый многострадальный мир. Кораку здесь не нравилось, потому что он не мог двигаться. Пыль, песок забивались в полости тела, жгли слизистые. Здесь он не нашел никого интересного, но, может, подсознательно знал, почему. И провалился дальше, увяз в грязи на стыке.
И вода. Чуждая Кораку, темная и бурная пучина. Но это он хотел ее видеть такой. Это он камнем упал на гладь воды, он горячим телом пошатнул баланс температур. Согреться приплыли русалки, заключая Корака в круг. Темноволосая красавица с отличным бюстом подплыла ближе, а Корак все еще боялся колдовать. Вытянул руку вперед, надеясь, что они его понимают. Когда она рванулась вперед, обезображенная и готовая сомкнуть зубы на руке Падшего, чтобы отхватить сразу три пальца под корень, все кончилось.
Стало светло, затем темно. И вновь, и снова, и заново, и так по кругу. Между плоскостями тьмы и света было так мало Бездны, что Корак засмеялся самой идее, что Свет и Тьма — одно и то же измерение. Отличие лишь в том, с какой стороны ты смотришь. С обеих сторон позвали одним и тем же голосом. Называли имена, которые были не его. Чужие, негодные. Те, которыми он не хотел звать себя. И этот же голос попросил:
— Назови мне свое имя…
И Корак сказал, Корак. И голос ответил, Корак. И вновь исчезло что-либо.
***
Тягучая влага прилипала к телу. Футболка исчезла где-то на полпути. Намокли и прилипли к щекам волосы; Падший расправил плечи. Не свои черные крылья, но мышцы спины. Выйдя из пены на твердь косы, он красовался, будто дефилировал по подиуму, играл мускулами. Был уверен: если до него кто-то и следовал этому маршруту, кратчайшему, между двумя мирами, то явно не смог бы об этом рассказать.
Падший не мог сказать, как это происходит, но вокруг все становилось более упорядочено. Небо покрылось звездами-веснушками, чернея на фоне их серебра. Высокие резные шпили, венчанные пауками, булавкой пригвоздили небо-бабочку, распяли в альбоме коллекционера. Огромные чертоги из аметиста и вулканического стекла выросли так далеко, как мог видеть Корак. Высокие статуи Ллос во всех обличиях, выпиленные из мрамора. Сотни дорог влюбленными змеями плелись, смешивались в беспорядочные клубки неестественных длин; в самом эпицентре брачных игр тропинок, дорог и дорожек, мостовых, мощеных булыжником и плиткой, выложенных стеклом и мрамором, с изображением драконов, пауков, эльфов, людей, демонов и гномов, испещренных рунной вязью, буквами, символами десятков языков и наречий, мерно тикали часики, отмеряя никому не нужное время. Без двух минут полночь. Заиграла музыка, которую Корак не смог узнать.
Корак толкнул стрелки часов, касаясь пальцами холодного мокрого циферблата, перевел их на ноль. Фигура выросла сама собой. Высокая, наглая и обманчивая. Та, что хотела казаться Карой, пятерней прилизала волосы, скрестила руки на груди и изучающе глянула на Падшего. Затем распростерла объятия, качнув полы расхристанной рубахи. Корак ни за что не усомнился бы в том, что Кара — это так любимая им Кара, за краткий миг выросшая из девочки, любящей клюкву, в девочку, любящую девочку, если бы он не видел, как она старалась. Кара никогда так не делала. Не заботилась о том, что подумает кто-либо, была собой, а здесь старательный актер до того вжился в роль, что стал неестественен, страшен и отвратителен. Корак не смог сдержаться, махнул рукой, отгоняя, будто видение.