Страница 9 из 19
Лета не было, потому что дед, упрямо бодрившийся, слег окончательно, да так и не поднялся. Терять близких сложно, хотя Рома понимает, что где-то есть Ад, другой мир, куда отправляются духи, но представить это слишком сложно. Люди до сих пор скорбят по умершим, их не переучить.
Помявшись у дверей, он вытаскивает из кармана мятую пачку с красноречивой картинкой и крупной такой надписью: «Рак легких». Хмыкает, царапает уголок, а потом прикуривает и долго смотрит в заложенное тучами небо. Дверь несколько раз хлопает, кто-то торопливо проносится мимо. Школьница с полурасстегнутым рюкзаком. Бабка, чапающая к магазину. Полина, тоненькая вампирша с верхнего этажа — Рома провожает ее взглядом.
— Ром, ты чего стоишь, ждешь кого? — окликивает она, взмахивая рукой. Бледность ей к лицу — залюбоваться; заиндевелая нелюдская красота завораживает так же, как осколки льдинок на примятой траве.
— Не знаю.
Она хохочет и бежит прочь, к остановке, отстукивая тонкими шпильками. В другой раз Рома бы кинулся следом, проводил, пошутил бы что-нибудь, наслаждаясь ее переливчатым смехом. Полина, в отличие от многих иных вампиров, не стесняется показывать опасные клычки и улыбается ярко, остро, с вызовом.
А Рома сам не понимает, что заставляет его стоять на месте и крутить в руках несчастную сигарету. Курить не хочется, он сосредоточенно давит ее, размазывает кроссовкой по темному асфальту. Кружится голова. Предвестие чего-то выдирает из него душу, тянет…
Когда перед Ромой вспыхивает огонек, он столбенеет. Сгусток света застывает ненадолго напротив его лица, переливается, вспыхивает то голубым, то кипенно белым, бьется на ветру, как будто костерок. Что-то удерживает Рому от желания протянуть руку и коснуться его. Теплом ударяя в лицо, огонек проскальзывает мимо, прячется в пожухлом кусте жасмина, а потом скачет вокруг, перемигивается, что Рома застывает с разинутым ртом. Будь у него сигарета — уронил бы.
Громкий топот оглушает. На него кто-то кричит. Яркой полосой огонек юркает куда-то за спину, потом справа, слева мельтешит. И вдруг прыгает на Рому, испуганно попятившегося, немо уставившегося перед собой, и вонзается прямо в грудь. Сердце опаляет, что-то вспыхивает. Когда он открывает глаза снова, напротив стоит какая-то лохматая девчонка в сбитой набекрень красной кепке и заламывает руки.
— Елена Юрьевна меня прибьет! — разоряется она. — Я всю ночь за ней бегала!
— Что… что это такое? — испуганно цедит Рома, касаясь груди. Толстовка отдает теплом.
— Упавшая звезда, — бурчит девочка. Ведьма — глаза поблескивают нечеловечески, она принюхивается, приглядывается к Роме. — Иногда они находят себе новых хозяев, но не бойся, она выбрала тебя на удачу. Мне тут ловить нечего, видать.
— Ты за ними охотишься? — переспрашивает Ромка. — За звездами?
— Из звездной пыли можно сделать лучшую магию. Я учусь, — смущенно добавляет девчонка. — Люди приходят и делятся воспоминаниями, их записывают… как на фотопленку. Пыль потом заворачивают в банки. Ты как себя чувствуешь?
Рома пожимает плечами. Двор не кажется ему таким уж смурным, погода неплоха, дышится свежо, студеный воздух приводит в себя, вытряхивает из головы сон. Неожиданно для себя Рома чувствует, что мог бы пробежать марафон.
— Хорошо, — удивленно говорит он.
Впервые за несколько месяцев ему по-настоящему хорошо.
— Удачи, — тепло желает ведьмочка. — Пойду искать другой огонек.
— Звезды падают так часто?
— Падают, разбиваются на множество осколков, — серьезно соглашается она. — Не думай, что человеческая душа способна вместить звезду целиком, ты бы сгорел дотла. Некоторые огоньки годами блуждают, ищут своего человека. Они врачуют раны души — и это дар, за который не нужно платить. Таких в нашем мире мало.
Она засовывает руки в карманы, отходя. Плечи у девчонки поникшие, она все волнуется, предчувствует трепку от наставницы. Из наплечной сумки торчит детский сачок.
А Рома уже не провожает ее взглядом, а думает: если побежит, непременно успеет догнать Полину.
========== 17. Странные тени ==========
Осень собирает желтые листья с деревьев и широко раскидывает по дворам. Ласково проглядывает последнее солнце. Нагибаясь, Влад подбирает один рыжий кленовый листок с красными прожилками и вертит в руках, с тоской вспоминая, как в детстве сушил такие в больших толстых словарях. Поводок рвет Джек, устремленный вперед, ненасытный — чтобы выгуливать адского пса, нужны стальные нервы и хорошая дыхалка. Вздыхая, Ян объявляет перекур и падает на скамейку, протягивает ноги…. Шнурки на берцах развязались, но Влад почему-то ничего не говорит, ехидно наблюдая болтающиеся завязки — как же так, у товарища капитана что-то не идеально! Эта мелкая деталь его несказанно веселит, Влад посвистывает Джеку, садится рядом, тепло приваливается плечом к плечу Яна. Кожа скрипит о кожу — у Влада куртка постарее, покоцанная, и рядом это особо заметно.
Двор незнакомый. Сюда их завел Джек, погнавшийся за призраком чего-то, увлеченный, даже не гремевший лаем, а резво бежавший за чем-то неведомым. Нечто на изнанке, должно быть, испуганно смылось, увидев воодушевленного адского пса. А они решают остаться: с их-то работой учишься ценить такие мирные островки.
Протягивая руку с зажигалкой, Влад помогает Яну прикурить, а сам шарит глазами по приземистому дому напротив. На детской площадке напротив пусто, легкий ветер гуляет. Мимо проходит деловая тетка с пакетами из «Пятерочки» и недовольно цыкает на Яна — тот виновато стряхивает пепел. Влад лениво складывает простенький жест от сглаза, и тетку простреливает боль в колене — она хромает до дома, клокоча ругательствами.
— Да ладно тебе, у меня же защита инквизиторская, не липнет, — миролюбиво ворчит Ян, тыча Владу под нос кожаный плетеный браслет с бусинкой амулета.
— Ща я еще Джека следом пущу, у нее там наверняка колбаса в пакетах, а то совсем охуели… — зловеще протягивает Влад, а потом они оба смеются.
Дом — как будто нарисованный. Только краска облупилась со временем, видно, как облезает: и со стен, обнажая стыки бетонных блоков, и с балкончиков… Дверь в парадную не закрывается, приударяется, но снова со скрипом оттягивается. Весь дом давно требует ремонта.
— Тебе никогда не хотелось заглядывать людям в окна? — вдруг спрашивает Влад. — Каждый раз, когда я иду мимо таких коробочек, пережитков Совка, я всматриваюсь и пытаюсь понять, что там таится за одинаково прорубленными окошками…
— Звучит не слишком законно, — удивляется Ян, хмурится. Он оглядывается, правда старается понять, и Влад ему за это страшно благодарен: Ян присматривается к дому так и эдак. На втором из пяти этажей возле бледной занавески мелькает чье-то лицо. — Твое любопытство куда нас только не заводило, но зачем тебе чужие дома? — сдается Ян.
— Не знаю… С виду они все одинаковые, но я-то знаю, что каждый себе квартиру обустроит так, как хочется. Как ему ближе. И в этом человек будет настоящим — что может быть роднее своей норы? Вон, гляди, у кого-то висит… — Влад запинается. — Это… ведро с крюком, блядь…
— Кашпо, — вежливо вставляет Ян.
— Точно, пасиба. Забыл название. Ты бы такое повесил?
— Дома из цветов только кактусы. Ты представляешь себе кактус в кашпо?
— Почему бы и нет. А оно у них — гляди — пустое висит! — присматриваясь, выпаливает Влад. — Видишь, не всем же быть такими логичными! И это мы только кусочек рассмотрели, крохотную деталь. А сколько узнали бы, если б смогли и правда заглянуть? А сколько всего здесь квартир? Непохожих, даже если планировка у них одна, метры квадратные?
Вопрос риторический, но Ян ответственно считает, прикидывает, загибая пальцы свободной руки — в другой он держит тлеющую сигарету. Говорит:
— Ну около восьмидесяти должно быть.
Они сидят в тишине. Ян постукивает ладонью по железному скамеечному подлокотнику — серебряное кольцо у него на руке, ударяясь, звенит, отмеряет такт. Джек, нагулявшийся по кустам, подбегает, лезет Яну на колени грязными лапищами и повизгивает, а инквизитор, несчастно хмурясь, осторожно пытается отпихнуть эту любящую машину убийства, но в конце сдается и нежно почесывает за ухом разомлевшего пса.