Страница 32 из 69
— Они же его съедят! — прорычал Вирен, загораживая собой тело командира, словно вокруг уже вилось несколько оголодавших гарпий. От омерзения его лицо незнакомо искривилось, приобрело какие-то звериные черты. Так скалились гвардейские псы. — Мы не можем оставить его! Это предательство! — убеждал Вирен. — Он пожертвовал жизнью, прикрывая побег…
— И он бы не хотел, чтобы мы потерялись здесь навсегда и умерли от голода и жажды, — нетерпеливо проговорила Ринка.
Может быть, ей не следовало запирать сердце, может, она должна была понять Вирена: она тоже теряла семью. Она не сомневалась: каждый из гвардейцев был ему в какой-то мере отцом, Гвардия — матерью. И ни одну физическую боль Ринка не могла сравнить с потерей близкого, совсем опустошающей, выжигающей желание жить на долгие дни, нужные для ненадежного врачевания души.
Сама Ринка пережила это, когда от болезни сгорела мать; потом она несколько дней не могла тронуться с места, лежала на старом матрасе, набитом соломой, в крохотной комнатушке, что они снимали. На третий день Ринку вышвырнули прочь, грязного опустошенного ребенка со слепым взглядом: она смотрела перед собой, видела предметы, лица, небо, сочившееся в те дни мелким противным дождиком, но совсем не понимала их значений. А потом Ринка пошла в люди. Воровать. Податься в ближайший бордель ей не позволила гордость, унаследованная от матери, и на пороге смерти сохранявшей вид, достойный первой леди Ада.
Теперь она испугалась, что Вирен тоже впадет в апатию. И, стискивая зубы, вынуждена была поднимать его на ноги и что-то твердить, какие-то жестокие, но уверенные слова. Потому что знала: в таких случаях лучше всего помогает удар. Когда тебя выкидывают на улицу.
И — слава Деннице — перед Виреном был сержант Инас, а не кто-то из гвардейской Троицы. Но Ринка могла поклясться, что он видит именно их лица: так он часто смаргивал и жмурился, тряся головой.
Она была уверена, что в ущелье покоятся еще тела. Косясь вбок, различала чьи-то сапоги, торчавшие из-под камней, и, как могла, отгораживала погибшего от Вирена. Боялась представить, каково будет, когда поднимется солнце и озарит все вокруг.
Пока они стояли, в небе появились гарпии. Сначала их было одна-две точки, но каждую секунду число множилось, и вот у Ринки не хватало глаз, чтобы всех сосчитать. Гарпии вились, как вспугнутые птицы.
Тело дракона они, конечно, не увидели, а даже такой замутненный разум мог понять, что гвардейцы не успели бы разделать тушу, собраться и исчезнуть, оставив разруху. Ринка ждала вопль — и он грянул. Отраженный горами во сто крат вгрызся в побитую голову. Почудилось, что рана на затылке снова кровоточила.
Пала на землю белая гарпия, их вожак и шаман.
«Обман!» — звенело в уме Ринки обиженно, оскорбленно. Рыжий согнулся пополам и глухо застонал, схватившись за голову. А гарпия, хотя не выпустила когтей и не ринулась на них с яростным криком, а глядела неотрывно, была страшна так же, как огромный ящер.
— Ты можешь с ней общаться? — с надеждой спросил Вирен у Рыжего. Рыжий снова опирался на него, чуть дрожа от напряжения.
— Я сейчас малость не в том состоянии, чтобы колдовать, — огрызнулся тот. — Все на щит истратил.
— Помню, прости.
И Рыжий, как-то настроившийся на грызню, стих и смутился. А Вирен, ловко перепоручивший его Ринке (Рыжий, привалившийся к плечу, был горячим и тяжелым, пах кровью и огнем), выскочил вперед. Так же, как он сделал в том первом бою, когда гарпии и демоны едва не истребили друг друга. И теперь Вирен с какой-то непонятной гордостью встал напротив белой.
— Ты что делаешь? — встревожилась Ринка.
— Не знаю. Но она мне доверяет, потому что чувствует, как я связан с Яном. Авось не убьет. Сама подумай: кому хочется обратить на свой народ гнев Смерти?
Он говорил громко, может, втайне надеялся, что гарпия поймет его слова. Может, так оно и было (эти твари всегда казались Ринке куда умнее, чем те притворялись), может, по интонации все было ясно. Вряд ли человеческое имя последнего Всадника что-то весило здесь, в древнем мире, населенном чудовищами. И, уж конечно, в Вирене не было ни капли его крови.
Но нечто надломило белую гарпию, и она завозилась, перебирая крыльями, как бы пожимая плечами. Оглянулась. «Прочь!» Ее злость выворачивала Ринку, как стираную тряпку. «Прочь!»
Но пока Вирен заслонял их, всем своим видом показывая, что не двинется с места, гарпия ничего не могла сделать им. Почему-то не могла. Чувствовала на этом странном мальчишке отпечаток Смерти?
Гарпия отступила и коротким клекотом приказала остальным подчиниться. Удивительно, но Вирен уважительно склонил перед ней голову. Кланялся ли кто-нибудь живому оружию, созданному по прихоти Всадника? Знала она, что это значит?
Подле Ринки с облегчением вздохнула Амонея, выругался Рыжий. Вроде бы — восхищенно. До конца не верилось, что их отпускают, но Ринка задумалась, что четверка тощих демонов гарпиям не слишком-то поможет, когда под камнями столько погибших. Столько мяса.
Во рту стало кисло.
Первым стал пробираться прочь Вирен, они засеменили следом. Здесь дно ущелья почти не пострадало, можно было шагать спокойно, ни через что не перепрыгивая. Однако на возвышении, вроде бы незаметном глазу, Ринка увидела сваленные лошадиные тела. И заранее вдохнула поглубже.
Подъем был узок: самые широкие телеги не смогли протиснуться, теперь их обломки валялись где-то позади. Насколько Ринка помнила, раньше здесь была арка — удивительно сросшийся камень, напоминавший творение чьих-то рук. Однако теперь торчал один столб, остальное оказалось разбитым. Должно быть, здесь врезался ослепший дракон…
Под камнями лежало несколько лошадей.
— А-а, черт! — бессильно воскликнул Вирен, пошатнувшись над конем. Это был его конь — Ринка не могла спутать, хотя бедному животному и досталось. Шерсть слиплась от крови, масть стала пятнисто-черной, а не гнедой. Какой-то рассеянный Вирен опустился на колени возле павшего скакуна, погладил его по болезненно изогнутой шее. Рога коня были обломаны, одна нога вывернута — торчала кость. — Я-то надеялся, его успели увести! Да как же так…
— У него было имя? — тихо спросила Ринка. Оглянувшись, она не увидела свою лошадку, немного успокоилась, но тут же совестливо вздохнула.
Вирен выглядел таким растерянным и сникшим, что его очень хотелось обнять.
— Да… Лаар. Это с архидемонского — вихрь, буря. Во время революции Гвардию на нижних кругах звали «adere laar» — «всадники бури». Мне Кара его подарила…
Даже его рассказы звучали как-то иначе. Вирен говорил, но не осознавал смысла слов.
Ринка поглядела на вторую лошадь. Вне тени, отбрасываемой горой, виднелся заваленный круп. Но все-таки она рассмотрела чью-то ногу, застрявшую в стремени. Чье-то черное, стесанное о камни лицо.
Даже если это была Дэва, с которой Ринка крепко сдружилась, она бы ее не узнала.
— Твоя сумка! — вдруг сказал Рыжий, находя в притороченном к седлу мешке наплечную сумку Вирена. Мешок этот оказался под павшим конем, и Рыжий с трудом его выволок, однако его упрямство было вознаграждено. — Здесь и паек… Слава Деннице.
Он бросил Ринке амулет, заклубившийся лечебной магией, и она с удовольствием расправила плечи, чувствуя прилив сил. В голове прояснилось, стало легче дышать, и она наконец-то смогла встать на раненую ногу полной ступней. Армейские амулеты Роты были куда лучше тех, что колдовали наемники Вахзы. Второй такой же Рыжий повесил себе на шею, блаженно закатив глаза.
Вирен охотно зарылся в свои пожитки. Как если бы это могло отвлечь его от гибели товарищей, сделать все кошмарным сном — не больше.
— Надо же, все на месте. Фляжка! Да, немного еды — на четырех не хватит, ну да придумаем что-нибудь. Гребень, мыло. Очень полезно, ага. О, — изумленно вздохнул Вирен, достав что-то из сумки. — Я и забыл, что это к себе сунул. А еще есть журнал. И всякие мелкие амулеты, не очень полезные.
— Ты утащил артефакт? — насторожилась Ринка, подошла вплотную, неожиданно разволновавшись. — Который лейтенант Волк называл гранатой? Ты чем думал?