Рога и хвосты

Над головой мелькнула тяжелая лапа с когтями, которую бес вот-вот готов был опустить на него, дробя череп. Что-то в груди ухнуло, свело… Ян дергался в отчаянии, пытаясь освободиться, добраться до кинжала, всадить в серо-бурую кожу… Огненное око беса пылало. Выжигало изнутри. Он знал, что нельзя глядеть, что в третьем глазу таится смерть. Но не мог зажмуриться.

Что-то метнулось, взвилось в прыжке, сшибая беса, затрепало лапу, кинулось выше. Отчаянный визг разлетелся по поляне, и бес, топоча, понесся прочь, пытаясь сбить нечто, впившееся ему в загривок. Откатившись, Ян угодил прямо в лужу застоявшейся крови, вскочил стремительно, отбегая, шаря взглядом в поисках меча. Серебряный просверк угадался рядом с телом — с половиной тела. Метнувшись, Ян охнул, почувствовал движение над головой, упал, ужом проскальзывая под брюхом носившегося по поляне беса, схватился за осклизлую, перепачканную рукоять меча, полоснул. Поздно — не в подбрюшье, по задней лапе. Серебряный меч звонко ударился о грубое бесовское копыто. Опалил — бес снова закричал от боли и злости. Отлетел, прихрамывая.

То, что на него напало, Ян смог рассмотреть, сосредоточившись, замедлив бешено колотящееся сердце. Гибкий зверь в человеческий рост в холке, напоминающий равно кошку и собаку, с вытянутой песьей мордой, лохматый, иссиня-черный, со знакомой кисточкой хвоста. Он рычал, клекотал, напрыгивая на громадного беса бесстрашно и отчаянно. Ян вспомнил: кто-то ему говорил, лешаки могут обратиться в подобие рыси. Но это было нечто иное.

Оглянувшись, он увидел, как Кара и Ишим с трудом удерживают взвивающихся лошадей. А у существа был знакомый серый взгляд.

Не время было думать: Ян снова кинулся на беса, отвлекаемого Владом, ускользнул от удара лапой, пригнувшись, залетел на спину, и они зажали тварь в тиски. По бокам, прыгая колкой искрой, жалил Ян, обернувшийся Войцек лязгал клыками и у морды…

Опаленный всполохом Игни бес заскулил, отступая. Замотал головой, надеясь тяжелыми рогами сшибить Влада, но он юрко отпрыгнул, впился в лапу, трепля, как сердитый сторожевой пес, отрывисто взлаивая. Потеряв вторую опору, бес стал заваливаться набок, и Ян смог, уцепившись за клокастую шерсть, вскочить ему на спину, падая от тряски, вонзить меч глубоко в загривок, перебивая позвонки. В открытую запрокинутой головой шею вгрызся Влад, терзая и рвя. На морду плеснуло кровью…

Спустившись с затихающей туши беса, Ян хотел бы успокоиться, обрадоваться. Но вместо того снова рванулся, оказываясь перед другим зверем, воздевая меч трясущимися руками, махнул серебряным клинком перед мордой, перемазанной темной, кислотно пахнущей кровью. Пульс гремел в ушах — слишком частый для ведьмака. Ощерившись, Влад прижал к голове уши с кисточками, поскреб когтистыми лапами мокрую землю. Тихо закурлыкал, словно пытаясь что-то выговорить…

Ведьмаков учили убивать чудовищ — и если он обманывал себя, убеждая, что Войцеки переняли всего пару капель нелюдской крови, то сейчас пришло время решать. Глядя на зверя, созданного для убийства.

Ян почти взлетел, набрасываясь на него, сбивая с лап и прижимая к земле.

Зверь заревел, забился, но потом затих, вдруг обмяк, подставив ему горло и глядя понимающими глазами. Серебряный меч задрожал, Ян замер, не способный двинуться, когда к нему кинулась Кара. Не с саблей — она схватила его за руку, крепко стискивая, повисая всем телом. Задыхалась — бежала с самого края поляны.

— Янек, прошу, не нужно, — прошептала она. — Он никогда не причинял никому зла, не убивал в этой ипостаси, он не знает человеческой крови. Может, мы и чудовища, мы лесные отродья… Но он ведь спас тебя!

Обняв его, вздрагивала Кара, часто дыша, теснилась. Прижалась лбом к его лбу; рожки впились в кожу. Не надеялась собою загородить брата, а его, ведьмака, порывисто обнимала, вжимаясь щекой в грязный кожаный доспех, к металлическим шипам.

— Умоляю, — прохрипела Кара. — Ян, ты хороший человек… Мы никогда никого не просили о милосердии.

— Я убийца. Меня учили вырезать все, у чего есть рога, клыки и хвосты.

— Нет, нет, — горячечно забормотала Кара, гладя его по волосам, так, как никто не гладил, без страха смотря в нелюдские пылающие глаза, — я видела, ты можешь этому сопротивляться, ты не хочешь никого убивать… Пожалуйста. Клянусь, он не навредит никому.

И что-то переломилось, Ян больше не мог.

Завыв, он отбросил меч. Серебро блеснуло где-то в стороне, и теперь ничто не помешало бы зверю растерзать, но Ян без страха глянул перед собой. Протянул руку, и он, тихо зарычав, шершаво мазнул языком по трясущимся пальцам.

А потом его пробрала дрожь, он отшатнулся, заклекотал, рухнул на землю, отползая в тень. Ударил тяжелый, густой запах крови, зверя скрутило превращением, и спустя несколько мгновений его рычание стихло.

Влад лежал бледный и как будто мертвый.

***

Они подошли к дому, глядя на обгоревшие деревяшки с горечью. За других Ян сказать не мог, но он вдруг пожалел, что не приехал раньше, что не смог остановить этих чудовищ и не доплелся так далеко в прошлый раз. Он побрел к дверному проему — к тому, что от него осталось. Запах гари бил в нос.

Внутри что-то дрогнуло, дернулось, заскулило. Тихий, отчаянный плач. Замерла Кара, шумно дыша, Влад завертел головой. Не слушая их предостерегающего ворчания, Ян влетел в дом, пробежал — через бывшую светелку, в комнату. Хлипкая крыша еле держалась. Там, среди обломков, скорчившись, кто-то мучительно выл, перепачканный в саже.

— Там ребенок! — ахнула Ишим, забежавшая за ним. — У них был сын… Ян, помоги вытащить…

Она потянула на себя доску, удивительно сильная для такой худенькой девчушки, потом другую, третью, а затем ей стала помогать Кара, и Влад, еще шатающийся, ослабший — полувывернутый превращением. Ребенок выл в беспамятстве, дергаясь и ревя, ничего не видя и никого не узнавая. На узком лице горели безумные страшные глаза, и Кара и Влад его удерживали, чтобы мальчишка сам себя не покалечил… Он был перепачканный, черный, как чертенок, и Ян, мельком осмотрев его, с ужасом заметил на шее воспаленные ожоги.

— За хатой есть колодец, нужно его обмыть, — прикрикнула Ишим неожиданно громко, заставив их всех встрепенуться и забегать.

Они постелили какие-то тряпки, нашли относительно чистые доски. Мальчишка метался, от ведра холодной воды ошалел, застыл, часто хватая ртом воздух. Он был тощий, долго недоедавший, с патлами отросших волос. Кое-как отмыв его, Ишим заахала, увидев царапины, а вид вспухших, еще засаженных ожогов, пузырившихся на шее, заставил ее отвернуться и прижать ко рту ладошку.

— У тебя же есть эликсиры! — Влад за рукав дернул Яна. — Вернуться в Лисоловы не сможем, до следующего селения — хер знает, сколько тащиться. Если сейчас ему не помочь, загнется дорóгой…

— Я не знаю, переживет ли он это. Ведьмачьи эликсиры могут убить человека…

— Он погибнет и так. Янек, ты же видишь, ребенок мучается, — зачастил Влад. — Если он выжил за эти дни, лежал тут, корчась от боли, вытерпит твою гребаную алхимию. Мы не можем его бросить.

Ян наклонился над мальчишкой, бегло осмотрел. Он дышал урывками, закрыл глаза, зажмурился крепко-крепко, напуганный, видимо, незнакомыми лицами, склонившимися над ним — они должны были казаться ему дьявольскими порождениями. Проверил зубы, ногти, хмыкнул. Не стал прикладывать серебро — ребенок и так мучился.

— Он волк. Волчий сын. Возможно, это и сработает.

— Волкодлачонок? — изумился Влад. — Верно, если его отец… Это объясняет, почему он продержался. Но…

— Не волкодлак, это иное… Ты знаешь о людях, которые превращаются в волков; так отчего бы не быть волку, способному становиться человеком? Я знал сына орла и человечьей женщины, судьба его была печальна. Этот мальчишка — наполовину волчонок. Существо грани. Ни звери, ни люди никогда не примут его.

Эликсир, сваренный ночью, он без сомнений отдал мальчишке, сам решив перетерпеть боль: благодаря Владу Яну не слишком-то досталось. Стеклянное горлышко стукнулось об острые зубы, выдающиеся клыки… Смолянистая жидкость стекла в горло, и мальчишка закашлялся, взвился, но они удержали, вынуждая проглотить.