Рога и хвосты

Он вынул связку лаванды и подбросил в унимающийся костерок; сразу мягко, сладковато запахло. Это перебило тяжелый, душный запах болот, хотя Яну и стало жаль последнюю связку.

Больше всего мучило, что он, как назло, продал почти весь волкобой.

— Никогда бы не подумал, что у вас было такое занимательное детство. Ведь вы… я полагаю, не всегда были разбойниками? Я кое-что слышал про род Войцеков.

— После Первой Северной его не стало. Отцовский замок стоял близко к границе, а он за год до того умер от лихорадки — простудился на охоте. Думаешь, нас сожгли нильфы? — расхохотался Влад. — Нет, ведьмак. Это были такие же разбойники, как я сейчас. Какой-то сброд, банда. Дезертиры и те, кто хотел поживиться. Пользуясь войной, разграбили не одну деревню, потом дошли до замка… А сам понимаешь, все ушли воевать, и мы не смогли защититься…

— Я видел много развалин после войны… тогда я недавно вышел на тракт, был совсем молод. Кажется, бывал в тех краях. Катарина Войцек — твоя бабка?

— Недоучившаяся чародейка, да. Ее знали многие, не удивлен, что и ведьмаки…

— Расскажи что-нибудь, — попросил Ян. Прикрыл глаза, не погружаясь в медитацию, а скорее — ныряя в подобие дремы.

— В детстве мы с Карой были очень похожи, — начал Влад. — Два тощих чертенка — попробуй разбери! Мы любили лес… Наверно, нелюдская кровь нас звала, не знаю. Однажды Кара набралась там каких-то вшей, и ей отрезали волосы. С тех самых пор мы дурили учителей. Отец нанял мне хорошего фехтмейстера, и мы с Карой обучались у него по очереди — правда, приходилось выкладываться вдвойне. Мне же нужно было прятаться, пока она занимается, и однажды бабушка заметила меня, сразу разгадала обман. Пока Кара училась драться, я разбирался в травах, а на следующий день шел получать синяки. Нам обоим пригодилось.

— В вас есть магия… Я чувствую. Амулет трясется все время.

— Кара плевала людям в лицо, когда те предлагали ей отправиться в Аретузу. Чародеек она по большей части презирает, хотя и переспала с половиной из них. Одно время у нас даже было что-то вроде соревнования, но я выносить не могу этих стерв, быстро сдался. Только чародейка выдумает трахаться на единороге. Я, пожалуй, слишком консервативен для такой херни.

Рассмеявшись, Ян ненадолго забыл про болотную тварь и про клинок, лежащий на коленях. Забыл про живущую в нем ярость, про то, что он усилием не кинулся на подкравшегося Влада, сшибая его в костер.

— Откуда ты, Янек? — спросил Влад. — Правда за правду.

Он постарался отвернуться, куснул губу. Яна никто никогда не звал этим домашним, мирным прозвищем. Ведьмаков отучивали от ласки сразу, прогоняли через мучительные круги испытаний, вытягивали человечность травами…

— Меня зовут Кот из Зарниц. Там я положил полселения, — прошипел он. — Не называй меня так, я не заслужил человеческого имени…

— Что они сделали? — тихо спросил Влад.

— Принесли в жертву какому-то выдуманному божку девушку… Нет, я не любил ее, хотя, наверное, мог бы. Если бы я способен был на такое. В другой жизни. Я жил там с месяц, разбирался с тварями на урочище, но не усмотрел самых мерзких созданий под носом. Они были очень милыми, дружелюбными фанатиками… Потом я вернулся с башкой кикиморы и узнал, что они сделали с ней, с девчонкой… Потом — марево. Забыл. Такое… часто со мной случается.

— Я гадал, сколько из рассказов про Котов — правда.

— Одно: мутации никогда не проходят чисто. Кому-то достаются калечные радужки — красноватые такие, — а кому-то голоса в голове, шепчущие о том, как убить собеседника. Страшно, но сладко убить.

— И сейчас?..

— И сейчас. Но, как видишь, я научился кое-как этому противостоять.

***

Он почему-то остался рядом с ведьмаком, помогая нести дозор, пристально глядя в темноту. Она расступалась. Влад чуял, что вступил на территорию чужого зверя, древнего, напитанного кровью. Все внутри крутилось и ныло от мысли, что придется с ним драться, что отсидеться за спиной у ведьмака не выйдет.

Его тянуло на откровения, а Кара спала, и некому было Влада остановить.

— Ты ошибся, Ян. Нас было четверо: мы с Карой пришли в этот мир вместе, повитуха забыла, кто выиграл пару мгновений. Года на три раньше родился Корак, наш старший брат, чертовски похож; ты, я думаю, слышал о Вороне на большой дороге? У него тоже хвост, верно. И прескверный характер. Но я люблю этого мерзавца всей душой — жаль, редко видимся. Самая старшая же сестра, Агнешка, сгорела с матерью и бабкой, потому что защищала их, а не стояла с нами на стенах. Погибла в муках. И я поклялся найти ту шваль… Нам было по шестнадцать лет. Достаточно, чтобы выйти замуж или отправиться на рыцарский турнир. Достаточно, чтобы изрубить в мясо несколько десятков людей.

— Я рад, что вы выжили и не повредились в уме, — устало шепнул Ян. — Многие из нас не заслуживают испытаний, которые подбрасывает Предназначение… А они все летят, летят в костер, трещат, погибают в пламени…

— Расскажи мне про ведьмачьи испытания. От них у тебя провалы в памяти?

Ночь была долгая, густая. Ведьмак мог себе позволить долго глядеть на луну, словно ожидая, что она ответит за него. Нечеловеческие радужки полыхали, и он чуть прикрывал глаза — видно, чтобы не испугать. Из страха или стеснения — сколько человек ударили бы за прямой, гордый взгляд «блудливых» кошачьих глаз?

— Как я сказал, в отличие от прочих, в Школе Кота изменения редко проходят хорошо. Оттого многие из нас становятся безумцами: невозможно не свихнуться, когда половину тебя немилосердно отрезают и отбрасывают прочь, а тут еще… Это. Мало кто выдерживает. Я едва не умер.

Нашарив на груди амулет, он стиснул в ладони пляшущего стального кота. Пока Влад был рядом, ведьмачий знак никогда не унимался, но, казалось, Яна это нисколько не тревожит. Ему нужно было почувствовать себя живым. Израниться об острые грани. Когда он отнял дрожащую ладонь, по ней ртутно скатывались капли крови.

— Я не помню, ничего не помню, — потерянно выдавил Ян. — После испытания травами я очнулся с пустой, чистой головой. Я умел говорить, даже читать и писать — кое-как, конечно, меня никто особо не учил. Но не знал, кто я и откуда. Только имя. Наставники сказали, что остальное не важно и что один я пережил… Я забыл лицо своего отца, но мне говорили, он не стоит того, чтобы помнить. Он отдал меня…

— Ведьмаки часто просят в уплату… то, чего не ожидал увидеть дома? Чаще всего это ребенок, — вспомнил Влад, перебрал деревенские россказни, досужие сплетни. Ему хотелось сказать что-то обнадеживающее, ласковое, потому что он вдруг понял: если и была у Яна семья в прошлом, если мать гладила его по волосам и целовала в лоб, пахнущая медом и цветами, он все позабыл. — Все ведьмаки — Дети Предназначения, разве не так?

— Так. Но не каждый предложит сына сам в ответ на плевую работенку. Наши наставники никогда не щадили нас, поскольку у ведьмаков не должно быть… чувств. Все это шелуха, заставляющая колебаться, превращающая из охотничьего зверя — в изломанное подобие человека. У меня нет ничего…

Он пошатнулся. Хватанул ртом воздух, стискивая зубы, щерясь. Яна пробрала нехорошая, лихорадочная дрожь, хотя Влад и не чуял кислого и тяжелого запаха пота, какой бывает у больных. Нечего и надеяться было — жалко, слабовольно, — что ведьмак на болотах простудился, пока тину месил под стеной ливневого дождя. Нет, это что-то, сидевшее в нем, щелкнуло с неотвратимостью спущенного арбалета. Вырвалось, выломив ребра.

— У тебя есть мы, ведьмак. Янек, — твердо сказал он, положив руку ему на плечо, поразившись, как страшный ведьмак на самом деле тонкокост и жилист. Доверчиво привалился. — Я не разбрасываюсь такими словами, знай, но тебе я поклянусь в вечной дружбе, если мы выберемся с этого болота. На крови поклянусь.

И, прикрыв глаза, Ян дышал. Через раз, особо замедляя дыхание. Его уверенность заставляла на мгновение поверить, что Ян удержит, вытянет повод, чтобы тот врезался в горло клокочущему зверю, и что не нужна ему никакая помощь. Обманчивое, опасное впечатление — весенний ледок, оступишься, оскользнешься — беззубо и мокро глотнет зыбкая полынья.