Страница 8 из 20
========== 6. ==========
Комментарий к 6.
Небольшое дополнение-продолжение. Год спустя финала и предыдущей зарисовки, Гаскон наемник на службе ее королевского величества, все хорошо, ER.
И Беллетэйн, Майская Ночь.
(У меня плохо с канонными датами, не знаю, могло ли такое сложиться, но если что, полное ау, в котором Ольгерд фон Эверек и Гаскон каким-то образом давно знакомы. Нужно больше обворожительных разбойников в текст.)
Ночью на Беллетэйн над Лирией повисла яркая луна, круглая, светящаяся, точно начищенная монета, но часто скрывающаяся за облаками; мягкая темнота заботливо укутала землю, снисходительно пряча всех, кто выскальзывал из домов поздним часом, стремясь к уже разгоревшимся в полях кострам — там мелькали тени и звучала незатейливая музыка.
Лунный свет позволил бы особо внимательному глазу рассмотреть, как из-под быстро поднявшихся ворот королевского дворца выскальзывают две тени — конные, быстрые, ловкие. Теплый майский воздух, полнившийся ароматом буйно цветущего чубушника, хлестко разрезал короткий ликующий выкрик и частая дробь отлично подкованных копыт. Случайный стражник, тоскливо маявшийся на посту, вздрогнул, загромыхал железом, пытаясь приосаниться и схватиться за алебарду удачнее; его точно оглушил громкий хохот, ошеломил вид мелькнувшей под плащом золотой косы — каждый лириец по ней мог бы узнать королеву…
Приникнув ближе к шее пышущего жаром коня, Мэва увлеченно оглядывалась по сторонам: ночью собственные земли казались ей чудными и магическими — особенно сегодня, когда и дышалось, и чувствовалось иначе. Даже дышать было сладко, а свобода ударяла ей в голову получше вин, запертых в королевском погребе. В изменчивом серебряном свете все виделось иным, только человек, ехавший с ней рядом, почти притираясь боками бодрых, еще совсем свежих лошадей, был прежним. Год при дворе, должный воспитать и научить приличиям, нисколько не умалил ни его наглости, ни умения подбивать ее на безумные авантюры вроде этой ночной вылазки. И Мэва была благодарна за это всем богам.
— Наперегонки до тех деревьев? — прокричал Гаскон весело, едва не подавившись ветром, когда они прилично отъехали от дворца — чтобы никто не увидел их глупого ребячества. Порывом с него сорвало просторный капюшон плаща, разметало лохматые волосы.
Не отвечая, Мэва вдарила по бокам лошади — немо принимала вызов, увлеченно вперилась взглядом в деревья с пышными темными кронами, криво изогнутые на перекрестке; смотрела только на них, не отвлекаясь на Гаскона, который подгонял свою лошадь залихватским воем — как в старые добрые времена. Сердце заходилось, пытаясь вырваться из груди ожившей птицей, колотилось чуть не в горле. Они едва не влетели в деревья — пришлось крепко хватать поводья, вынуждая лошадей встать на дыбы и заливисто заржать.
Как бы там ни было, Гаскон был не из тех, кто стал бы оскорблять ее и нарочно поддаваться, и Мэва гордилась собой и породистой королевской кобылкой, которой она ласково трепала гриву и шею — тонконогая легкая лошадь будто и была создана, чтобы бежать быстрее ветра. Воодушевленная рывком, в котором она в последние мгновения вырвала победу, Мэва и не заметила, как они ненароком, продолжая путь, свернули в сторону одного из селений. Она и знать не знала, куда Гаскон ее повел; Мэве в голову не пришло послать следом эскорт, даже спросить она забыла.
Рядом с деревушкой стояла старая покосившаяся мельница, тревожно поскрипывавшая, поблескивала мелкая река, через которую был переброшен небольшой мосток. А издалека доносились крики и отзвуки песен, мелькали огненные искры; деревня была почти пуста, окна темнели провалами, но собаки забрехали громко и яростно, стоило им, сбавив шаг, проехаться по главной улице мимо корчмы. Беллетэйн — Мэва потерялась в днях, забылась, чтобы очнуться прямо посреди разгульного праздника.
— Решил взяться за старое? — подначивала Мэва, все еще часто дыша, широко улыбаясь в полутьме — зная, что никто ее не увидит. — Мы станем грабить бедных крестьян, пока они празднуют эту дикость? Вынесем ложки и сковородки? Знаете, милсдарь разбойник, я вынуждена вас остановить…
— Мы тоже будем праздновать эту, как ты говоришь, дикость, — серьезно поправил Гаскон, и что-то подсказало Мэве, что спорить с ним бесполезно и бессмысленно. — Почти прибыли! Да ладно, не хмурься ты так, не красит. — Луна как раз выглянула из-за рваного облачка и наверняка высветила ее серьезное строгое лицо. — Ты обещала — иначе ради чего я гонял с Виллемом всякую шваль на границе?..
— Обычно наемники выбирают в награду мешок золота в их собственный вес, — напомнила Мэва. — Уютное поместье. Ночь с королевой, в конце концов, встречались и такие…
— Надеюсь, ты их повесила. Впрочем, вот тебе ночь, — Гаскон широко взмахнул рукой, опоясывая притихшую деревеньку, — а вот и хмурая недовольная королева. Кажется, я все делаю правильно, нигде не ошибся!
Он прекрасно угадывал дорогу, точно бывал здесь не раз — должно быть, возвращаясь из походов, в которые рвался первый, не мысля оставаться при дворе дольше необходимого, все стремясь на свободу — точно как сегодня. И Мэва готова была признать: оно того стоило. Стоило побега из-за неприступных, но душащих стен, из круга дам, машущих веерами и щебечущих разговорами, и важных графов, от которых у Мэвы частенько начиналась мигрень — об этом она вечерами рассказывала или писала, небрежно порхая пером (разберет, не привыкать!), Гаскону. И по правде рада была вырваться ненадолго — хоть бы ночью, когда ее отпускали цепкие лапы государственных дел.
Музыка и хохот становились все отчетливее, Мэва уже могла различить хороводы теней в поле, в любопытстве вытягивая шею. Она рывком спешилась, забыв принять протянутую руку — Гаскон ничуть не обиделся, будто бы не заметил; оглядел ее долго, но спокойно.
— Снимай, — повелел решительно. Гул голосов, громкие визги и крики не позволяли Мэве сосредоточиться.
— Все снимать? — ледяным голосом уточнила Мэва, мучаясь с пряжкой плаща, которая никак не желала поддаваться. — Мы ради этого ехали?..
— Сапоги, Мэва, так принято, — расхохотался он. — Негоже в таком танцевать и хороводы водить — маршировать только что… Да, и плащ, пожалуй, тоже: там жарко от костров. Быстрее, ну чего ты стоишь?..
Порядком наивно с его стороны было полагать, что она вообще решится на танцы, но Мэва, пожав плечами, стянула обувь. Трава непривычно холодила ступни — она отшагнула назад, зашипела сквозь зубы, наступив на неудачно подвернувшийся камень — Гаскон наблюдал с полуусмешкой, стал бы говорить про белоручек — белоножек, скорее, — и Мэва с чистой совестью огрела бы его снятым сапогом промеж глаз — и ни единая живая душа не смела бы ее осудить.
— Моя королева, — церемонно заявил он, чуть склоняясь, глядя искоса и хитро — точно на танец приглашал в наполненной придворными зале. Гаскон любил так над ней подшучивать, зная, что Мэва просто не способна отказаться: не отдавать же его в руки придворных дам…
— Лорд Броссард, — в тон откликнулась Мэва, принимая руку и позволяя вести себя к пылающим огням. — Кажется, мы опоздали?
— Не страшно, тут принято праздновать до утра.
Лошадей они оставили у деревьев на краю деревни, привязали некрепко, почему-то не боясь, что праздничной ночью кто-нибудь решит их увести — а ведь было бы так жаль… Трава не только обжигала ноги холодом, но и кололась нещадно; а Гаскон шел по-эльфски тихо, крадучись, и в сапогах, и без них. Косился на нее, точно мучился каким-то смутным желанием. Бережно обнял, теплой рукой прижимая, подстраиваясь под ее чеканный шаг, и Мэва не стала ничего говорить.
В поле горели огни и стоял грубо срубленный помост, несколько столов, заваленных снедью. Было много людей — пестрых, шумных и пьяных ночью или крепким пивом и вином, которое здесь хлестали прямо из горла; сразу стало трудно дышать. Жаром пыхало от них и от высоких костров, в которые подбрасывали еще и еще хворосту и дурманно, сладко пахнущих трав. У Мэвы закружилась голова, и она растерянно застыла, пока Гаскон не потянул дальше. Говорил что-то, но расслышать его было невозможно за хором девушек, одетых в растрепанные венки из диких цветов. Что-то было древнее, развязное в их плясках у огня — совсем рядом, босыми ногами по золе. Ненадолго Мэва задумалась, каких богов они славили, выкрикивая слова, звучавшие заклинаниями, прося себе счастья да хорошего богатого лета. Зачарованная зрелищем, она долго не могла оторвать взгляда от плясуний, поведших дикий хоровод у костра, пока ее снова не увлекли дальше — прочь, в живой круговорот людей… Быстро привыкнув к ошалелым лицам и крикам, Мэва шагала уже увереннее.