Arcana

Но сегодня утром Ви устало прислоняется к его плечу, смотрит в окно, наблюдая за полетом какого-то ави.

Джеки тоже обниматься любил, сгребал по-медвежьи, никак не вырваться. Ви никогда не жаловалась. Джонни не настолько открытый, но все же… Все же Ви прожженная наемница, ее должно было до ужаса переполошить пробуждение в незнакомом месте, но она не схватилась первым делом за оружие. Потому что этот мертвый придурок был рядом и осторожно прижимал ее к себе.

— Знаешь, что самое странное? — говорит Ви. — Я чувствую себя в безопасности. Сначала я каждый раз дергалась, когда ты появлялся, потому что, блядь, это стремно. И, возможно, потому что ты пытался меня грохнуть.

— Сука, сколько раз мы будем об этом говорить, — огрызается Джонни.

Но он быстро затыкается, когда слышит, что Ви сипло смеется. Просто смеется, потому что ей хорошо — от того, что ее не порвали вчера на клочки Валентинос, от того, что чип еще не убил ее.

И они просто сидят рядом еще час или вроде того — и Ви думает: это лучшее, что было в ее безумной жизни за последние дни.

========== 20; суд ==========

Комментарий к 20; суд

катимся к финалу! момент последнего выбора

значения аркана: освобождение, перерождение, страшный суд/второе пришествие (вся эта история с воскрешением мертвых, вы знаете), важный выбор; вообще значения у карты скорее положительные

Больше всего на свете Ви ненавидит выбирать. Большее, меньшее зло — какая же это все херня. В любом случае получается дерьмово. И сейчас она застывает, коченеет, хотя у нее больше нет тела, она лишь набор данных, энграмма, зависшая в неизвестности. Конец близок; страшный суд, блядь, и это Ви здесь судья. Роль, о которой она никогда не просила.

Ей предлагают выбрать, кому жить, а кому умереть, и Ви хочет выть и кататься по полу; ей плохо, ужасно тяжело, и она в страхе оборачивается на Джонни, оглушающего ее показным спокойствием. И сама не знает, чего она боится: что он отнимет ее тело, властно выступит вперед и заявит, что измученная тушка должна достаться ему, или же что отступит и просто… оставит ее, да?

— Ты сомневаешься, — бесстрастно льется голос Альт, грохочет, как божьи слова, и Ви чувствует себя несчастным пророком, с которым играет неведомая сила. — Все люди сомневаются, — говорит Альт. То, что ей было. Женщина, которую Джонни когда-то любил и одновременно ненавидел так, что загнал себя в бесконечную череду кровавой мести, что его и погубила.

Альт убивает его снова. Раз за разом.

Джонни смотрит на Ви и медленно кладет металлическую руку ей на плечо, сжимает. Больно. Правильно. С ним всегда так — поранишься, пока пробьешься к истине, но она того стоит. А Джонни все еще чувствуется как живой, даже реальнее, чем в том мире людей, не таком идеальном и отшлифованном. Она устало приникает к нему, кладет голову на плечо.

— Иди, Ви, — говорит Джонни, зарываясь пальцами в ее волосы, как будто кота гладит. — Сражайся до конца. Я все равно мертв; я всего лишь голос в твоей голове. Мои кости лежат в земле, если их не растащило всякое отребье. Мне уже нет там места…

— Ты врешь, — сглатывая слезы, говорит Ви. — Ты живой, ну, вспоминай. Концерт, гонки, горящая яхта, кинотеатр, «Посмертие», горки эти, сука, американские… А кот наш?! Сам притащил, на меня свалить хочешь. Да ты захлебывался эмоциями, а теперь хочешь убедить меня, что ты всего лишь набор нулей и единиц. И тебя-то самого это устраивает?! Не смей мне врать. Я еще… чувствую тебя.

Она не хочет расставаться так; еще больше — чтобы Джонни сдавался, потухал. Он, готовый разъебать «Арасаку», совершить невозможное — просто отступит?! Да никогда в жизни! Не ради нее! Да что с ним такое?! Лицо отстраненное, безучастное какое-то, мертвенно-бледное в красных отсветах. Только глаза зло вспыхивают, когда Ви начинает упираться.

— Почему ты такая упрямая? — сдержанно рычит Джонни. — Вали, ты заслужила свой счастливый финал. Ты свободна, Валери.

Как будто пощечину залепил с размаху. Ви злится, стискивает зубы: запрещенный прием, Джонни, уебок. Только семья ее так называла. Джеки — иногда. Ее несуществующее сердце болезненно сводит.

«Не смей отбирать у меня семью еще раз», — то ли говорит, то ли думает Ви.

Почему, спрашиваешь?

Потому что она вспоминает. Все и сразу. Воспоминания разрушают ее до основания, а не «Микоши», они разъедают, царапаются, накладываются на ее нынешнюю боль.

Потому что не было в жизни Ви ничего тоскливее темного взгляда Джонни Сильверхенда, оглядывающего свою могилу. Простую свалку. Она видит это наяву — снова. Тяжелый нефтяной запах пленкой оседает на легкие. Трудно дышать. Ви больно кусает губы, разгрызает в кровь.

— Я не знаю… хоть бы знак какой… хотя бы что-нибудь, — бормочет Джонни, уткнувшись во влажную землю, что пожрала его тело. Растерянный такой, беспомощный. Окончательно отсеченный от мира живых.

Ви сама не понимает, что делает. Упадет носом в землю — и все.

Но она утыкается ему в плечо, стискивает руками. Джонни горячий и настоящий — и, кажется, немного дрожит. А потом легко кладет руку ей на спину, и дышать становится проще.

— Что ты делаешь? — спрашивает.

А Ви смеется, как умалишенная:

— Держу себя в руках!

И сейчас, зараза, так же обнимает, как будто вот-вот грохнется, как будто Ви — последняя опора. Чертов Сильверхенд, откуда тут нахер взялась твоя идиотская жертвенность, давай, вспоминай, ты, анархический ублюдок, эгоист, готовый весь Найт-Сити выжечь ради своей прихоти… Сгубить все свои амбиции ради мелкой наемницы? Тебе самому-то не смешно?

— Ты боишься смерти, Ви, — произносит Альт, вмешиваясь. — Не хочешь умирать, но все равно готова уступить. Это забавный парадокс.

— А ты как будто не боишься?! — рычит Ви, круто разворачиваясь к ней. Альт остается бесстрастной, выражение лица не меняется; всего лишь голограмма. Пустышка. — Спряталась здесь, в киберпространстве, выстроила крепость, где можно закрыться от всего, повелеваешь тут, Лилит, блядь! — окончательно срывается она. — А сейчас хочешь, чтобы я выбирала?! Посмотрела бы я, как ты сама бы…

— Эмоции мешают сделать рациональный выбор, — мерно звучит голос Альт. — Я выше этого, Ви.

— А ты попробуй, отпили от себя половину, — рычит Ви, дергаясь от злобы. Понимает: без Джонни она не выживет. — Ты нихера не понимаешь, тупая сука. Это ты убедила Джонни, что он мертвый, пока мы там пробивались, что ли? — свирепеет она, наступая на голограмму. — Да как ты…

— Эй, Ви, я-то не тупой, чтобы слушать чью-то болтовню! — вмешивается Джонни. Останавливает, как будто боится, что Ви с кулаками кинется на безмятежного искина.

Неужели считал, что она покорится судьбе и послушно пойдет доживать остаток своих дней в одиночестве? Не на ту напал!

— Ты и правда похожа на него, Ви, — соглашается Альт. — Устраиваешь бунт против того, что не можешь изменить, хотя и понимаешь, насколько это бессмысленно. Вам стоило бы познать смирение перед предназначением.

— Ви, она… права, — нехотя признает Джонни. — Мы не для того проделали весь этот путь. Я же говорил, что готов принять за тебя пулю, и… Я не хочу лишать тебя всего. Жизни, личности, достойной смерти.

— Я не оставлю тебя здесь! — кричит Ви, хватая его за плечи. Яростно хмурится, когда чувствует опаляющий жар, словно Джонни горит изнутри.

Ей плевать, насколько это бессмысленно; Ви не оставит его в темноте, в другом «Микоши» — как будто судьба, которую предлагает эта безумная киберсука, чем-то лучше. Джонни, растворенный среди сотен других душ. Он, что всегда выделялся, пел так, что у толпы крышу сносило, — всего лишь элемент системы? Ви не позволит. Не отдаст. Мой убийца, мой друг, моя семья…

— Я хочу, чтобы ты жил, Джонни, — шипит она. — Ты настоящий, ты самый реальный из тех, кого я встречала за последнее время. Невозможный мудак. Ты изменился, это я тебе говорю. А меняются живые люди, а не слепки душ. Ты же и сейчас чувствуешь…

— Больно, — эхом продолжает он. — Это же ты… твоя боль.