Страница 28 из 43
— Я знаю, что народ шепчется, слухи всегда есть, — убедительно сказала она. — Мне нет дела, кто и как их начал. Я просто хочу знать…
Ей было неловко, что она раньше не спросила Кощея о его семье, но именно при разговоре о родичах он замыкался и замолкал, так что она не сильно досаждала расспросами. Марья тоже не любила вспоминать отца и не могла укорить его в скрытности. В прошлом Кощея было много боли — одну он принял и сделал своей силой, свыкшийся с жуткими шрамами от ордынских кандалов, но нечто детское, страшное он никак не мог побороть.
— Мы ничего не знали о нем, кроме того, что он пришел из степи, — начала Любава слегка таинственно, как будто начинала сказку. — Появился со стороны Лихолесья. Вольга Святославич был с ним; он отвел царя к Хозяину, чтобы тот исцелил те раны, которые даже сила Чернобога не вылечила, — в трепете проговорила она, понизив голос. — Они путешествовали, встречали нечисть, а мы… нам просто нужна была надежда. Там, где они задерживались, мы собирались и просили его о защите.
Марья представила это так живо: изумленно-мрачное лицо Кощея, насмешливый оскал Вольги и нечисть, приникающую к земле перед ним, отбивающую поклоны. Он никогда не хотел этих показных ритуалов — быть может, они напоминали Кощею службы в домах Белобога…
— Я пришла позже, но слышала о нем. О царе говорили как о спасителе, — уверила Любава. — Он выучился у Ядвиги и решился выступить против Китежа, защитить нас от притеснений. Я почувствовала зов, и я пришла к нему…
Усмехнувшись, Марья кивнула. Это Любава думала, что Кощей начал войну ради нечисти, но она скорее сказала бы, что он нуждался в армии, чтобы уничтожить Китеж. Кто подходил для этого лучше, чем обиженная нечисть, которую сгоняли с их земель, размахивая крестами и кадилами? Так что устремления ее мужа были отнюдь не так благородны, как их видела Любава. Она любила Кощея так же, как и Марью, и это была слепая преданность слуги — колдовство сделало это с ней или ее собственная природа?
— Но не все были так рады пришествию владыки, не так ли? — подогнала ее Марья.
— Да, среди нас и прежде были вожди. Без вожака в волкодлачьей стае никак, так же и с прочими… Им не нравилось, что царь появился из ниоткуда, а другие, напротив, говорили, что так и надо, чтобы он сошел к нам с неба! Мы ничего о нем толком не знали, — призналась Любава. — Он откуда-то отсюда, с восточных земель, как мы поняли по выговору. Но больше ничего. Он много не говорил о себе. Больше — о будущем. А у нас никогда не было будущего, и мы хотели ему верить.
И их наголову разбили соединенные силы князей. Те научились объединяться еще перед лицом тартар, когда стали проигрывать и терять богатые торговые города. Отец Марьи похвалялся доблестью, но Кощей всегда говорил, что их вместе собрали деньги. Никто не любит голодать — особенно владыки.
— Возможно, я смогу расспросить Ивана про его семью, — обнадежила себя Марья. Разговорить княжича не казалось очень трудно: он много говорил и без того, повод ему не нужен был — вроде бы, сегодня он уже начинал рассказывать про своего деда, выстроившего соколиный двор?..
Она вспомнила слова священника: Иван до сих пор не видел Кощея, его охраняли отдельно, где-то рядом, наверное, внизу, как он и обещал. Его стерегли… Да, на случай, если Кощей притворяется, если он сохранил силу, а сам коварно поджидает время ударить. А может, княжича спасали от осознания, что пленник — его брат, его отражение?
Видел ли Кощей Ивана?
Марья встала с края постели, где она сиротливо сидела, подошла к окну. Ее волновало, что никто не прилетает, хотя она предчувствовала появление кого-то близкого, связанного с Лихолесьем. Если она и злилась на Вольгу, сейчас это сошло на нет, она готова была первой броситься ему на шею и называть братом — так она тосковала по Лихолесью и его неспокойной, свободной жизни…
— Не могут они следить за окнами? — встревожилась Марья, вглядываясь в ночь. Ей всюду чудились враги. Ее не так сильно стерегли, возможно, благодаря заступничеству отца, с которым она редко виделась.
— Темень такая, моя королевна, — успокоила Любава. И тут же потянулась, отстранила ее, схватив за рукав: — Ах, летит!
Птичья тень пала в комнату, шумно трепеща крыльями, грянулась об пол. Марья даже вздохнуть не успела, как перед ней стоял знакомый черноволосый юноша — Ворон Вранович, Кощеев соглядатай. Она почувствовала досаду и изумление. Но у Вольги наверняка были свои заботы, и Марья не могла требовать его к себе постоянно…
— Здравствуйте, моя королевна, — прошептал юноша, припадая к ее ногам — соглядатай Кощея был умен, он мигом понял, каким тихим и незаметным надо быть. — Недобрые вести… Нас окружили, и даже заступничество казанского ханства нам не помогает: они сказали, что не станут ввязываться в войну с Китежем, но могут пустить некоторых в свои города.
— Их зажали в Лихолесье? — чувствуя жжение в груди, спросила Марья. — Проклятье…
Они никогда не кормились за счет леса: выбирались ночами, крались в ночные селения. Даже те, кто мог обходиться без человеческой плоти и крови, понимали: нельзя во всем обирать приютившее их Лихолесье, истреблять охотой всех его зверей и птиц. Потому-то они добывали пропитание, занимаясь, просто говоря, грабежом или торговлей с местными, что не сразу хватались за вилы при виде незнакомого купца. А теперь, окруженные со всех сторон, погибли бы от голода рано или поздно. Или — хуже! — прогневали бы Хозяина, забрав у леса куда больше, чем он может дать.
— Поговаривают, царя убили, — понизив голос, сказал Ворон. — Народ волнуется, моя королевна, не держите на них зла. Он мог бы успокоить их, но, видно, чародейство Китеж-града не дает пробиться его силе. Я едва пролетел через границу, она мощна — не только озерная вода, но и небо над ней пропиталось силой. Раньше было легче, я проскальзывал в одну маленькую брешь ненадолго, а теперь ее почти не видно…
По его голосу было ясно: Ворон боялся, что не сможет вернуться. И озирался с любопытством, оглядывал полупустые скромные покои, Марью с Любавой, уставших, но радостных из-за разговора с кем-то снаружи.
Марья не могла дать ему и прочим, главным в Лихолесье, жрецам и купцам, хоть какой-нибудь знак, что Кощей жив, доказательство… Она показала Ворону гребень, объяснила хитрую выдумку мужа, но понимала, что этого мало. Однако посыльный порадовался, поверил ей, благоговейно глядя на острые зубцы.
— Почему ты еще верен Кощею? — спросила Марья. — Моя служанка обязана моему мужу жизнью, Вольга ему брат, но что насчет тебя? Откуда мне знать, что ты не задумал ничего дурного?
— Даже если он погибнет, — дрогнул голосом Ворон, — я вижу, что вы живы, моя королевна, — слегка заискивающе завершил он. — Царь завещал вам Лихолесье, и, пока вы живы, я стану служить, я буду верить, что есть надежда.
Она задумчиво кивнула. Понимала ли Марья раньше, какая ответственность на ее плечах? Она с радостью кидалась в битву, потому что это было ей по душе, в ее природе — вести кого-то за собой. Но отвечать за все Лихолесье, за каждую его часть?..
— Вы спрашивали про Василия Черниговского, — сказал Ворон. Он был глазами и ушами Кощея долгие годы, присматривая за делами князей, объединяющихся вокруг Лихолесья, потому знал их лица и истории. — Это любопытная нить, моя королевна. Его родителей убили в усобице…
— Разве это странное дело? Родители моего отца погибли так же, — перебила Марья.
— Их сожгли, моя королевна. Так чаще всего обходятся с нечистью, им кажется, что это очистит землю от нашей тьмы. Это не случайно. Не везде нечисть притесняли и уничтожали, некоторые были добры к нам, — с благодарностью вспомнил Ворон. — Там, где кто-то, подобный нам, выбирался наверх. Родители князя Василия помогали нечисти, я знал его отца.
— Значит, он… нечисть? Колдун? — нетерпеливо спросила Марья. — Или… оборотень?
— Мне это неизвестно, — покачал головой Ворон. — Я думаю, его пожалели убийцы родителей; никто не ожидал, что он выберется из темницы. Для чего Василия освободил Китеж, я сказать, увы, не могу.