Voluntate Dei

— Потому что у всей страны праздник?

— Это называется стадный инстинкт.

— Это называется новогоднее настроение, — ворчит Ян. — А ты циник. Не нравится, что мы это все устроили?

Влад смотрит на многострадальную ель, на мишуру, на светящуюся гирлянду, мерно пульсирующую разными цветами, — он и не заметил, как Кара с Ишим ее распутали.

— Да нет, — удивленно говорит он. — Нравится.

Они говорят о чем-то еще — вроде как, Ян рассказывает, что сам никогда не отмечал в Будапеште, но смутно помнит, как в детстве он с матерью украшал елку вырезанными из бумаги ангелочками. Он тогда и подумать не мог, что будет свидетелем гибели Рая и человеком, отважившимся стрелять в самого Господа Бога.

Влад мимоходом читает, что инквизитор там писал на ноутбуке, что-то добавляет от себя, правит собственные слова.

Влад не помнит, как и что он отмечал в детстве.

— А ты этот запоминай, — легко советует Ян.

— Вдруг он будет последним?

Влад читает про битву на Девятом, с досадой проклиная инквизитора — слишком по-настоящему он пишет. Как оттягивало руки ружье, когда он шатнулся навстречу Тени, он как раз хорошо помнит. Тогда он твердо убежден был, что вот-вот умрет, но впервые понял, что оно того стоит.

— Отставить упаднические мысли, капитан Войцек, — бодро командует Ян. — А то я сейчас вернусь и буду тебя бить.

Кара на кухне лениво наблюдает, как Ишим справляется с нарезкой овощей в салат. Нож быстро мелькает в руках демоницы, отстукивая постоянный ритм, но Кара все равно следит. Немного боится сбить, поэтому молчит, устроившись на подоконнике, как домашняя кошка.

Ишим ссыпает нарезанные кусочки в общую большую тарелку.

— Ишим? — зовет Кара, но она, поглощенная своими мыслями, не слышит; Кара заметно повышает голос, почти кричит: — Иши-им!

— Что? — демоница оборачивается испуганно.

— А я тебя люблю.

Кара улыбается как-то ошарашенно-искренне. Ишим закатывает глаза, но позволяет сгрести себя в охапку и целовать. Она покупается на это примерно в сотый раз.

Ян возвращается; от него пахнет холодом, а в волосах запутались снежинки. Встрепанный инквизитор заглядывает в гостиную, держа в руках какие-то пакеты, отвлекает Влада на мгновение. Влад не прекращает говорить, но улыбается ему мимолетно.

Волосы у него в беспорядке, черная рубашка расстегнута на пару пуговиц, на голове, подобному терновому венку, что впивался в лоб Христа, светящаяся алыми огоньками елочная гирлянда — без магии явно не обошлось. Ян смеется, отряхиваясь от снега.

Ишимка попросила рассказать ей что-то про Новый Год, но сейчас он, размахивая руками, повествует про Рождество. Демоница слушает внимательно, затаив дыхание, жадно подрагивая кисточкой хвоста. Кара лежит головой у нее на плече, тоже лениво вслушиваясь. Тихо бормочет что-то телевизор, но они не смотрят на лица в экране.

Бодрая болтовня Войцека, подкрепленная парой глотков чего-то крепкого и дешевого, увлекает всех их троих, включая самого Влада. Широко оскалясь и цепко наблюдая реакцию слушательниц, он говорит связно, но расслабленно, быстро, в обычном своем темпе, но проваливаясь во многозначительные паузы в необходимых местах.

— В Библии никогда не было указано дня рождения Христа, — говорит он. — Лишь сказано про звезду, вставшую в небе, ту, которая помогла трем царям найти тот самый хлев… Кто его знает, когда это случилось, тогда с календарями-то плохо было… Но почему двадцать пятое декабря, не думали? Нет? Когда-нибудь смотрели на звездное небо? Видели… ту звезду на востоке, что самая яркая? Сириус. Это от греческого, «яркий», «блестящий»… А замечали три яркие звезды в поясе Ориона? Собственно, три царя, так и называются. Три звезды образуют с Сируисом линию — да, ровно двадцать пятого декабря, стрелу, которая указывает, где искать родившегося Мессию… До двадцать пятого числа день постоянно убывает, после — начинает возрастать. Новый цикл. Но — не сразу. В ночь на двадцать второе Солнце оказывается в наименьшей точке, потом — оно останавливается. Все. Стоп. На три дня. Точно возле созвездия Южного Креста. Висит на нем эти три дня, а потом снова идет дальше, начиная с двадцать пятого декабря. Воскресает, — Влад торжествующе улыбается. — Про двенадцать созвездий рассказать? — Многозначительная пауза и: — Ну, как, поверили? — смеется он.

Наслаждаясь молчанием, он замолкает. Чуть задыхается после вдохновенной проповеди, но не может сдержать откровенно радостного оскала.

— Так что, история христианства — плагиат? — Ян внимательно слушает его, захваченный этой занятной теорией. Присел на край стула напротив, не перебивал — едва ли дышал, как кажется польщенному Владу.

— Вся история — плагиат, — благосклонно кивает он. — Все наши мечты — плагиат чьих-то чужих. А понятие христианства давно дискредитировало себя. Помнишь, что сказал Иешуа у мастера Булгакова, ну? «Я заглянул в этот пергамент и ужаснулся, решительно ничего из того, что там записано, я не говорил»!

Ян долго молчит, раздумывая над его словами.

— А Новый Год в январе сделал Петр, — вдруг вспоминает Влад, и глаза его опять загораются. — Но Петра не было.

Кара тихо стонет.

В какой-то момент Ян без лишних слов протягивает ему тот самый коньяк и новое иллюстрированное издание «Американских Богов» Геймана, и Влад забывает все про сто двадцать пятую главу египетской книги Мертвых, про которую он сейчас рассказывает, забывает про рукописи Наг-Хаммади и Розеттский камень, о котором с широко распахнутыми иссиня-яркими глазами слушает Ишим.

Все книги мира как-то сразу утрачивают свою ценность.

— Спасибо, — ошарашенно говорит Влад, листая плотные, хорошо пропечатанные страницы. Он не знает, как благодарить. И впервые в жизни задумывается: — А я…

— У меня все есть, — убежденно говорит Ян.

Кара тихо улыбается про себя, выдыхает что-то почти неслышно, вроде как — «Вот ведь дети…»

— Слушайте, а… — Кара задумчиво кивает на телевизор. — Это…

— Это постоянно, забей. Почти как с Люцифером.

Влад отмахивается от каких-то вопросов Кары. Вполуха слушает что-то про «дорогие сограждане», наблюдает, как Ян метается по квартире, торопливо отвечая на поздравления по телефону — от напарников и знакомых. В динамиках гремят знакомые голоса, иногда передают что-то Владу — ему отчасти приятно.

— Садись, — зовет Влад, оглядываясь на часы.

Сам же поднимается с бокалом в руке, с улыбкой смотрит на Ишимку, разбавляющую Каре виски в рюмке, на Яна, который, кажется, действительно слушает то, что ему втолковывают из телевизора. За окном воет вьюга, а ему неожиданно тепло.

— Что бы там ни было, этому году я благодарен. Во-первых, господа, мы выжили, — оптимистично заявляет Влад. — Во-вторых, несмотря на то, что чрезвычайно часто были близки к смерти, мы поняли, что выжить получится только вместе. Так что за нас и за новое будущее! — он поднимает бокал с шампанским над головой.

— За нас! — легко поддерживают остальные, поднимаясь на ноги.

Звон бокалов мешается с последним ударом часов.

========== заново ==========

Комментарий к заново

ау финала Debellare superbos: Влад окончательно мертв, Ян переезжает в Прагу

У Верховного Пражского инквизитора странный, иррационально-холодный взгляд, глаза темного цвета. Улыбка больше усталая, но он вежливо смотрит на Яна, сидящего перед ним на стуле с высокой жесткой спинкой. Он чем-то напоминает Огнева, торопливо подписавшего ему увольнительную на прошлой неделе, те же суровые черты, словно деревянный идол, рубленный топором, та же точность и выверенность движений, седые виски…

— Так кем был вам Владислав? — настойчиво спрашивает он, рассматривая документы.

— Родственник, — легко врет Ян, открыто и честно глядя собеседнику в глаза; это не так сложно, если вспомнить, как он жил в Будапеште. — Очень дальний.

Верховный не задает больше никаких вопросов, хотя наверняка не верит. У Яна все равно идеальные рекомендации, а все остальное не важно. Ему выдают новое удостоверение, табельный пистолет, отстраненно чеканят инструкцию, и все это он видел уже несколько раз. Ян стоит ровно, вежливо улыбается, но смотрит сквозь собеседника. У него еще кружится голова от нереальности происходящего, и кажется, что он готов упасть на колени.