Страница 14 из 138
Когда-то она была, должно быть, красавицей, но теперь темные, слипшиеся от крови волосы неровно то ли отстрижены, то ли выдраны в некоторых местах; у Яна и то длиннее, совсем отросли здесь, что он выпросил шнурок у кого-то из прошлых соседей. На лицо демоницы без страха не взглянуть — все в крови, кое-где засохшей, кое-где сочащейся из глубоких ран, на покрывающей все лицо. Один глаз совсем заплыл, другой часто моргает. Пары зубов нет.
— Человек? — хрипло спрашивает она, разглядывая Яна, жмущегося в угол в полутьме.
Он кивает, зная, что говорить все равно сейчас не сможет — горло будет хрипеть от долгого молчания.
За следующие пару часов они не произносят ни слова, сидя в разных углах клетки и глядя не друг на друга, а только перед собой. Демоница тихо дышит с перебоями, Ян думает, что у нее сломаны ребра, но не хочет спрашивать. Зачем ему это знать?
— У меня есть сын, — тихо говорит она. — Вы похожи.
— Нет, — отвечает Ян. — Он живой, а я мертвец — что ж тут похожего.
Демоница впервые за долгое время смотрит на него, думая, наверное, как двенадцатилетний мальчишка может столь спокойно говорить такие страшные вещи, слепо глядя в потолок. Забавная. Все поначалу такие.
— Как тебя зовут? — спрашивает демоница.
— Не помню, — сухо отвечает он.
И это правда — тут надежно выбивают все прошлое из пленников забавы ради. Сколько раз тяжелые ботинки скучающих охранников пинали его в бок, он уже сосчитать не может. Этих демонов злило, что он сносит все молча, а не скулит, умоляя о пощаде, как другие пленники, поэтому доставалось Яну чаще других.
Он соврал. Имя он помнил — все, что у него осталось, кроме зыбких воспоминаний о доме. Он не помнил ни фамилии, ни дня рождения, ни лица умершей несколько лет назад матери, ни имени отца.
Это место сводило с ума, выдергивало все. Яну все время казалось, если он скажет свое имя вслух, и его заберут.
— За что тебя сюда? — продолжает с внезапным интересом допытываться демоница.
Ее вопросы слегка раздражают, но ей, этой несчастной избитой женщине, и без того недолго осталось.
— Отец продал меня, а не свою душу демону, — говорит Ян спокойно, будто не о себе. — Я очнулся уже здесь. С месяц назад.
Хоть это он отчетливо помнит. Но ненависть давно прошла — когда твоя жизнь зависит от прихоти охранника, отбирающего пленных на убой, времени на нее просто не остается.
— А ты? — спрашивает Ян. Ему совсем не интересно, но им обоим вдруг почему-то очень нужен этот разговор.
Он слушает вполуха все то, что демоница рассказывает, что она была наложницей Короля Вине, но неосторожно разозлила его. Звук ее голоса, ровного и спокойного сейчас, почему-то успокаивает, напоминает ему голос матери, который он давно забыл. Ян прикрывает глаза, пытаясь снова вообразить ее лицо.
Глаза. У нее были ярко-синие, чистые глаза, чуть светлее, чем у него самого. Как он мог забыть?..
— Как зовут твоего сына? — перебивает Ян.
— Дьярвир — на нашем языке это означает «удачливый», — с легкой улыбкой говорит она. — Дир.
— Тебе ведь немного совсем осталось, — вздыхает Ян. — У него есть кто-нибудь еще?
Демоница молча мотает головой, вскрикивает от боли. Кровь, идущая у нее из носа, стекает по подбородку.
— Тогда мы и впрямь будем похожи — я тоже сирота, — вслух размышляет Ян. — Мне жаль, знаешь, — произносит он совсем спокойно, почти безучастно. — Тут были наемники, убийцы и всякий сброд, но я сейчас впервые задумался, что у них были семьи, что их кто-то искал… Наверное, раньше мне это не приходило в голову, потому что я сам никому не нужен.
Ему хочется сказать, что Бог, если он есть, несправедлив, но фраза уж больно заезжена.
— Ты ведь найдешь его? — вдруг спрашивает демоница.
Повредилась рассудком, хмыкает Ян. Неужели так скоро? Только минуту назад ее глаза так гневно блестели, когда она рассказывала про Короля, приказавшего избить ее и бросить гончим на арену…
— Как я тут найду-то? — осторожно спрашивает Ян. — Отсюда один выход.
Демоница вдруг оказывается рядом, склоняется к его уху, опаляя кожу жарким дыханием, словно у больной. Ян пытается шарахнуться в сторону, но дрожащие руки держат его неожиданно крепко.
— Я знаю, как отсюда сбежать, — говорит она, и он вздрагивает. — Мне уже не уйти, но ты-то можешь спастись, понимаешь? Я почему-то чувствую, что ты очень важен, а еще я верю, что ты поможешь моему сыну. Однажды. Только не забывай меня, а пока просто беги отсюда, как я скажу, и не оглядывайся… Как только откроется клетка…
Она говорит, срываясь на кашель, всю ночь, в деталях объясняя побег. У Яна в голове бьется настойчивая мысль, что все это — не с ним, просто сон, что он сошел с ума, и демоница эта ему только кажется, а на самом деле он здесь один, сидит, забившись в угол, и смотрит в темноту.
Он не знает, верить ей или нет, но вдруг это шанс? Шанс, которого у него никогда не было?..
Утром ее уводят, легко сдернув с места. К этому времени в голове у Яна четкий план, как если бы он всю жизнь прожил в этом замке. Им удается обменяться только парой взглядов, и Ян вдруг вспоминает, что так и не узнал имени демоницы, но кричать вслед уже поздно.
Когда мимо проносят ее истерзанное тело, он закрывает глаза впервые за долгое время. Чувствовать, думает Ян, это больно. И не нужно.
Но в голове у него в подробностях горит план, а дыхание перехватывает от ощущения скорой свободы. Вот клетку открывают, чтобы, видно, бросить ему черствый хлеб, Ян подбирается для одного броска… Он улыбается впервые за все заключение, он знает, что нужно делать…
Сильная рука демона хватает его за воротник и волочет прочь из клетки.
========== 31.10.03 ==========
Комментарий к 31.10.03
ау: Влад, а не кардинал Будапешта встречает Яна, после того, как тот сбегает из Ада
— Мне даже интересно, — неприятно скалится Вацлав, — что ты такое учудил, что тебя на Самайн в дежурные записали?
Влад неохотно косится на слишком радостного напарника, сверкающего рядом белых зубов, заостренных чуть более явно, чем нужно. Когда смотришь на эту улыбку, так и просится точный взмах руки, который обязательно закончится не то хрустом кости, не то протяжным воплем. И то, и другое Войцека равно устроит, а наблюдать, как Вац, задыхаясь от боли, повалится в осеннюю слякоть, разворошит зализанную назад волосок к волоску прическу, испачкает белую рубашку, — это какой-то особый вид удовольствия.
За это можно получить неплохой нагоняй, потому он засовывает руки в карманы джинсов, неясно ворчит что-то. Не начатые заклинания острыми болючими искорками пробегают по пальцам, но в полутьме не видно покривившегося лица — пока никто из них не хочет зажигать фонарь.
— Ненавижу дежурство, — тихо рычит Вацлав, пиная подгнившую деревяшку. За ней взметаются несколько размокших на сырой земле листьев, неприятно липнут к штанинам, заставляя его взвыть.
Они ходят по кругу — вроде как следят, чтобы в ночь, когда границы миров раздвигаются чуть шире, чем обычно, ничего не выбралось из Ада. В лесу до дрожи холодно, пахнет неприятной гнильцой, сыростью, оседающей на коже туманом. Под ногами старыми костьми хрустят ломкие ветки, где-то в глубине нечто протяжно воет, но амулет, висящий у Влада на шее, не реагирует, и они просто продолжают прочесывать периметр, постепенно приближаясь к центру — круг за кругом, круг за кругом…
Влад прикуривает от боевого заклинания, абсолютно заплевав на все правила, вдыхает тяжелый никотиновый запах с едва ли не с блаженством — это лучше, чем смрад прелых листьев.
— А мне? — тянется Вацлав.
— Пошел нахуй, Стшельбицкий.
Вац отворачивается почти обиженно, шипит что-то на пределе слуха про наглую молодежь — у них с Владом разница в пять лет, а он воображает о себе невесть что. Стшельбицкому двадцать семь, и он слишком много о себе думает; если бы Влад хотел, он давно валялся бы у его ног, не в силах стоять от жутких заклинаний, вызывающих боль по всему телу.