Voluntate Dei

— Не смей насмехаться над…

— Ваши законы на меня не действуют, а убивать ты меня не станешь, — протянул Люцифер. — Отойди в сторону, Габриэль. Ваш Бог знает, что я здесь, раз уж Он и правда настолько всеведущий и великий, — ядовито сказал Сатана. — И если Он не испепелил меня, похоже, Господь и правда не хочет моей смерти. Время еще не пришло.

Она посмотрела в его глаза — такие же синие и пронзительные, как обычно. В глубине души она ожидала увидеть на его месте отвратительное чудовище, но Люцифер остался внешне тем же, таким же прекрасным, как и раньше. Только внутри стал каким-то иным. Искореженным, как и сила, что оставляла за ним темные следы.

Это была… его свобода?

— Ты боишься Небес, поэтому решил ударить по человечеству, — прошептала Габриэль. — Вы не способны на войну, поэтому решили просто сломать лучшее творение Бога. Это слабость, Люцифер. Подлость. Ты забыл о воинской чести.

— Решила ранить меня не мечом, а словами? — усмехнулся он. Габриэль почти отшатнулась: редко ей приходилось видеть такой звериный оскал. — У тебя это не очень хорошо получается, потренируйся еще к моему следующему приходу. Хотя едва ли ты меня увидишь…

Он развернулся и двинулся к воротам, а Габриэль стояла и бессильно сжимала ладонь на рукояти клинка. Озаренный силой Создателя, меч пел, выл, желая избавить мир от тьмы, но Габриэль сдерживала его немыслимым усилием. До последнего надеялась, что кто-то отдаст ей приказ… Но Люцифер уходил из Сада без уловок. А вернуться в следующий раз Габриэль ему не позволит, поставит лучшую охрану…

— Как твои крылья? — сказала она вместо прощания.

Люцифер обернулся, улыбнулся тускло, и Габриэль на мгновение узнала прежнего Самаэля. Повел плечами, скривился, будто каждое движение причиняло ему несказанную боль, и сердце Габриэль защемило от внезапного приступа жалости. Даже Враг заслуживал ее, потому что речь шла о крыльях, о самом важном и сокровенном для ангела, а она видела, как Падших истязали. Вырывали им перья по одному. Наверняка был иной способ, но Господь избрал именно это наказание, и Габриэль не смела спорить с Богом и ставить под сомнение его приказы. Однако ей больно было смотреть, как обдирали перья бунтовщиков, оставляя окровавленные кожистые складки вместо великолепных белоснежных крыльев.

Хрипло рассмеявшись, Люцифер развернул крылья, и Габриэль отшатнулась, не сдержав испуганного вздоха. Иссиня-черные перья покрывали четыре его крыла — взлохмаченные, как будто обожженные, на вид колючие и тяжелые. Даже под угрозой смерти Габриэль никогда не отважилась бы прикоснуться к ним.

— Лучше, чем когда-либо, — наконец ответил ей Люцифер, шагнул за ворота и взмыл в небо. Рублеными резкими движениями поднялся и исчез во вспышке перехода, возвращаясь в тот дикий воинственный мир, куда его изгнали.

А Габриэль стояла и смотрела.

Как и тогда, когда людей изгоняли из Сада, потому что Ева соблазнилась запретным плодом. Как во время многих сотен и тысяч войн. Когда люди убивали друг друга, Габриэль продолжала молчаливо наблюдать. Когда убивали Божьего сына, рождение которого она сама предрекла испуганной девочке, сияя от гордости за такую великую миссию. Но кровь лилась, а Габриэль не вмешивалась.

Иногда возвращалась в Сад, что после изгнания людей был перенесен в пределы города Архангелов, скиталась там, желая уловить призрак прошлого света. Но Сад потускнел, поблек. Как и сама Габриэль. Замирая под раскидистым деревом, она много раз жалела, что не вонзила меч в горло Люциферу, пойманному у ворот. Гадала, почему Господь не приказал ей этого, когда простой удар мог избавить человечество от мучений.

Габриэль казалось, что Господь желал страданий для человечества.

Но где же тогда была свобода?

Небо горело, а Габриэль все возвращалась мысленно к тому моменту. К той встрече. Она могла бы все изменить, могла в тот раз пойти против высшей воли, но спасти от страданий стольких… Она даже вообразить не могла это число. В тот раз Габриэль осталась в стороне, но теперь отказывалась бежать. Перелагать ответственность на Бога, который однажды просто покинул мир.

Когда от Неба остались тлеющие обломки, Габриэль забилась в угол, развернула крылья, потускневшие от копоти, и безжалостно впилась в перья.

========== пуховое тепло ==========

Холод напал на мир людей совершенно подло, подкрался на хрустких морозных лапищах и сковал весь Петербург разом, опрокинул на них чан ноябрьской промозглости прямо в середине сентября и подло хохотал, глядя, как люди и нелюди поспешно достают из пыльных шкафов пальто и шапки, тщетно кутаются в колючие шарфы. Первые жертвы упали с долгим противным насморком и лающим кашлем. Мороз ликовал и поддавал еще ледяного ветра в хмурые лица.

Влад замерзал; бесовское тело, едва приспособившееся к жизни, страдало и коченело. Пару раз ему казалось, что пальцы отнимаются, коснись — отвалятся еще, так что лучше запихнуть руки поглубже в карманы и молиться. Он шатался по квартире с хмурой миной, не оставаясь на месте, обреченно мечась из угла в угол, чтобы от размашистых шагов стало теплее. За ним уныло следил Джек: адский пес не чувствовал холода, но и не грел.

На шее висел амулет, лениво цокал обогреватель, но Влад все равно продолжал мерзнуть. Кутался в самое зимнее, что нашел в шкафу и напялил, нисколько об эстетстве не заботясь. В ход шли шерстяные носки от Ишим и клетчатые фланелевые рубашки Яна, от которых горько пахло сигаретами и чужим теплом.

Ян тоже мерз — из солидарности. Будь у Влада бессмертное легкое тело, он бы запросто отключил восприятие холода и счастливо продолжал жить, посмеиваясь над незадачливым народом, кутавшимся в десять одежек. Но Ян был на редкость упрям в человечности, вечерами сгребал его в охапку, грея и греясь, позволял засовывать холоднющие руки под свитер, хотя и мученически заламывал брови и вздрагивал.

Холод не отступал, отопления не было. Влад натащил себе десяток пледов, устроив из них замечательную нору, из которой он мрачно отдавал Яну распоряжения, пока тот с риском для жизни готовил какао. Не так уж плохо, как казалось поначалу — это можно было пить и отогревать о гладкие стенки кружки непослушные пальцы.

Спасла их Кара. Завалилась, открыв дверь с ноги, раскрасневшаяся с улицы, наглая и бодрая, блестящая глазами. Каре все было нипочем, жалкие потуги русского генерала Мороза не могли ее победить. Влад кутался в теплые рубашки Яна (две за раз) и завидовал.

Кара устроилась между ними на диване, осмотрела бледные лица, несколько слоев одежды, полапала Влада за ледяные запястья и присвистнула удивленно. Потом Кара вздохнула, чуть отстранилась от местами потертой замшевой спинки дивана и с хлопком раскрыла крылья. Вокруг зашуршали черные перья, огладили щеку, и Влад аж шарахнулся — он вдруг снова начал чувствовать; Кара нахохлилась, как сердитый воробей, и уверенно притиснула их ближе, приобнимая громадными мощными крыльями…

Они были не теплыми — горячими. Пылающими, обжигающими. Какая-то особая магия таилась в них, которую Влад сейчас не смог бы объяснить, ему лишь так хорошо было, что они есть, что Кара есть — вот она, рядом, адский пламень, спрятанный за поджарой тушкой. Совершенно спокойно делится своим огнем, вспыхивающим где-то в груди, там, где Влад прижался — мерно стукало сердце. Внутри Кары спал вулкан.

Влад замурлыкал. Денница, он правда замурлыкал. Краем уха услышал, как тихо и по-доброму смеется Ян.

Кара натащила им на ноги один из его шерстяных пледов, потянулась и приволокла ближе журнальный столик, на котором серебряно поблескивал инквизиторский ноутбук. Какую-то бессмысленную семейную комедию они нашли в несколько кликов.

— Может, слетать за чем-нибудь вкусным? — любезно предложила Кара.

— Сиди! — в один голос взвыли Влад с Яном, крепко ее обнимая.

И Кара сидела и ответственно пушила перья, от которых едва пар не валил, так она старалась.

========== отражения ==========

Комментарий к отражения