Сорочьи перья

— Может быть, у меня другой путь, — предложил он, глядя в туманную даль за лесом. Почти слыша заунывные голова, зовущие его оттуда.

— И то верно, — согласилась Ядвига, — у каждого свой путь к смерти. Ты выбрал очень тернистый. И я не могу тебя остановить, хоть ты и решил расшибиться в полете. Византийцы бают сказки про юнца, который опалил крылья о солнце — та же судьба и тебя ждет, да только ты стремишься не к светилу, а к самой темной ночи.

— Я ничего не делаю… — как будто оправдываясь, пробормотал Кощей. В голосе Ядвиги, обычно или спокойной, или язвительной, ему послышалась искренняя горечь — словно по нему уже справляли тризну. Хотя Ядвига была не из тех, кто станет по кому-то лить слезы.

— В том-то и дело — ты совершенно ничего не делаешь! — сказала она, всплеснув руками. — Позволяешь темным мыслям себя захватывать, слушаешь голоса Нави! Смотришь всегда в ту сторону. Слишком глубоко в тебе эта зараза, ничем ее не выкорчевать.

— Так что же, мне ничего не поможет? — смело спросил Кощей. — Нет никакого способа?

Он встречался со смертью столько раз, что устал бояться.

— Я не ведаю, что станет с твоим сердцем. Я уж не гадалка, не ворожея…

— Говорят, ты предсказала одному князю, что тот погибнет от своего коня, — вспомнил Кощей одну из легенд, что ему Вольга рассказывал — тот их собирал, бережно хранил. Любил впечатлять.

— Его дорога была прямее палки, а твоя петляет снова и снова. Не знаю я, что тебя ждет в конце… А впрочем, конец у всех один! — она кивнула на туманную зыбь за черным лесом, покачала головой и ушла.

Кощей остался на крыльце, как бездомный щенок.

Глаза на резных наличниках бессмысленно и жутко смотрели на него, впиваясь взглядами в согнутую спину, и в них не было нисколько надежды.

========== 8. вороной ==========

Комментарий к 8. вороной

теперь новые части будут выходить раз в три дня (у меня три райтябрьских сборника, и я их чередую!)

«Направо пойдешь — коня потеряешь», — как же, не подумал он, что предупреждение на старом замшелом камне стоит читать серьезнее. Решил, какой-то мальчишка пошутил, старательно выцарапав слова. Чепуха же сказочная. А коня Драгомиру никак нельзя была терять, потому как скакун был подарком отцовским, снарядившим его в путь, а до Китеж-града оставалось еще довольно ехать, пешком бы он не желал идти.

В деревеньке чуть ближе к тракту, где он заночевал, предупредили, что на дорогах могут повстречаться разбойники, но Драгомир смело улыбнулся, покачал головой и сказал, что никакая опасность ему не грозит. Он не назывался селянам, однако понял: они почувствовали в нем кого-то важного. Младшего княжеского сына — слишком далеко отстоящего от трона, чтобы посвятить себя ратному делу.

Как бы там ни было, дорожка завела его в густой лес, и Драгомир часто оглядывался, следя за тенями под деревьями. Да, он был воином, но не охотником, и потому лесные шорохи вынуждали его схватиться за рукоять меча. Вороной тревожно поводил ушами, мотал головой, когда под копыта попадались изогнутые древние корни, точащие из земли.

Драгомир и не заметил, как его окружили. Услышал резкий пронзительный свист — не птичий голос, человечий. Вскинул голову — наверх, на поваленное дерево, торжественными вратами украсившее дорогу. Там, целясь в него из лука, стояла девица — тонкая, взлохмаченная, с короткими рыжими волосами. Сначала даже показалось, это какой-то юнец, но голос точно был женский:

— Стой, путник, и не хватайся за меч, хуже будет!

Все же рискнув потянуться к рукояти, Драгомир быстро отдернул руку, — возле уха пролетела стрела, вбилась в землю. Да и как достать девчонку оттуда, взобравшуюся наверх, как белка? Тут кусты вокруг зашуршали, и на дорогу вывалились разбойники с обнаженным оружием.

— Отдавай деньги и коня, — велела девчонка. — И мы пощадим тебя.

— Кто ты такая? — вдруг решился спросить Драгомир, невольно восхищаясь ее наглой уверенностью. Как-то так он выглядел в глазах деревенских, когда хвастал, будто победит всех разбойников. Вот только у девчонки это получалось гораздо лучше.

— Соловей, — представилась она. Стрелой по-прежнему целилась Драгомиру в голову. — Сольвейг. Хочешь запомнить имя той, кто тебя ограбил? Или надеешься однажды отомстить? Оставь поединки кому-нибудь другому. Нас больше, а ты на чужой земле. Отдавай коня!

Драгомир кивнул. У его бедра угрожающе сверкал меч кого-то из разбойников, и ему пришлось спешиться, успокаивающе похлопывая скакуна по высокой шее. Рвануться бы, проскакать скорее, но почему-то в меткости Сольвейг он не сомневался. Какая-то женщина с пересеченным шрамом лицом схватила его коня за повод, а Драгомира умело оттеснили в сторону. Убедившись, что сопротивляться он не стал и позволил связать руки обычной грубой веревкой, Сольвейг ловко спустилась с дерева.

Эти разбойники вовсе не напоминали грязный сброд, что Драгомиру приходилось видеть, когда он состоял в старшей дружине. У многих были старые шрамы — бывшие воины или наемники. Судя по тому, как они слушались Сольвейг, — скорее первое. Похоже, путь до Китежа и вправду приносил им много денег — особенно наживались они на таких же дураках, что решали срезать лесом и сберечь пару дней пути, не тащась по долгому тракту, как купеческие обозы.

— Откуда ты, человече? — спросила Сольвейг, пока ее люди растаскивали седельные сумки.

— Из Москвы, — коротко сказал Драгомир. — Еду в Китеж послом.

— Москва… — пробормотала Сольвейг, нахмурившись. — Что еще за Москва?

— Небольшое княжество на западе, — стиснув зубы, выговорил Драгомир. — Что вы сделаете с моим конем? — потребовал он, вдруг испугавшись, что вороной пойдет на обед разбойникам…

— Продадим, что же еще! Хороший конь много кому нужен.

Сольвейг, раздавая приказы своим людям, казалась варварской царевной. На шее ее переплетались странные узоры, змеями сворачиваясь на шее, перетекали на грудь — слишком заманчивым обещанием прекрасного зрелища, скрытого под рубахой. Рыжие взлохмаченные волосы в свете, пробивающемся сквозь густой лес, вспыхивали ярким золотом. Сольвейг не казалась человеком — какой-то лесной нечистью. Уж точно не девушкой, каких Драгомир привык видеть.

— Не боишься, это хорошо, — одобрила Сольвейг. — Обычно послы все больше падают на колени и скулят. Они тут часто ездят, быстрее выходит.

Драгомир невольно снова вспомнил тот старый камень. «Направо пойдешь — коня потеряешь, себя спасешь; налево пойдешь — себя потеряешь, коня спасешь; прямо пойдешь — и себя и коня потеряешь». Не такой уж сложный выбор, даже если делать его разумно, да и он лишь поостерегся — но и не предполагал, что в конце пути и впрямь лишится коня. По его лицу Сольвейг, видно, поняла, о чем ее пленник думает, рассмеялась:

— Ловко я с тем камнем придумала?

— А что на двух других путях? — спросил Драгомир.

— А ничего! — продолжала улыбаться Сольвейг. — Пара неприятных оврагов; если не повезет — голодные волки ночью, но никаких разбойников, уж поверь мне!

Драгомир сам расхохотался — настолько изящной и до неприличия простой оказалась обманка. Наверняка были те, кто всерьез верил в судьбу и опасался даже ступать на зловещий путь, что обещал смерть. Он сам знал людей, менявших дорогу, если ее перебежала черная кошка. И оттого еще смешнее было, что он оказался здесь по глупости.

— Хочешь попрощаться с вороным? — спросила Сольвейг. Не понятно было, издевалась она или серьезно предлагала, но Драгомир сурово покачал головой. Даже если его грабили, он старался перенести это с честью, как и подобает княжескому сыну.

— Славный конь, себе бы оставила, — призналась девица, хищно прищурившись. — Да зачем нам тут в лесу кони, ноги переломают. Ты извиняй, княжич, не крала бы, если б могла иначе жить.

Она не раскаивалась в своих преступлениях, а веселилась, и невольно Драгомир должен был признаться, что его это увлекает. Девица больше не казалась безумной — напротив, слишком рассудительной и честной.