Страница 43 из 140
— О, еда! — Нагиса накинулась на них почти сразу, подкатив к столу с другой стороны. Она откусила кусочек от самого крайнего. — Охренеть, вкуснятина!
— Да не говори!
— Эм, — все моментально повернулись к Кайто. Это «эм» звучало подозрительнее любой по-настоящему подозрительной фразы из боевика. Хотя, с другой стороны, приятно, что Кайто изучил междометия, — Аоко–сама, можно вопрос?
— Да? — скорее она сказала: «Фя», дожёвывая еду.
— А как давно вы друг друга знаете?
— А, — Нагиса улыбнулась, поворачиваясь к подруге. Та — в ответ, — я переехала в этот город, когда мне было три года.
— Ранее она жила с отцом–корейцем в Сеуле, а потом её родители развелись, и Нагиса с матерью вернулась в Японию, — рассказала Аоко, и будущий сексолог, склонив голову, посмотрела на студентку с озорством в глазах.
— Сначала мы жили в квартире. Тогда я встретила Аоко в детском саду.
— А потом Нагиса переехала в мой район, — девушки смотрели друг на друга, будто рассказывали историю подруга подруге, а не парню между ними, который не знал, на кого смотреть. На секунду дворецкому показалась, что он тут не нужен, но гостья повернулась к нему, откусив ещё немного вкусного бургера:
— А можно мне несколько вопросов? Как ты тут поживаешь, Кайто–кун?
— Ну…
***
Инспектор сделал пять глотков подряд и поставил жёлтую кружку на стол. Горький кофе казался ему сладким.
Сегодня Накамори был очень спокоен — Мегурэ взял выходной ради больной жены и прекращения кошмаров, и полицейский штаб на некоторое время утих. Птички чирикали за окном, в соседней комнате слышались многочисленные визги принтеров, но отдохнуть так и не удалось.
Сегодня в штаб пригласили ценного свидетеля, и, как Шиничи и говорил, он был очень громким. И настолько, что кансайский диалект дошёл до ушей полицейского, едва парень поднялся на второй этаж. Так, раздражая слух Накамори, приметный осакский говор приближался и приближался, перемешиваясь со спокойным тоном детектива Востока, пока дверь не распахнулась.
За ней стоял знаменитый детектив Запада в его любимой кепке и очередном джинсовом комплекте, будто другой одежды у него не было. И это легко создавало контраст с Шиничи, который предпочитал официальный стиль и кучу разных рубашек. Забавно, как иногда обычная одежда помогает увидеть различия в характере.
— Добрый день, инспектор–хан, я Хаттори Хейджи! — его весёлая улыбка совсем не шла под тот факт, что Шиничи рассказал ему о теме визита. Его коронное раздражённое выражение лица с полуприкрытыми глазами не пропадало почти минуту, а потом он смиренно сложил руки на груди и шепнул другу прямо в лицо:
— Хаттори, ты взял дневник? — однако это совсем не изменило кансайца; он остался непоколебим. С таким человеком ничего не поделать. Может, это и к лучшему: нет вспыльчивого Мегурэ, который давно бы устроил всем разбор полётов за «улыбочки».
— Вот.
На стол Накамори лег синий дневник.
Он был потрёпан, но, скорее всего, из–за того, что Хейджи хранил его около десяти лет, не зная, куда девать. Из основного в глаза бросался принт — Человек–Паук, выставивший руку вперёд, а на другом корешке были лишь две алые линии по бокам. Также отсутствовали закладки из ткани, замки и прочие штуки, повышающие стоимость «книжечки».
— Обычный детский дневник, — придирчиво, но спокойно заключил инспектор. Он максимально аккуратно открыл первую страницу дневника под внимательные взгляды юных детективов.
Первая страница не была чем–то особенным — на ней лишь имя владельца без фамилии или ещё каких–то данных. «Такое нужно сразу пропускать», — с такими мыслями инспектор перевернул страницу и побелел.
Перед детективами было два рисунка.
Начнём с первого: на нём изображён Сакай Уйтиро, завуч и спонсор школы. Дерзкий, болтливый и наглый, он стоял перед окном спиной к «зрителю» и опирался ладонью на стекло. Пусть за ним не было видно улицы, идеальная анатомия и магия естественных красок превращали красивый портрет в настоящую фотографию, как умеют искусно изображать лишь самые гениальные художники. Шингу явно имел талант к рисованию, но обстоятельства сложились не лучшим образом. И всё же второй рисунок беспокоил куда больше прекрасного первого.
Нет, не «беспокоил». Пугал.
Сюжет таков: на полу сидел мальчик с русыми волосами, поджав маленькие ноги под себя, а дрожащие руки сжав на грязных коленях, и плакал, обливаясь самыми горькими слезами. И они походили на настоящие столь же сильно, как и человеческие органы с огромными купюрами денег, испачканные в свежей крови, — эти предметы падали на обливающегося слезами мальчика, словно самый обычный дождь.
Казалось, инспектор слышал стонущий плач с этой картины.
— Продажа органов, — несдержанно пробурчал Шиничи. Страх пробрал даже его, но уверенный голос не колебался. — Значит, это завуч?
— Видимо.
Инспектор перелистнул страницу. Слева его встретил юный старик около пятидесяти лет, в позе мыслителя, а справа — графично выполненная гора трупов со вспоротыми животами. Их поразительное соответствие реальности, показанное в верных цветах и ровных формах, вызывало настолько сильный приступ тошноты, что Накамори махнул рукой, скидывая со стола ещё полную кружку прямо в сторону кансайца. К счастью, осколки не поранили парня, но пятно от кофе оказалось прямо на бедре.
Обычно Хейджи бы вспылил, так как Казуха только вчера постирала одежду после другого дела, но и его голова поплыла.
— Давайте следующую, пожалуйста, — страница перевернулась: слева — важный директор в вычурном кабинете, справа — рисунок целой кучи маленьких детей с полуопущенными лицами. Они стояли вровень, словно рота солдат, а их лица? Измученные зомби, которым не нужна сползающая кожа или пустые глазницы, — пустые детские глаза страшнее любой компьютерной графики или креативного костюма.
— Вероятно, этот пацан обличал грехи других людей.
— Да, похоже на то, — Шиничи взял дневник в свои руки с разрешения инспектора. На первых страницах были лишь преподаватели: кто любил грабить деньги, кто — обнажённых женщин, а кто — беспощадно пытать юных учеников.
Следом появились и небезгрешные ученики: вот некий пацан–брюнет, на листе которого лежал мёртвый мальчик с торчащим во лбу гвоздём. Вот какой–то шатен, который играл в покер в подпольном казино. А вот совсем низкий русоволосый мальчуган, который разбрасывался шприцами непонятного содержания.
В одном рисунке инспектор не сразу узнал Сагуру, — у него была другая причёска, странная фигура, и Ватсон имел совсем другой окрас.
— Похож на Хакубу, но другой.
— Кайто–кун сказал, что Сагуру–кун был в больнице весь год, пока там учился Шингу. Возможно, он нарисовал его по рассказу.
— Вероятно, — согласился Хейджи, хотя волновало его совсем не это, — но кого он избивает?
Мужчина пригляделся. Вдруг его пробрала дрожь.
— Муку–кун? Это разве не Муку–кун?
— Тот, у которого один из самых тяжёлых случаев? — встрепенулся Шиничи, странно махнув правой рукой. Пара лёгких папок слетели со стола даже от такого, но парень быстро их подобрал.
— Да. А где он, я его пропустил? — инспектор не листал тщательно: листов было прилично, и сначала искали на последних страницах. Так портрет похожего на Кайто парня нашёлся почти в самом конце.
Его второй рисунок был крайне необычным — на листе был изображён плачущий ангел.
— Это что должно означать? — горячая голова Хейджи долго размышляла над этим, — Муку был добрячком?
— Возможно. А может, в этом нужно искать некоторый смысл… Но дневник явно ценен! Ты молодец, что сохранил его, Хаттори.
— Я честно хотел его вернуть, просто… забывал, ха–ха… Да и я не знал, что там происходит…
Мужчина внимательно наблюдал за диалогом. Самые простые вопросы были важными, как никогда, потому, поднимаясь для сбора осколков, от которых свидетель отошёл, Накамори приступил к допросу:
— Где вы встретились?
— А, на улице. Я нашёл его в толпе. Он был очень испуган и потерян, потому я спросил, нужна ли ему помощь. Тогда он назвал адрес детского дома, и я отвёл его туда. По дороге и познакомились.