Дворецкий в Белом

— Ваша честь, нам нечего рассказывать, — минутная дерзкая ирония, а потом мужчина превращается в «невинного» ребёнка», — Мы ведь не нарушили ни один закон. Вы можете доказать, что мы кого–то изнасиловали? А может ограбили? Убили? Мы обычные работники обычной школы–академии. Не мошенники, не банда, не якудза. Что не так?

Зал повис в молчании, а потом взорвался. В криках невозможно было разобрать просьбы судьи прекратить балаган, возмущения Сагуру и переговоры женщины с пучком и парня, с которым пришла её дочь.

— Тишина! ТИШИНА! — пришлось сорваться на крик, и только потом молот сработал, но не прервал дискуссию на левом ряду. Она была тихой, плюс Иуоо, судя по всему, знал гостью и, видимо, в этом причина его безразличия к ней, — Статья о насилии?

— Доказательства? — усмехаясь, судья поднял папки высоко вверх.

— На руках. Адвокат, Вы?

— Абсолютно согласна с моим клиентом. А папка может быть фальсификацией.

— Сомневаюсь, что Сагуру–сан станет нам врать. А теперь, раз вам «нечего сказать», начнём опрос свидетелей. Приглашается свидетель со стороны подсудимого — Коидзуми Акако–сан.

Пожалуй, это единственный день в жизни Акако, когда на её дизайнерское платье никто не обратил внимания. Всех волновали её слова в качестве свидетельницы, а не вырез, заметный всем гостям.

Всё началось с технических вопросов о покупке, а после был задан более серьёзный вопрос:

— Сагуру–сан остался в сознании, но, может, вы что–то за ним замечали? — девушка замешкалась, потом посмотрела на дворецкого. Тот смотрел на неё так, будто говоря и «нет», и «да». В итоге, он взял себя в руки и кивнул.

— Из–за увиденного у него случились две панические атаки, но что до воспитания, — Сагуру вновь поднялся со стула. Они внимательно посмотрел на «хозяйку».

— Скажи, ладно уж, — модель прокашлялась и медленно произнесла:

— Если кто–то выглядит так, будто собирается его ударить, он плачет и не двигается.

Зал продолжал молчать. Акако ответила ещё на пару технических вопросов, дважды оскорбила адвоката, за что получила моральную оплеуху от судьи, и уступила место Даичи, который вышел вместе с двумя мужчинами. Это были главы двух семей, дворецких которых знал инспектор Накамори. Их задача — объяснить поведение парней.

Каждый из них был идентичен Кайто.

А потом, когда на глазах Аоко почти навернулись слёзы, вышел инспектор Накамори. Он не сказал ничего, кроме уже известного. Всё по сути, и никто с ним не спорил, пока доставучий завуч не подсказал адвокату, чем можно принизить полицейского.

— Легко говорить. А ведь вы купили у них дворецкого.

Толпа переглянулась и взорвалась ещё сильнее, чем раньше. Покупка Кайто в новостях упоминалась вскользь, да и не во всех, потому это считали слухом. Сейчас же весь гнев зрителей свалился на плечи блюстителя закона. Опозоренный инспектор сжал кулаки, чтобы сдержаться от комментариев, и постарался спокойно ответить, хотя сказанное его никак не оправдывало:

— Да, признаю. У меня не хватало доказательств, и я принял самое рискованное решение.

Толпа вновь замолкла, как и судья.

— Спорно, — Иуоо нашёлся первым, — Мы ещё не решили, будут ли наказаны владельцы дворецких.

— Конечно их нужно наказать! — завуч достал абсолютно всех, — Мы не отвечаем за дворецких вне школы!

— Статья об оставлении на произвол судьбы. Но на половину вы правы. А вы, Инспектор?

— Я понимаю, что могу быть наказан, и готов ответить перед законом.

— Вы достойны похвалы.

Далее вышли несколько сотрудников школы, но их рассказы на деле повествовали о платных учениках, нежели о сиротах–бюджетниках, что подсудимый легко заметил. Следующие попытки как–либо приукрасить жизнь учеников школы были достаточно жалкими, чтобы звучать максимально неубедительно. Их уже никто не слушал.

Всех интересовала папка.

— Спасибо за ваши показания, Кеске–сан. Если на этом всё, предлагаю изучить эту папку, — казалось, серая папка покрылась блёстками, — И зафиксировать или опровергнуть те случаи, за которые мы можем осудить подсудимых, если этому есть необходимые доказательства.

На этой ноте судья начал чтение, и, постепенно, замолчали все. Тут и в правду были описаны подробности жестоких избиений, отвратительных телесных наказаний и других вопиющих случаев, иногда выходящих за рамки известном людям жестокости.

Одному дворецкому выжгли слово «слуга» на спине за плохую сервировку стола. Он подал не тот чай.

Трёх других отправили в больницу в качестве доноров почек ради денег. Очевидно, почему они не могли отказать. Такая процедура была не редкой.

Мужская проституция? На полставки в качестве меры воспитания.

Представьте что–то жестокое, что не лишает жизни и здоровья конечностей, но оказывает некоторый физический вред, ломает психику и, в некоторых случаях, приносит левым людям деньги. Представили? Это здесь есть. Всё это здесь есть.

Главное, чтобы эти парни работали, а само «воспитание» могло быть любым.

Уши не то, что вяли, а полностью обваливались, стремясь убежать из комнаты. Директор, внезапно, уснул (или сделал вид, что спит), а воспитатель только–только вышел из истерики и замолк. Адвокат постоянно что–то говорила, но на неё нападала разъярённая толпа. Судья, даже если это против правил, не хотел это останавливать, но должен был спросить о дополнительной информации.

Толпа молчала, завуч смирился (всё ещё надеясь на условно–досрочное), а адвокат вновь попыталась осудить факты, описанные в папке, но всё, что она сказала, разрушалось одним словом Сагуру, коротким убедительным доводом от Тайко или перечитыванием упомянутого отрывка от Иуоо. Женщина тоже не сдавалась, поглядывая на каждого из подсудимых, но субъективные зрители перешли на личные оскорбления.

В этом театре абсурда не хватало только гнилых помидоров.

— Все, сказанное здесь принято во внимание. Суд удаляется для принятия решения.

Зрители зашептались между собой, а адвокат беспомощно вздохнула. Ей и так не много заплатили, а теперь она точно не получит обещанные «призовые» от бизнесмена или новую работу.

***

Хлопок двери, и судьи покидают комнату для совещаний. Иуоо подходит к своему месту и громко произносит текст, которого ждали абсолютно все, кроме подсудимых.

— Решение суда постановляет признать Миуру Хисё, Сакая Уйтиро и Фурукава Иона виновными по статьям № 106, 155, 162, 165, 172, 176, 177, 178, 181, 197, 204, 205, 206, 208–1, 208–2, 217, 218, 219, 220, 222, 223, 224, 226 уголовного кодекса Японии и приговорить всех троих к пожизненному заключению. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит. Подсудимые, последнего слово?

После объявления приговора, никто из арестованных так и не нашёлся что сказать.

Дальше лишь формальности, ускоренные гневными криками толпы. Наверное, единственными спокойными всё ещё оставались лишь женщина с пучком и парень двадцати лет рядом с ней. Сама Аоко разговорилась со старушкой справа от себя в разъярённом возмущении, а толстый мужчина с другой стороны настолько разорался, что пару раз ударил студентку полицейской академии по спине.

Под этот гомон и крики подсудимых увели, а толпа потихоньку разошлась. Женщину с пучком задержали в дверях, и она осталась, а молодая пара помахала ей, прощаясь, и спешно удалилась. Аоко же встала минутами позже, дожидаясь отца, который дожидался Даичи, что ждал Сагуру, а за последним, по очевидным причинам, последовала Акако.

Вся эта компания ни на секунду не затыкалась о суде, пока все не разошлись по домам.

«Нет, это был не театр. Цирк–шапито — не меньше», — усмехнулся Иуоо, расстёгивая верхнюю пуговицу пиджака и укладывая серую папку в архив.

***

— Успокойся, успокойся. Это только твое третье дело, всё в порядке, — женщина с пучком вытерла слёзы адвоката–новичка.

— Но я так мало…

— Говорила? Да, но ты старалась. Тем более то, что ты взялась за дело, от которого все отказались — признак деловой хватки, — Таю понимала, что не может сказать «семпаю» о личных мотивах, а нажаловаться на малую сумму — стыдно для новичка. Девушка просто бросилась на женщину.