Хорошая дочь

Двадцать восемь лет назад в больнице она умоляла медсестер разрешить ей принять ванну. Ее кожа была в запекшейся крови Гаммы. Все было липким. Чарли тогда нормально не купалась с момента пожара в доме из красного кирпича. Она хотела окунуться в тепло, увидеть, как кровь и осколки костей уплывают, словно стирается из памяти страшный сон. На самом деле ничего так и не стерлось. Со временем только притупились края.

Чарли медленно выдохнула. Прислонилась головой к стене. Закрыла глаза. Она видела маленькую девочку в школьном коридоре, ее румянец, исчезающий, как краски зимой, ее руку, падающую из руки Чарли точно так же, как выпала рука Гаммы.

Девочка наверняка все еще лежит в холодном школьном коридоре – по крайней мере ее тело там, вместе с телом мистера Пинкмана. Оба они по-прежнему мертвы. По-прежнему лежат неприкрытые и беззащитные на виду у снующих туда-сюда людей. Так бывает в случаях насильственной смерти. Никто никого не трогает, даже ребенка, даже любимого тренера, пока каждый дюйм места не будет сфотографирован, каталогизирован, измерен, зарисован и исследован.

Чарли открыла глаза.

Все это было так грустно и так знакомо: картинки, которые не выкинешь из головы, ужас, в котором ее сознание увязало снова и снова, как буксующие на гравии колеса.

Она дышала ртом. В носу пульсировала боль. Врач «Скорой помощи» сказал, что нос не сломан, но Чарли никому не верила. Даже когда ей зашивали голову, копы наперебой заявляли то же, что потом написали в своих рапортах: Чарли вела себя агрессивно, сама ударилась о локоть Грега и, оступившись, раздавила телефон.

Телефон Гека.

Мистер Гекльберри несколько раз повторил копам, что ему принадлежит и телефон, и все записи в нем. Он даже показал им экран, чтобы было видно, как он стирает видео.

В тот момент, когда это происходило, качать головой было слишком больно, но сейчас Чарли это сделала. Копы выстрелили в безоружного Гека, и он все равно встал на их сторону. Она привыкла, что люди в погонах именно так и делают. Несмотря ни на что, эти ребята всегда, всегда покрывают друг друга.

Открылась дверь. Вошел Иона. В каждой руке он держал по складному стулу. Он подмигнул Чарли, потому что теперь, в качестве задержанной, она ему больше нравилась. Он был садистом еще в школе. Полицейская форма просто это легализовала.

– Позовите моего отца, – сказала она, повторив ту же фразу, что говорила каждый раз, когда кто-то входил в помещение.

Иона снова подмигнул ей, поставив стулья с двух сторон от стола.

– У меня есть право на адвоката.

– Я только что говорил с ним, – это сказал уже не Иона, а Бен Бернард, помощник окружного прокурора. Он едва глянул на Чарли, бросил папку на стол и сел. – Снимите с нее наручники.

– Может, ее поводком к столу привязать? – спросил Иона.

Бен ослабил галстук. Поднял глаза на Иону.

– Я сказал, сними свои сраные наручники с моей жены. Быстро.

Бен повысил голос, но не закричал. Он никогда не кричал: по крайней мере за восемнадцать лет знакомства Чарли ни разу этого не слышала.

Иона покрутил связку ключей на пальце, демонстрируя, что сам будет решать, что и когда ему делать. Он расстегнул наручники и грубо сдернул их, но зря старался: Чарли даже не было больно, потому что она уже ничего не чувствовала.

Хлопнув дверью, Иона вышел из комнаты.

Чарли слушала, как этот хлопок эхом отражается от бетонных стен. Она так и сидела на полу. Она ждала, что Бен как-то пошутит, скажет «не позволю сажать Бейби в угол», но у Бена были два трупа в средней школе, задержанная убийца-подросток с суицидальными наклонностями и жена, сидящая в углу вся в крови, поэтому ей пришлось довольствоваться тем, что он кивком головы указал ей сесть на стул напротив.

– Келли в порядке? – спросила она.

– За ней наблюдают, чтобы она не покончила с собой. Две женщины-полицейские, круглосуточно.

– Ей шестнадцать, – напомнила Чарли, хотя оба они знали, что дело Келли Уилсон не будут рассматривать в суде для несовершеннолетних. Девочку могло спасти только то, что к несовершеннолетним больше не применяли смертную казнь. – К ней должны допустить родителей, если она попросит: это приравнивается к вызову адвоката.

– Зависит от судьи.

– Ты же знаешь, папа добьется, чтобы ее перевели. – Чарли знала, что отец – единственный адвокат в городе, который возьмется за это дело.

Свет потолочных ламп блеснул в очках Бена, когда он снова кивком призвал ее сесть на стул.

Чарли встала, опираясь на стену. Закрыла глаза от накатившего головокружения.

– Тебе нужна медицинская помощь? – спросил Бен.

– Мне уже предлагали. – Чарли не хотела ехать в больницу. Может, это и сотрясение. Но ходить-то получается, если зацепиться за что-то устойчивое. – Все нормально.

Он ничего не сказал, но по комнате прокатилось его немое «конечно, все нормально, у тебя всегда все нормально».

– Видишь? – Она касалась стены кончиками пальцев, балансируя, как канатоходец.

Бен не поднимал глаза. Он поправил очки. Открыл папку на столе. В папке лежал одинокий бланк. Чарли не смогла сфокусировать взгляд и прочесть, что там написано, даже когда он начал заполнять строчки своим крупным почерком.

– В чем меня обвиняют? – поинтересовалась она.

– Воспрепятствование правосудию.

– Под это можно подвести что угодно.

Он продолжал писать. Продолжал не смотреть на нее.

– Ты же уже видел, как они меня отделали?

Бен не издавал ни звука, только царапал ручкой по бумаге.

– Ты сейчас на меня не смотришь, потому что уже посмотрел через эту штуку, – она кивнула на «шпионское» зеркало. – Кто там, за стеклом? Коин?

Окружной прокурор Кен Коин, начальник Бена, мерзкий мудозвон, у которого весь мир был черно-белым, с примесью коричневого после начала строительного бума и притока мексиканских мигрантов со стороны Атланты.

Чарли посмотрела на свое отражение в зеркале, поприветствовав прокурора Коина средним пальцем.

– Я записал показания девяти свидетелей, – сообщил Бен, – и все они утверждают, что ты безутешно рыдала после случившегося, что Бреннер тебя успокаивал и ты ударилась носом о его локоть.

Если он хочет разговаривать как юрист, она тоже может «включить юриста».

– Видеозапись на телефоне подтверждает эту версию или мне стоит оформить разрешение суда на экспертизу удаленных файлов?

Бен пожал плечами.

– Делай то, что считаешь нужным.

– Хорошо. – Чарли схватилась руками за стол, чтобы сесть. – Теперь, видимо, ты предложишь такой вариант: ты снимаешь ложное обвинение в воспрепятствовании правосудию, а я не подаю жалобу на чрезмерное применение силы?

– Я уже снял ложное обвинение в воспрепятствовании. – Он начал заполнять следующую строчку. – Можешь подавать столько жалоб, сколько хочешь.

– Я хочу только, чтобы они извинились.

За зеркалом она услышала какой-то звук, похожий на вздох удивления. За последние двенадцать лет Чарли провела два очень успешных дела против пайквилльской полиции от имени своих клиентов. Кен Коин, возможно, думает, что она сидит и подсчитывает, сколько денег отсудит у городских властей, вместо того чтобы скорбеть об умершем у нее на руках ребенке или оплакивать смерть директора, который оставлял ее после уроков, хотя имел все основания выгнать ее из школы.

Бен сидел, склонив голову. Он стучал ручкой по столу. Она старалась не вспоминать о Геке, который так же стучал ручкой по столу в классе.

– Ты уверена? – уточнил Бен.

Чарли помахала зеркалу, надеясь, что Коин там.

– Просто признайте, что вы не правы, – и в следующий раз, когда вы будете правы, вам поверят.

Бен наконец взглянул на нее. Осмотрел повреждения на ее лице. Нахмурился – глядя на морщинки вокруг его рта и глубокую складку между бровей, она задумалась, замечает ли он такие же приметы возраста на ее лице.

Они познакомились на юридическом факультете. Он переехал в Пайквилль, чтобы быть с ней. Они планировали быть вместе до конца своих дней.