Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 19 из 40

— В карцер?! Меня?!

— Ты уже был там несколько часов назад.

— Да, но мне там не понравилось! Ужасные условия, хочу сказать. Дорогуша, тебе, действительно, нужен юнга на корабле!

Пиратка улыбнулась и отвела взгляд от кристалла. Похоже, эти странные друзы показывали некоторые моменты её прошлого, а так как были вещи, которые Онората не очень хотела вспоминать, она быстро пошла дальше, не обращая более внимания на маленькие «экранчики».

Наконец голубое свечение стало совсем близко. Пиратка в предвкушении чего-то особенно важного ускорила шаг. Но стоило ей расслабиться и решить, что всё страшное уже позади, буквально из ниоткуда перед ней выросла фигура Дэйви Джонса. Инстинктивно она потянулась за саблей, но стоило ей ощупать свой пояс, она похолодела. У неё не было при себе никакого оружия. Это что, ад? Онората вспомнила, что морской дьявол фактически проткнул её насквозь. Но как такое возможно?

Словно в ответ на мельтешащие мысли девушки, призрак Джонса растаял, оставив после себя лишь неприятный холод. Пиратка поёжилась от неприятного ощущения, но двинулась дальше. Видимо, даже никакая смерть не могла унять природного женского любопытства. Онората приблизилась к проёму, из которого шёл свет, и решительно ступила внутрь. Её вновь будто окатили ледяной водой. Девушка стояла не в силах сделать хоть шаг, замерев, словно каменное изваяние.

Пещера, в которую вёл этот удивительный ход, была просто огромная. Чем-то походила на пещеру на Исла-де-Муэрте, именно на том острове было спрятано проклятое золото ацтеков. Онората знала всю историю с этим сокровищем только понаслышке, но пещеру на том острове она видела своими глазами. Этот же грот был озарён голубоватым свечением со всех сторон. Оно было очень ярким, но при этом Онората могла спокойно разглядеть всю пещеру: в центре возвышался небольшой постамент из каменной глыбы морского цвета, а под ней была рассыпана что ни на есть громадная куча сокровищ. Золото, драгоценные камни, некоторые из которых даже пиратке показались незнакомыми, серебро и ещё много, много всего… Но Онората уже не видела всего этого. Немного вдалеке от всех остальных сокровищ лежала… она сама, зажав в правой руке, из которой по каплям сочилась кровь, падая на холодный каменный пол, разбитое на множество осколков зеркало…

***

Онората медленно проморгала глазами и наконец открыла их. Над ней был деревянный потолок, как догадалась она, корабельной каюты. Девушка аккуратно поднялась — в левом боку что-то неприятно потянуло, и она перевела взгляд. На том месте, где пиратка чувствовала боль, был белый бинт, перевязывающий, очевидно, рану. Девушка тут же вспомнила свой странный сон, который, скорее всего, был вызван лихорадочным бредом, и вспомнила всё, что предшествовало ему. М-да… Пиратка осмотрелась по сторонам, в попытке понять, где находится, но вместо этого чуть не упала с кровати: она была здесь не одна. Следуя своим старым привычкам девушка натянула на себя одеяло, в попытке прикрыться хоть чем-нибудь. Видно, для того, чтобы перевязать её рану, неизвестному пришлось в некотором смысле раздеть её. Раненая широко распахнула глаза, пытаясь разглядеть кто же это был, но нечаянно — чему, впрочем, она не очень расстроилась — столкнула спящего рядом с ней человека на пол. За этим, естественно, послышался звук, полный искреннего недовольства, и очень скоро, когда Онората уже попыталась было подняться с постели, чтобы хорошенько проучить наглеца, она наткнулась на эти удивительные карие глаза, которые втайне надеялась увидеть.

— Джек! — удивлению пиратки не было границ, поэтому она сначала лишь изумлённо молчала, хотя взгляд сказал больше, чем слова.

— И тебе доброго утра, цыпочка. — Воробей обольстительно улыбнулся и наконец выпрямился в полный рост, всё ещё немного пошатываясь после не самого приятного, зато уж точно бодрого пробуждения.

— Джек! — Онората всё ещё не могла унять ураган эмоций и вопросов. — Что произошло? Как я оказалась здесь и почему? И вообще: где мы?

— Так, тихо, тихо! — Воробей возвёл вверх ладони, взывая к спокойствию. — Во-первых, цыпа, тебе не говорили, что вытряхивать из кровати ни в чём не повинного человека очень плохо? — Пират обольстительно улыбнулся, занимая стоящий прямо рядом с кроватью больной и вольготно закинул ногу на ногу.

— Полагаю, что спать в одной постели с раненым человеком, воспользовавшись его положением, — это верх правильности! — съязвила девушка, взмахнув руками и выпустив из рук спасительную простынь.

— А что мне оставалось делать? — Джек притворно-невинно развёл руками, между тем бесстыдно разглядывая все прелести Онораты. — Это моя каюта!

Пиратка метнула на капитана злобный взгляд, но предпочла пока оставить этот вопрос: сейчас куда более важно: понять, что происходит.

— Уже не хочешь узнать, что произошло? — уточнил Воробей. — На своей практике ещё не видел женщину, которая отказывается от своих намерений, смекаешь?

Пиратка вздохнула.





— Что произошло? — спросила она, внимательно посмотрев в глаза капитану.

Джек как-то странно усмехнулся, хотя в глазах уже не было того весёлого огня азарта, который так нравился Онорате. Сложно было сказать, о чём именно думал этот похотливый бесстыдник, но точно не о чём-то лицеприятном. Возможно, подумалось раненой, он раздумывает, что из всей правды стоит ей рассказать.

— А что помнишь ты, крошка? — спросил наконец пират, лукаво усмехнувшись.

— Последнее, что я помню, — это как Джонс пронзил меня своей саблей, — медленно произнесла девушка, мягко прикасаясь рукой к свежим бинтам, — вот сюда.

— И больше ничего, так? — Джеку, похоже, очень понравился ответ.

— Да. Джек, скажи мне всю правду, я же не какая-нибудь светская львица, чтобы ударится в слёзы от первого же упоминания чего-то плохого.

Воробей резко принял обычную позу и прогнулся вперёд, к кровати.

— Правда — не очень полезная штука, смекаешь?

— Нет! Это моя жизнь. Почему просто нельзя рассказать мне, что произошло? — она начала серьёзно злиться. Она знала Джека. Если он что-то скрывает, значит, на это есть определённые причины, в первую очередь для него. Но что может быть такого в обычном отрывке из прошлого?!

Джек вдруг резко встал со стула и буквально полетел в сторону двери.

— Потом поговорим, дорогая! Ужасно много дел на борту этого корыта. Эй, живее за работу! — крикнул он, захлопывая дверь. Пиратка глубоко вздохнула. Что же должно было такого произойти, чтобы Воробей, капитан Джек Воробей назвал свою любимую «Жемчужину» корытом?..

***

Что было раньше…

Пути Онораты и Джека разошлись, когда девушку угнал к себе на судно владелец Ост-Индийской торговой компании, лорд Катлер Беккет, а точнее его Тень. Джек же оказался на борту «Летучего Голландца».

— Так, значит, Воробья в карцер, — распоряжался Дэйви Джонс. — После чего вынеси пленникам еды, а то у меня уже уши болят от их воплей! — Матрос, чем-то напоминавший рыбу-меч только более грозного вида, кивнул и удалился. Двое матросов из команды головоногого подошли сзади к будущему пленнику и попытались схватить его. Дэйви Джонс как раз отвернулся, видимо будучи уверенным, что теперь Джек от него никуда не денется.

— Может, не стоит впадать в ужасно несправедливые и до ужаса ужасные крайности? — поинтересовался Воробей в своей обычной манере. Матросы-стражи снова попытались схватить его, но проворный пират заставил их стукнуться лбами, после чего оба распластались на палубе. — Проверяем, значит, лбы на твёрдость? Поощряю, други, но можно было бы долг выполнить и по-другому, — он брезгливо отодвинул руку (или что-то наподобие неё) от себя, незаметно придавив короткий кинжал, что был в руке другого матроса. Против бессмертных, коими являлась вся команда «Голландца», конечно, не поможет, но почему бы и не взять, если оружие лежит вот так вот, без присмотра да и никому не нужное…

Наконец Джонс повернулся к Воробью, но вместо злобной гримасы, которую пират привык видеть на харе этой морской креветки, он заметил неприятную, саркастическую усмешку. Джек тоже в долгу не остался и попытался наградить своего «друга» такой же усмешкой, но со стороны было похоже, что капитан «Жемчужины» съел целый лимон за раз. Поэтому через секунду пират уже одарил Джонса той самой усмешкой, которой привык одаривать своих «лучших друзей».