Закаты

Дальше пришлось ехать совсем медленно, почти со скоростью пешего человека. Часы показывали пятнадцать минут восьмого, когда впереди меж ветвей возник силуэт высокого храма, похожего издали на готовый к запуску космический корабль. А когда выехали из лесу, храм вырос перед глазами во всей своей красе — белый, кое-где подржавившийся облупившейся штукатуркой, обнажившей кирпичную кладку.

— Пап, смотри, хррам! — воскликнул Серёжа, вновь обретя владение раскатистой буквой.

На крыльце одного из домов появилась пожилая женщина, и Тетерин поспешил подъехать к калитке этого дома. Белокуров выглянул и громко спросил:

— Здравствуйте! Скажите, отец Николай здесь?

— Вы к отцу Николаю? — обрадовалась женщина. — Здесь, здесь! — Она сошла с крыльца и продолжала говорить, приближаясь: — Только он в бане сейчас, допаривается. Скоро уж выйдет.

— Я же говорил, что перед Пасхой положено в бане париться, — сказал Тетерин, радуясь, что был прав, и что батюшки тоже парятся, и что они приехали сюда, и что Серёжа стал понемногу розоветь, а до того был синегубый.

— А молодой Василий приехал? — спросил Белокуров.

— Приехал, — отвечала женщина. — Он тоже парится сейчас, и Вячеслав, и Лёшка. А вы приехали Пасху встречать или уедете?

— Нет, приехали Пасху встречать.

— Какое счастье! Отец Николай неспроста молился, чтобы ещё людей послал Боженька. Услышаны его молитвы. А я — жена отца Николая, Наталья Константиновна. Да, и Васина жена приехала.

Тут Тетерин не мог не заметить, как побледнели губы на сей раз у среднего Белокурова. Он ещё больше обмяк, когда на крыльце показалась женщина лет тридцати.

— Где машину поставим? — спросил Тетерин.

Белокуров молчал.

— Где можно машину поставить, Наталья Константиновна? — задал тот же вопрос Сергей Михайлович.

— Вон к тому дому. Он у нас гостевой. Вас сколько? Трое? С малышом четверо? В гостевом два места ещё свободные есть, а малыша с кем-то из вас — в наш дом, наш дом теплее.

Тетерин повёл машину к гостевому дому, поглядывая на Белокурова. Что это с ним? Тут явно было что-то нечисто. Остановились, стали вылезать из машины, а он сидит. Наконец последним выбрался. Жена священника шла к ним с ключом от дома, повела в дом, стала показывать, какое где есть свободное койко-место.

— Я гляжу, недавно вы этот домик срубили, — заметил Тетерин.

— В конце прошлого года, — ответила женщина. — Располагайтесь, кто где хочет, молодые, а вы... не знаю, как звать вас...

— Николай Прокофьевич.

— А вы, Николай Прокофьевич, с мальчиком — в нашу избу. Ой! — Она вдруг схватилась за сердце, побледнела и присела на край одной из кроватей. — Что ж я, дура, не спросила-то у вас! Ребят, вы мне только честно скажите, вы не бандиты, не грабительщики?

— Нет, — рассмеялся Тетерин. — А что, разве похожи?

— Не обижайтесь, — взмолилась Наталья Константиновна. — Я потому спрашиваю, что у нас-то тут вчера что было! Напали на нас окаянные, в масках. У одного маска — Ельцин, у другого — Клинтон. Отцу Николаю голову пистолетом разбили, Васе — тоже. Привязали нас всех к кроватям, искали одну-единственную икону, а ему её один благодетель подарил. Стариннейшая икона, называется Чёрный Дионисий. Из школы знаменитого иконописца Дионисия. Нашли и только её забрали. А потом свечка упала, газета вспыхнула да пламя на тюлю перекинулось. Едва не погорели мы, кабы житель наш, Алексей, не вернулся вовремя с прогулки. Я со вчерашнего и боюсь всех, а всё равно доверчивая. А вы кто будете-то, добры люди?

— Мы из газеты, — сказал Белокуров. Губы у него уже не были такими бледными. — Я — главный редактор. Николай Прокофьевич — мой отчим, Серёжа — сын, а это — мой сотрудник, Сергей Михайлович, палеоантрополог. Будем о вашем отце Николае очерк делать. И с Чижовым я знаком, он-то меня и вывел на батюшку, схему дал, как доехать. Скажите, Наталья Константиновна, у Васи с женой никакого арабо-израильского конфликта не было?

— А разве Лада еврейка? — удивилась жена священника.

— Да нет, это я так, в иносказательном смысле. Я имею в виду — у них ни ссор, ни скандалов не происходило?

— Да нет, всё тихо. Хотя я заметила: что-то между ними холодное пролегло, будто противопожарный ров. А что? Плохо живут?

— Да вроде нет, — пожал плечами Белокуров.

— А почему ж не венчаются?

— Не знаю.

— То-то. Венчаться надо! У вас жены есть?

— У меня ещё нет, — сказал Тетерин.

— У меня уже нет, — сказал Белокуров.

— У меня уже давно нет, — сказал Николай Прокофьевич.

— А если заведёте, то — венчаться. В баню собирайтесь, пока она не остыла. Быстро остывает.

— Спасибо, мы перед отъездом в сауне парились, — сказал Белокуров.

— А я бы попарился, — крякнул Николай Прокофьевич. — И Серёжу возьму. Вы-то набанились, а мы — нет. Не шибкий там жар?

— Да сейчас уже, наверное, совсем нет жару, тепло только.

— Вот, Серёженька, приготовься впервые узнать, что такое деревенская банька.

Матушка, а с нею старший и младший Белокуровы ушли. Тетерин прилёг отдохнуть на выделенное ему койко-место в противоположном печке углу. Белокуров взволнованно ходил по комнате.

Вдруг дверь открылась и вошёл... не кто иной, как тот самый щербатый и гневный обличитель отца-основателя. Тетерин аж подскочил с койки, не веря глазам своим.

— Желаю здравствовать, — произнёс обличитель чинно. Видно было, что после бани он в благодушии и не собирается больше никому выклёвывать из хохолка перья.

— И вам того же, — сказал Тетерин.

— Лица мне ваши знакомы, а где видал, не упомню.

— Утром сегодня виделись с вами, — сказал Белокуров. — Вы грозные слова в Жаворонках отцу-основателю в лицо бросали.

— Хм! — мгновенно вспыхнул обличитель. — Грозные слова! Одними грозными словами не обойтись. Этого гада надо отработать в режиме правоохранительных органов.

— Великолепно сказано! — восторженно воскликнул газетчик. — Надо запомнить и использовать. Борис. — Он пожал руку обличителю.

— Вячеслав, — откликнулся тот.

— Сергей, — назвался палеоантрополог.

— А вы что в Жаворонках делали? — спросил Вячеслав.

— Собирали информацию для следствия по делу, — соврал Белокуров, и от этих слов лицо Вячеслава просияло.

— Для следствия? Свершилось, стало быть, правосудие! Заинтересовались этим Содомом и Гоморрой. Я могу вам дать самую полноценную информацию обо всех участниках этого кощунственного преступления, именуемого княжеством Жаворонки. Значит, так...

— Вы прямо сейчас намереваетесь дать информацию? — спросил Белокуров.

— А куда дальше откладывать?

Но информация не успела поступить, потому что теперь в комнату вошёл ещё один человек, при виде которого Белокуров изменился в лице. Усмешистость схлынула, губы вновь побелели. Человек этот был такого же примерно возраста, как Белокуров и Тетерин, с хорошей бородой, которую Тетерин отныне тоже будет отращивать, простившись с мохнорылостью. Только не такую клочкастую, как у обличителя Вячеслава.

— Здравствуйте, Василий, — попытался изобразить бодрый тон Белокуров. — Вот, по вашей наводке, нагрянули, так сказать...

— Я уже обо всём знаю, — мрачно произнёс Василий и засопел, будто его стало тошнить. Он очень недружелюбно посмотрел на Тетерина, смерив его взглядом. — Она мне во всём призналась.

— Вот как... — сглотнул Белокуров. — И что теперь?

— Я ещё не решил. Или смогу простить обоих, или же убью. Тоже обоих.

— Во, видали! — воскликнул Вячеслав. — Что за человек! Он всех грозится убить. Мне тоже грозился. «Убью» — и всё. А православный!

— Сейчас настало время православным поубивать малость, — тихо произнёс Тетерин, видя, что сейчас ему не стоит лезть не в своё дело.

— Вась, — сказал Белокуров, — пойдёмте, поговорим с глазу на глаз?

— Не хочу, — сказал в ответ Василий, усаживаясь на свою кровать. — Поговорим обо всём завтра, ладно? Если, конечно, у вас такая едкая жажда поговорить со мной. Честно говоря, я совсем не был готов к вашему приезду. Почему вы приехали?