Отец Иоанн (Крестьянкин)

Моду на веру принято осуждать, и справедливо — ведь мода представляет собой что-то временное, поверхностное, сегодня она одна, а завтра другая, и с Церковью в принципе несовместима. Но есть и другая сторона дела, о которой прекрасно сказал главный редактор журнала «Фома» Владимир Легойда: «Даже в таком поверхностном толковании (увлечение внешней стороной веры) мода на Православие всё-таки лучше, чем мода, скажем, на любовные романы, мыльные оперы или, простите за нарочитое полемическое снижение, пиво. И не только потому, что в церковь ходить лучше, чем в ночной клуб... Кстати, а почему лучше? Ведь если человек ходит в храм из-за моды, значит, он ничего особенно в вере не понимает, не чувствует и т. д. Так, может быть, пусть лучше ходит в клуб? Честнее, по крайней мере. Но в том-то и дело, что мы никогда наверное на знаем, в какой момент и каким образом человек слышит призыв Бога и меняет свою жизнь. Именно потому, что Православие — это то, что серьёзно и глубоко, обращение к нему даже на уровне моды может человека, что называется, “зацепить” и изменить серьёзнее, чем это предполагал он сам или окружающие. Поэтому мы и не можем точно предсказать, чем закончится “увлечение” Православием. Просто потому, что здесь кончается сфера компетенции человека. Здесь действует Бог. И мы должны научиться Ему доверять. <...> Говоря с недовольством о моде на Православие, не упускаем ли мы из виду одну очень важную вещь — свободу Бога? Свободу от всех наших суждений, предположений и логических благочестивых выкладок. Христианская вера — это всегда личностные взаимоотношения двоих: Бога и человека. Предположения о том, как и на чём основываются эти взаимоотношения, мы строим, исходя из нашей, человеческой, земной логики. Однако недаром ещё в Ветхом Завете прозвучало отрезвляющее: Мои мысли — не ваши мысли, ни ваши пути — пути Мои, говорит Господь (Ис. 55: 8). Иными словами, не может человек ограничить свободу Бога. Недаром на вопрос о том, как тот или иной человек пришёл к вере, часто следует ответ: “Бог привёл. Господь позвал”. Бог может любого человека в любой ситуации привести к Себе — при единственном условии, что сам человек не противится этому долго и сознательно. Но ведь “модная” ситуация и не предполагает сопротивления, правда? Вот поэтому мне и хочется ещё раз сказать, что мы не можем, не имеем права, а главное — никогда не сумеем ограничить свободу действий Бога. Господь всегда Сам решит, кто настоящий, а кто нет. Кто за модой, кто за славой, а кто за Крестом к нему пришёл. И помощники Ему в этом деле не нужны. Нужно лишь наше доверие».

Сам о. Иоанн в одной из проповедей назвал массовый интерес к православию в 1970-х настоящим чудом: «То, что современный человек, выросший и воспитанный без Бога, приходит в Церковь, где Господь встречает его словами: Сегодня надобно Мне быть у тебя... ныне... спасение дому сему (Лк. 19: 5, 9), — вот это не мнимое, а действительное чудо». И действительно, многие из таких «искателей» 1970-х (а позже и 1980-х, и 1990-х годов), которые надели нательные крестики лишь потому, что это «стильно», а в храмы заходили полюбоваться древней росписью и поумиляться пению хора, в конце концов воцеркОвились, многие приняли сан. Внешне «случайные» люди в Церкви, своими судьбами они доказывали: ничего случайного в жизни нет, и слово это вообще не от Бога. Есть только Промысл, который ведёт человека по жизни туда, куда нужно.

Один такой человек появился в Псково-Печерском монастыре в воскресенье 9 мая 1969 года. Это была пятикурсница Строгановского училища, 28-летняя жительница Ярославля Татьяна Смирнова. Переворот в её жизни произошёл в 1965-м, когда она приехала навестить могилу своего деда, протодиакона Евлампия, много лет служившего в Никольском храме Касимова. (Уже в этом можно видеть знак — ведь именно в этом храме год спустя стал настоятелем о. Иоанн). За ночь, под аккомпанемент чудовищной грозы, девушка прочла все четыре Евангелия, и это изменило её навсегда. Но продолжались и сомнения в правильности выбранного пути, мучила неуверенность. С этим Татьяна и отправилась в Псково-Печерский монастырь.

В первый день радость от пребывания в обители ещё мешалась с раздражением на архиерея, который «в розовом, кисельного цвета облачении, усеянном блестками, напоминал большой бисквитный торт», на многократно повторяемые слова проповеди. На следующий день, 10 мая, студентка увидела, как от толпы, вышедшей из Успенского храма после богослужения, отделился монах и лёгкой скользящей походкой направился прямо к ней. Подойдя вплотную и глядя на Татьяну в упор, он доброжелательно произнёс:

— А я ведь тоже Христова невеста!

— Ну, вы-то Христова невеста, а мне-то какое дело! — от неожиданности резко ответила девушка.

Но о. Иоанн, не обратив на это никакого внимания, начал расспрашивать её. Выяснив, что Татьяна — художница, он пригласил её прийти к нему в келию около пяти вечера. Своей очереди ждали другие посетители, и разговор получился кратким:

— В миру художников много, а Церкви они нужнее. Хорошо бы тебе стать реставратором. Реставрация — это ведь оказание помощи пленным иконам...

Татьяна резонно заметила, что распределить её могут куда угодно, на что о. Иоанн ответил:

— Будем проситься в реставрацию, а пожить надо бы дома, с родными.

Посетительница не спорила и не соглашалась — она была слишком ошеломлена доброжелательной манерой незнакомого монаха. Он помазал её елеем, вручил просфору («Смотри — точёненькая, тут и ты, и все твои близкие уже есть») и распрощался.

И с этого дня жизнь Татьяны Смирновой начала складываться так, как это было необходимо. В одну из встреч батюшка подарил Татьяне копию старинной рождественской открытки, изображавшую мальчика, ведущего за руку девочку и освещавшего путь фонариком. «Смотри, это Ваня и Таня, — объяснил о. Иоанн. — Ваня фонариком освещает путь Тане». «Началась жизнь под руководством, — вспоминает Т. С. Смирнова. — Но сколько раз потом хотелось разорвать эти узы — то по собственной воле, а то и по наущению вражьему. Сколько раз доверие подвергалось ревизии, червь сомнения мучил, подтачивая слабую веру, пока, наконец, сама жизнь не оправдала и не защитила реальную правду слов отца Иоанна».

В 1981 году Татьяна Сергеевна переехала в Печоры и, начав выполнять в монастыре послушания реставратора икон и письмоводительницы старца, постепенно стала его доверенным лицом. «Ваня и Таня» были рядом на протяжении четверти века.

Другим примером обращения к вере стала история художника Геннадия Усачёва, в монашестве Михаила:

«Мы познакомились с отцом Иоанном в 1970 году. Ни о Боге, ни о том, что Он — источник жизни, мы с друзьями не задумывались. Всеми страстьми одержимые молодые художники, и было нам в ту пору чуть больше тридцати. Единственное, до чего смогли “дотянуться” в этом возрасте — до “духовной науки” Штейнера, которой мы и руководствовались. Мой друг Алексей Чухин (позднее он станет священником) повстречал в Ярославле Татьяну Сергеевну Смирнову. Выслушав его рассуждения о “духовности” Штейнера, она предложила ему поговорить на эту тему с отцом Владимиром Правдолюбовым, который жил в Касимове: “Хороший батюшка, не пожалеешь!”

В свои 34 года я был уверен, что священники — народ недалёкий, выдумали себе какую-то идею и на этом зарабатывают деньги. Такого же мнения придерживался и Алексей. Только ради любопытства пошёл он к отцу Владимиру. А тот в первом же разговоре разнёс любимого нами Штейнера в пух и прах. Математик по образованию, отец Владимир рассуждал о штейнерианстве без запальчивости и очень убедительно. Нас это удивило. Появилось желание видеться со священником почаще. И мы стали ходить к нему в храм, где и узнали, что совсем недавно служил в Касимове замечательный священник, звали его отец Иоанн (Крестьянкин). Поведала нам о нём бабушка Христина. Кто она была такая? Да просто бабушка. Всё в её жизни было подчинено Богу и Церкви. Она-то и рассказала нам, как все полюбили отца Иоанна, да так, что и отпускать не хотели. При нём много народа стало ходить в церковь. Словом, она нам посоветовала: “Поезжайте в Печоры к отцу Иоанну”.