Страница 81 из 126
Очень быстро слава о. Иоанна Крестьянкина вышагнула за тесный круг тех, кто считал его «своим батюшкой» ещё в 1940—1960-х. Из уст в уста побывавшие в Псково-Печерском монастыре паломники и просто туристы передавали весть о том, что в обители живёт необыкновенный монах, советы которого могут изменить всю твою жизнь. Московские верующие начали называть его между собой «доктор Айболит» (понятно почему — в те годы о. Иоанн внешне напоминал доброго доктора из недавно вышедшего на экраны фильма «Айболит-66») или «крестьянский сын». В Ленинграде, по свидетельству О. Б. Сокуровой, «о Батюшке знали не столь многие, но о нём ходили разговоры как о необыкновенном, прозорливом “старце из старцев”, всё существо которого — “сама любовь”. Увидеть его, а уж тем более побеседовать с ним мечтали как о величайшем счастье». Начали появляться и зарубежные паломники. А сам о. Иоанн пошучивал: «Живём на улице Международной, вот и стали международными» (официальный адрес монастыря — Международная, 5).
Уже в 1968—1969 годах обычной для монастыря стала картина, которую запечатлели десятки мемуаристов: после службы о. Иоанн выходил из храма в плотном кольце паломников, на ходу пытавшихся получить у него благословение либо ответ на волнующий их вопрос. С кем-то он вступал в диалог, кому-то давал краткий, но ёмкий ответ, кому-то вручал заранее приготовленный письменный ответ или просфорку, с кем-то мягко шутил — но так, что человек в этой шутке слышал подсказку и выход из тяготившей его ситуации. При этом иеромонах потихоньку двигался по направлению к братскому корпусу. Обычно эта дорога от Успенского и Сретенского храмов занимает минуты три, а если спускаться по лестнице от Михайловского собора — минут пять. У о. же Иоанна она занимала не меньше получаса, а то и часа — паломники одолевали его и у трапезной, и на лестнице, ведущей на второй этаж, и у самой келии. Многие уже тогда пытались фотографировать его на память, чего батюшка, как мы помним, не любил. К. Белавская, посетившая монастырь в мае 1971-го, вспоминала, что «он не запрещал, но весьма ловко уклонялся, быстро отворачиваясь или чуть отклоняясь. Так и не удалось нам сделать приличное фото батюшки».
В итоге батюшка появлялся в келии совершенно мокрый от пота. Из воспоминаний Ольги Бочкарёвой: «Прибегал к себе в келию за 10 минут до обеда весь мокрый и в изнеможении падал на диванчик. Матушка Мария быстро подавала ему стакан чая или лимонного морса, а также приготовленное уже чистое сухое бельё для переодевания. За эти 10 минут надо было всё успеть: и выпить чая, и переодеться, и вовремя прилететь в трапезную до прихода туда наместника. После обеда из трапезной батюшка выходил последним и очень долго шёл к себе в келию, так как в коридоре его «ловили» люди, нуждающиеся в его молитвенной помощи и добром совете».
Сначала такое количество посетителей очень смущало о. Иоанна. Выразительные следы этого смущения сохранил его письменный диалог с духовником, о. Серафимом (Романцовым), датированный 1970 годом. Он свидетельствует о том, что в начале монашеского служения батюшка проходил через серьёзные искушения:
«Нынешний год — это знаменательный для меня год: моё шестидесятилетие, двадцатипятилетие служения в священном сане и трёхлетие пребывания моего в монастыре. Желание-то моё осуществилось, я живу в обители, но, батюшка, вынужден каяться перед Господом и Вами — монашество моё замерло, ничего не вычитывается, пятисотница забыта. Сам себе перестал принадлежать — увы! — не могу, по причине своего слабого характера, отказать тем, кто обращается ко мне со своими душевными скорбями.
Всё, по неразумию своему, пытаюсь строить чужие избы, а своя душевная храмина остаётся в небрежении. Каждый день собираюсь начать исполнение положенных монашеских обязанностей, но каждый день Господь посылает на моём пути столько унывающих, болящих и скорбящих, что пройти мимо них я не могу, всех жаль, хотя отлично понимаю, что поступаю крайне неразумно. Помолитесь, дорогой батюшка, чтобы Господь за молитвы Ваши простил моё неразумие и небрежение к своему монашеству.
Здоровье моё, как говорят, ни шатко ни валко, но годы и страшная нагрузка (не за послушание, а по своеволию моему) физическая дают себя знать: то там потянет, то здесь поноет, только некогда мне думать об этом всё по той же причине — по моему слабому характеру по отношению к тем, кто докучает мне своими болячками душевными и телесными».
О. Серафим отвечал на это так:
«Вот мой совет — предлагаю Вам всё терпеть — укоризны, оскорбления, болезни, и нести их с благодарностью. Вот прекраснейший богоприятный духовный крест. Свой крест несите, блажени будете. У Вас очень пылкое и беспокойное воображение, удерживайте его богомыслием и успокойтесь. Не давайте воли своим мыслям и рассуждениям. Вспомните то, что сказал апостол Павел: не высокомудрствуйте, а в смирении пребывайте. Самое лучшее — размышляйте о грехах. Тяжело всё, конечно, это переносить, но помните, что за терпение и скорби, особенно кто с благодарением их терпит, им уготована великая награда от Господа.
Отец Иоанн, согласно Оптинских старцев и Глинских, они народ принимали и правила монашеского не оставляли. У Вас может быть так получаться.
Те же самые люди сегодня и завтра будут Вас беспокоить. На всё надо время — на молитву и на духовные беседы. Вы положите и распределите время, чтобы Вам можно было молиться, и определите время на беседы. Вы человек. Вам и требуется отдых. Не доводите себя до изнеможения, чтобы Вам, приходя домой, падать и засыпать без Иисусовой молитвы. По силе возможностей людей наставляй и утешай — и себя спасай. Можно много с ними проводить время в беседах, а самому пустым быть. Во всём имей рассуждение».
Но сомнения продолжали одолевать. В мае 1971-го, беседуя с одним немолодым священником, о. Иоанн признался: «Я ведь не старец, а ко мне идут и идут люди с вопросами и бедами, а отгонять их жалко». Собеседник тогда мудро заметил, что всё происходящее есть Промысл Божий, а значит, не нужно и смущаться. Но о. Иоанн до конца своих дней так и не смог полностью осознать, что для тысяч людей его имя стало символом добра, света, любви, веры. Смущался, когда заходил разговор об этом, обращал всё в шутку. А ещё — сокрушался о том, что люди видят в нём некоего «кудесника», кумира, который затмевает для них и смысл веры, и самого Господа. И встревоженно допытывался у своей келейницы: «Скажи, ну правда я ведь — как все?»
Сохранилась дословная запись беседы с о. Иоанном, сделанная в 1980 году на Успенской площади:
— Старцев сейчас нет. Все умерли, все там (кивок в сторону Богом зданных пещер). К ним и обратиться надо, они и помогут. Не надо путать старца и старика. И старички есть разные, кому 80 лет, кому 70, как мне, кому 60, есть старики и молодые. Но старцы — это Божие благословение людям. И у нас нет старцев больше. Бегает по монастырю старик, а мы за ним. И время ныне такое: «Двуногих тварей миллионы, мы все глядим в Наполеоны». А нам надо усвоить, что все мы есть существенная ненужность и никому, кроме Бога, не нужны. Он пришёл и страдал за нас, за меня, за тебя. А мы ищем виноватых: евреи виноваты, правительство виновато, наместник виноват. Примите, идите, сие есть Тело Моё — из-за меня Он был распят. Пийте — сия есть Кровь Моя — из-за меня Он её пролил. И я во всём участник. Зовёт, зовёт нас Господь к покаянию, восчувствовать меру своей вины в нестроениях жизни.
А в одном из писем о. Иоанн так разъяснял заочному собеседнику свою позицию: «Я — не то, что Вы предполагаете этим своим письмом. Думаю, что тех старцев, которых ищете Вы, нынче нет. И знаете ли, почему отобрал Господь у мира такую великую помощь и утешение? А потому, что нет послушников, но только одни совопросники. И я это говорю Вам из опыта жизни — духовник отступает, когда не принимают Божьего с первого раза, а дальше замолкает». (В 1990-х о. Иоанн несколько изменил свою позицию по этому поводу и признавал «единственным, по-настоящему, прозорливым старцем на территории бывшего СССР» протоиерея о. Николая Гурьянова, подвизавшегося на острове Талабск).