Страница 52 из 126
К счастью, кроме о. Иоанна, в соборе в то время служил ещё один деятельный, энергичный пастырь, горевший желанием возродить духовную жизнь своего прихода. Настоятелем собора назначили его доброго друга — того самого иеромонаха Всеволода (Баталина), который вместе с о. Иоанном прошёл через лагеря и с котором он встретился в монастыре. «Сидельцем» был и староста храма. В шутку о. Иоанн назвал эту троицу единомышленников «букетом моей бабушки» (так называлась популярная марка мыла). Будучи годами лишены любимого служения, теперь они с жаром восполняли упущенное.
Чтобы не уходить из храма в город, поселились там же, в кремле. Где именно — не очень ясно: в одних мемуарах речь идёт об отдельно стоящей колокольне собора, в других — о «старинном кирпичном доме, где им были предоставлены две комнаты и общая кухня. Большая комната служила столовой, и там ещё стояла кровать старицы, прислуживавшей отцам. В маленькой обитали отец Иоанн и отец Всеволод». Можно предположить, что местом жительства о. Иоанна была всё же колокольня, так как служивший в том же соборе в начале 1951 года о. Виктор Шиповальников с семейством жил именно там («Квартирный вопрос очень сложен, живём в колокольне вверху без самых необходимых удобств, при постоянных сквозняках и сырости», — докладывал он митрополиту Ленинградскому и Новгородскому Григорию).
Но в любом случае священники приходили домой из храма лишь ночевать. И начали они с о. Всеволодом с того, что попросили выдать им зарплату за три месяца вперёд и всю её потратили на приобретение лампад для собора. Внучатый племянник о. Всеволода Геннадий Тимофеев вспоминал: «Дедушка рассказывал, как они с батюшкой отцом Иоанном занимались восстановлением Троицкого собора во Пскове. Как им пришлось жить тогда в какой-то каморке на полу в закутке. И его всегда восхищало то постоянно радостное, даже восторженное состояние духа отца Иоанна все эти дни, и особая сосредоточенность и отрешённость во время службы — он как бы будучи здесь и не был здесь, а где-то там, словно он вообще беседовал с Самим Господом».
Сусанна Валова, приезжавшая к о. Иоанну в Псков, вспоминала: «Батюшка с отцом Всеволодом! Как они дополняли друг друга. Какая это была пара священников! <...> Богатый жизненный опыт отца Иоанна выливался в живых рассказах, а отец Всеволод очень красочно комментировал и литературно обрабатывал их. Батюшка так и говорил: “Мне бы рассказывать, а отцу Всеволоду — писать”». Двух священников связывала трогательная дружба. Сусанна Валова запомнила, что однажды навещала о. Всеволода в больнице, а ему как раз принесли в передаче апельсины — большую редкость по тем временам. Как их есть в общей палате, при всех, он не знал, и решил позвонить другу — посоветоваться. В ответ в трубке раздался весёлый голос:
— Старый каторжник, и не знаешь, как надо поступать в таких случаях? Да дай ты каждому по апельсину, а остальные, сколько тебе угодно, ешь сам!
В августе 1955 года в Псков приехала Мария Николаевна Соколова (1899—1981) — духовная дочь праведного о. протоиерея Алексея Мечёва (1859—1923), иконописец и реставратор Троице-Сергиевой лавры, а в конце жизни — тайная монахиня Иулиания; с ней батюшка был знаком с 1946-го. Он с глубоким восхищением относился к трудам Марии Николаевны и уже много позже писал о ней: «О матушке можно и должно вспоминать не как о иконописце только, но как о человеке-христианине, жившем Богом не только своей специальностью — но всеми своими проявлениями. А это в наше время становится исключительной редкостью, и это блестки Руси, уходящей Святой Руси».
А сама М. Н. Соколова оставила такие воспоминания о встрече с батюшкой 14 августа 1955-го: «Отец Иоанн встретил нас радушно. Мы много разговаривали, он рассказывал, что старается разбудить в людях уснувшее религиозное чувство и стремление к благолепию Дома Божия. Смущало батюшку, что в память духовной покровительницы Псковщины святой равноапостольной княгини Ольги не было не только храма, но даже и придела. Он начал молиться, чтобы Господь помог ему: ни средств, ни возможности осуществить это желание не было. “Святая равноапостольная Ольга, ты сама позаботься об этом деле”, — из глубины души вздыхал он, припадая к её иконе. Вскоре он услышал о старых иконостасах, оставшихся в закрытых под Псковом церквах. С неимоверными трудностями ему удалось их вывезти (вывозил о. Иоанн, конечно, не сами иконостасы, а иконы из них. — В. Б ). Но когда он привёз иконы, то неожиданно услышал: “Стоило ли за такой рухлядью ездить и так мучиться?” Отец Иоанн делился с нами своей печалью о том, что нет ни материалов, ни средств, ни художников».
На Марию Николаевну произвела неизгладимое впечатление та энергия, с которой Действовал отец Иоанн: «Батюшка бегал туда-сюда: то в алтаре он требуется, то в конце галереи, то зовут его к мощам. Во всём соборе кипела работа». Причём работа зачастую физически очень тяжёлая — так, когда удалось раздобыть грузовик кровельного железа, батюшка разгружал машину один. При этом успевал ещё и шутить:
— В Москве старались меня упрятать в дальний монастырь, чтобы ни слуху ни духу обо мне не было. А я опять в собор вылез, чижик такой.
По Пскову быстро разнеслась молва о деятельном и добром священнике. Московские друзья — Ветвицкие, Козины, Вера Язвикова, Мария Дроздова и другие — привезли необходимые для ремонта собора краску, ткани, лампадное масло и многое другое. Появились и новые духовные чада. Чтобы батюшка не ютился в соборе, ему помогли снять комнату в частном доме на берегу реки Великой. Скоро оказалось, что комната сырая, а после лагеря о. Иоанн легко простужался. Но менять жильё на более комфортное он не согласился: «Куда Бог определил, там и оставайся до конца».
Сусанна Валова вспоминала:
«В те времена креститься было опасно. Записывались паспортные данные и крещаемых, и родителей, и восприемников. А потом о состоявшемся крещении сообщалось по месту работы или учёбы, что имело определённые последствия, вплоть до увольнения. Но мне не раз приходилось заставать отца Иоанна крестившим целые семейства в своей комнате в коммуналке. Вся мебель сдвинута, посреди комнаты стоит купель, а вокруг неё ходят человек шесть во главе с отцом Иоанном, воспевающим “Елицы во Христа крестистеся...” По тем временам это был подвиг мужества и веры.
В один из приездов, где-то в ноябре—декабре (1955 года. — В. Б.), погода жуткая: ветрище холодный, темень непроглядная, с неба сыплет косой дождь. Город-то провинциальный, освещение только по центральным улицам. Дело к ночи. Звонок. И в комнату входит пожилая женщина, вся мокрая: “Батюшка, помогите! Дочь родила двойню, детишки чуть живы. Врачи говорят: не выживут. Пошли, батюшка, скорее со мной, как бы не умерли некрещёными”. Отец Иоанн немедленно одевается и идёт в эту жуткую бездну...
Через некоторое время спрашиваю:
— Как ребятишки, которых Вы пошли тёмной ночью крестить?
— Замечательно! Вчера мать приносила в храм причащать. Два богатыря — Игорь и Олег. Один на одной руке, другой — на другой у счастливой мамаши!
Приезжаю. Обычная добрая встреча. Отец Всеволод, настоятель, “жалуется” на батюшку: “Посмотрите, Сусанна, в угол. Видите — икона. Несколько десятилетий висит тут в углу. Подумайте только: кто-то заказал молебен этим святым. В соборе их иконы не оказалось. Так отец Иоанн прибежал домой, взял лестницу, с трудом снял икону со стены и бегом в собор служить молебен. Этого можно ждать только от отца Иоанна!”
И опять “жалоба”:
— Подумайте, привезли отцу Иоанну из Москвы тёплое нижнее бельё (в те годы — большой дефицит). Я порадовался за него. Пошли в очередной раз мыться — опять какие-то обноски одевает.
— А где же бельё?!
— Да вот тут приходил один...
И так всегда, и всю жизнь».
...Политикой как таковой отец Иоанн никогда не интересовался, поэтому внешние перемены, происходившие с советской властью, волновали его мало. Избрание первым секретарём ЦК КПСС Хрущёва (сентябрь 1953 года), отстранение от должности председателя Совета министров Маленкова и назначение его преемником министра обороны маршала Булганина (февраль 1955-го), XX съезд КПСС, на котором был разоблачён культ личности Сталина (февраль 1956-го), пленум ЦК, где была заклеймена «антипартийная группа Молотова, Маленкова, Кагановича и примкнувшего к ним Шепилова» (июнь 1957-го) — все эти составлявшие важный фон эпохи события были для него не более чем газетными страницами, которые назавтра уже сменялись другими. Внешне советская реальность выглядела куда более мягкой и раскованной, чем при Сталине; в обиход даже вошло пущенное писателем Ильёй Эренбургом слово «оттепель». Но для Церкви готовились времена не менее трудные, чем в 1930-е годы. Уже 7 июля 1954-го вышло постановление ЦК КПСС «О крупных недостатках в научно-атеистической пропаганде и мерах её улучшения». В нём отмечались оживление деятельности «церкви и различных религиозных сект» и рост числа граждан, отправляющих религиозные обряды. В связи с чем партийным, комсомольским организациям, учреждениям образования и профсоюзам предписывалось проводить антирелигиозную работу «систематически, со всей настойчивостью, методом убеждения, терпеливого разъяснения и индивидуального подхода к верующим людям». И хотя уже 10 ноября того же года новое постановление «Об ошибках в проведении научно-атеистической пропаганды среди населения» осудило административное вмешательство в деятельность религиозных организаций «вместо развёртывания систематической кропотливой работы по пропаганде естественно-научных знаний и идейной борьбы с религией», сам факт появления таких документов говорил о том, что власть готовится к новой масштабной атаке на Церковь.