Отец Иоанн (Крестьянкин)

Иногда приду в церковь уставшая, разбитая, думаю, хоть немножко постою, но раздавался голос отца Иоанна — и мгновенно усталость пропадала. И вместо того, чтоб скорей ехать домой, мы молча ходили за ним, смотрели, как он крестит детей, как отпевает покойников, как будто бы усопший человек самый близкий и любимый им. И даже хотелось умереть, чтобы батюшка отпел.

Одно отпевание мне особенно врезалось в память — покойника сопровождало много народа, видимо, сослуживцев. В ожидании с ироническими улыбками они переговаривались, осматривая иконы. Нам так было обидно, но от батюшки ничего не скрылось.

Он вышел в чёрной рясе, держа перед собой золотой крест, лицо бледное, одухотворённое, взглядом скользнул по толпе и понял, что здесь будет больше глумления, чем молитв. Началось трогательное отпевание, как будто бы усопший — его отец, исчезли улыбки, в глазах любопытство и ещё — страх. И вот батюшка заговорил негромко, но постепенно голос его повышался, зазвучали нотки негодования и уже с жаром слышались громкие, угрожающие слова: “Верите ли вы или не верите? Хотите ли вы этого или не хотите, ибо близится Страшный Суд, и мы получим по заслугам...” — и прочее. Уже не стало улыбок, кое у кого появились слёзы...

Вошли они как победители, а уходили с поникшими головами, как побеждённые. Вот как батюшка вразумлял, врачевал заблудших. За то и пострадал. Однажды некий пьяный вошёл в церковь — и прямо в алтарь. Откуда взялась сила у батюшки? Он кинул его в толпу, ну а старушки не дремали, заработали кулаками, пока он бежал из храма. Водворилась тишина, и батюшка продолжал службу. <...>

Однажды мы услышали, что батюшка болен. Узнав его адрес, по узкой снежной тропиночке пришли к дому гостиничного типа, где он снимал у старушки крохотную комнатку.

Лежал батюшка на спине в старом подряснике, закинув руки за голову, с порванными локтями. Я сообщила об этом владыке Николаю — он прислал своего врача. Батюшка хоть и встал, но был очень слаб, просто таял на глазах.

Когда он приходил из церкви, старушки его встречали: “Батюшка, помолимся!” — и батюшка всё забывал и ещё несколько часов молился. А покормить батюшку забывали или нечем было, время было тяжёлое. Сам же он, получив зарплату, сразу, выходя из церкви, всю раздавал. Его окружали верующие и просили: кто на ремонт дома, на лечение, на корову. Батюшка щедро всем раздавал и оставался без копейки. За требы он ничего не брал, говоря: “Мне не нужны бумажки”.

Но случилось чудо: приехала из Иркутска Галина Черепанова к сестре-студентке навестить её. В первую очередь мы повели её на службу к владыке Николаю, она была потрясена. Потом в Измайлово. Увидела она нашего бледного худого батюшку, да мы ещё рассказали ей о рваных локтях, и поняла Галина Викторовна, что поле деятельности для неё обширно. По натуре это была евангельская Марфа. Начала она заботиться о питании, потом узнала, что у него есть комната, но одна стена упала, и закипела работа. Квартирку его она превратила в рай: чистота, белизна, красота. Батюшка переселился, она ему готовила. Он заметно стал поправляться. Адрес его никому не говорили, чтоб не тревожили его.

Прошёл год. Галина Викторовна без прописки жила у духовной дочери отца Иоанна Матроны Георгиевны Ветвицкой, у которой был сын двенадцати лет. Матрона Георгиевна работала портнихой по мужским вещам и всех кормила.

Как будто бы всё хорошо: батюшка ухожен, сыт, даже иногда в пост в кашу украдкой от него подкладывали сливочное масло. Грех на себя брали. А батюшка ел кашку и хвалил, что такой каши вкусной он ещё не ел. Но вот парадокс: как-то я не могла скрыть восторга от его квартиры. Вдруг он стал грустным и сказал: “Если бы ты знала, как меня всё это тяготит!” И показал мне фотографию: голая комната, стол, ничем не покрытый, на котором стояла кружка с водой и кусок хлеба. А на скамейке сидел монах. “Вот моя мечта!” — с грустью сказал он».

Масса уникальных деталей — начиная с продранных локтей рясы батюшки (самому залатать, конечно, просто не хватало времени) и заканчивая его грустью при виде фотографии монаха. Это наверняка были ещё не изжитые эмоции по поводу четырёх лаврских месяцев. А помощь Матроны Ветвицкой (1903—1994) и Галины Черепановой (1910—1992) действительно была бесценной. Это о них о. Иоанн писал: «Я знаю людей, которые живут в Москве, и она для них если не рай, то преддверие его. Они живут верой деятельной, живой, и никакие “чудеса” новой Москвы их не трогают. Святые с ними, и святыни московские укрепляют дух». На истории взаимоотношений этих двух глубоко верующих женщин стоит остановиться подробнее, так как они стали для о. Иоанна настоящими ангелами-хранителями на годы вперёд.

Уроженка маленькой (сейчас там около тридцати жителей) тульской деревни Болотово Матрона Георгиевна Новикова была духовной дочерью епископа Серпуховского Арсения (Жадановского, 1874—1937) — одного из виднейших деятелей так называемого «мечевского» уклона «непоминающих». Мужем её стал выпускник Вольского кадетского корпуса, участник Первой мировой войны в чине прапорщика Борис Михайлович Ветвицкий (1898—1939), перед смертью принявший монашеский постриг (его родным племянником был хорошо знакомый о. Иоанну по Троице-Сергиевой лавре Игорь Мальцев). После смерти мужа Матрона Георгиевна осталась с сыном Алексеем. Даже в годы самых страшных гонений на Церковь в доме Ветвицких постоянно теплилась лампада перед иконами, а сама Матрона Георгиевна была знаменитой на всю Москву церковной портнихой — шила облачения для священнослужителей, в том числе для Патриарха. О. Иоанна она впервые увидела во время проповеди в измайловском храме.

И там же, у храма, осенью 1946-го она познакомилась с Галиной Черепановой — вернее, просто увидела горько плачущую женщину и подошла к ней узнать, что случилось. Выяснилось, что незнакомка — иркутянка. В Иркутске её долгие годы преследовали за помощь заключённым священнослужителям, требовали дать расписку о сотрудничестве с органами. Когда девушка в очередной раз отказалась, в кабинет следователя НКВД вместе с конвоирами вошли четверо уголовников и сорвали с неё, девственницы, одежду... Чтобы избежать насилия, Галина дала требуемую подписку, о чём сразу же рассказала всем друзьям и знакомым. Многие после этого отвернулись от неё. Вскоре девушку разбил паралич, и в НКВД на неё махнули рукой — толку от такого агента не было.

А на Пасху 1946 года к лежачей Галине прибежала подруга с радостной вестью: открылась Троице-Сергиева лавра, у преподобного Сергия Радонежского звонят колокола. В ответ на это Галина произнесла одну фразу:

— Преподобный зовёт! — И встала с постели. После чудесного исцеления ноги у неё болели только в непогоду.

В Москву Галина приехала к родной сестре, надеясь немного пожить у неё, но получила отказ. Вот она и плакала — ночевать в столице было негде. Матрона Георгиевна не задумываясь пригласила Галину Викторовну к себе, и с тех пор она постоянно жила у Ветвицких, став для них родным человеком.

В квартирке Ветвицких в Шубинском переулке батюшка принимал духовных чад, молился, соборовал. С особым трепетом он относился к святыне, вывезенной Галиной из Иркутска, — простому деревянному кресту святителя Иннокентия Иркутского (Кульчицкого).

Всегда радостно, с благоговением принимали батюшку в измайловском доме Голубцовых на Лесной улице (ныне Измайловский проспект). Там в трёх комнатках с 1942 года обитала семья библиотекаря ВАСХНИЛ Николая Александровича Голубцова (1901—1963) и его жены Марии Францевны (1904—1972), лютеранки, под воздействием мужа перешедшей в православие. Семья воспитывала четырёх приёмных детей. Николай, сын профессора Московской Духовной академии Александра Петровича Голубцова, ещё в юности прислуживал в алтаре, но, по совету старца о. Алексия Зосимовского, не спешил с принятием священного сана, а исполнял в храме Рождества Христова обязанности пономаря и чтеца. Только в августе 1949-го он сдал экстерном экзамены за курс духовной семинарии, 1 сентября был хиротонисан во диаконы, 2 и 3 сентября служил с о. Иоанном в измайловском храме; 4 сентября состоялась священническая хиротония о. Николая Голубцова, который со временем стал одним из самых уважаемых и любимых в Москве священников, многими почитался как старец. А его измайловский дом оставался всегда открыт для батюшки вплоть до смерти гостеприимного хозяина. В «будочке» — специальной беседке, построенной в примыкавшем к трамвайным путям саду, — о. Иоанн и о. Николай провели немало времени за беседами на духовные темы...