Отец Иоанн (Крестьянкин)

Неделя в доме о. Георгия Коссова осталась в сердце и душе Ивана Крестьянкина навсегда. Как он сам писал в 1997-м орловской исследовательнице жизни о. Георгия Л. Н. Ивановой, «это счастье продолжалось всего несколько дней, но память о нём согревает меня всю жизнь». Он увидел силу молитвы, изгонявшей бесов из одержимых, которых с трудом удерживали несколько сильных мужчин. Осознал, как многое может праведный человек, чьё призвание — служить Богу и людям... «Отец Георгий получил для служения полуразрушенный храм и совсем умирающий, запущенный приход и стал молиться, — вспоминал о. Иоанн. — Сначала один, и сегодня, и завтра один, и неделю один, и месяц. И не заметил, как за его спиной его молитва собрала паству. А благословение оптинского старца Амвросия открыло в семейном приходском батюшке — старца-целителя, изгоняющего бесов из страждущих. Только молитва и горение духа могут восстановить и стены храма и, главное, нерукотворные храмы — души заблудших и вернуть их Богу ожившими».

Как о. Георгий Коссов был преемником преподобного Амвросия Оптинского по старчеству, так о. Иоанн Крестьянкин станет в своё время преемником о. Георгия. Вот фрагмент из Жития оптинского старца: «Он глубоко проникал в душу своего собеседника и читал в ней, как в раскрытой книге, не нуждаясь в его признаниях. Лёгким, никому не заметным намёком он указывал людям их слабости и заставлял их серьёзно подумать о них». А вот что писали духовные чада о. Георгия: «На все запросы, на всякий крик сердечного, давно наболевшего горя, у отца Егора находилось слово привета, утешения, совета. В каждом его слове, в каждом совете его чувствовалось такое знание человеческого сердца, такое проникновение в самую глубь народного быта, душевной жизни народа, что ни один подходивший, иногда подступавший к нему с глазами, красными от невысохших слёз, не уходил от него с лицом непросветлённым. Чувствовалось, что каждый получал от него утешение именно то, которого жаждала и без отца Егора не находила его скорбная, измученная душа». Оба этих фрагмента позднее безоговорочно можно будет отнести и к духовнику всей России — старцу Иоанну Крестьянкину...

Скончался о. Георгий от рака желудка 8 сентября 1928 года. На его отпевании присутствовало столько народу, что в храм было невозможно войти. А фотография спас-чекряковского батюшки висела в келии о. Иоанна задолго до 2000 года, когда о. Георгий был прославлен в чине священноисповедника. И надгробие на его много раз разоряемой властями могиле было установлено именно стараниями о. Иоанна. Сейчас мощи о. Георгия Коссова находятся в величественном Спасо-Преображенском соборе Волхова. Этот храм находится на холме и словно осеняет собой маленький древний город, расположенный на высоких берегах узкой, но быстрой Нугри.

К сожалению, теперь в Спас-Чекряке от наследия о. Георгия остались только заложенные им колодец и купальня — всё остальное давным-давно снесено, разорено и заброшено. Часовня в память о. Георгия, которая стоит сегодня, — уже новая, она освящена в декабре 2004-го, через четыре года после обретения мощей святого. Но народ стремится в Спас-Чекряк по-прежнему, память о святости этого места жива и продолжает жить.

Были в Орле тех лет и свои юродивые. Сейчас истинное значение этого слова забыто, и под юродивыми обычно понимают назойливых нищих, которые досаждают туристам у старинных храмов. Между тем истинное юродство было подвигом во имя Христа. Таким подвижником был Афанасий Андреевич Сайко, которого знал и любил весь город.

Родился Афанасий Сайко в 1887-м или 1890 году в Волынской губернии и до 1919-го жил внешне обычной жизнью — окончил школу солдатских детей в Варшаве, потом Варшавскую консерваторию, овладел несколькими музыкальными инструментами. В 1904—1905 годах служил в драгунском полку, потом работал в нотариальных конторах писцом и ремингтонистом, на Первой мировой воевал в пехоте. В 1919 году его арестовали на Волыни и отправили в Орловский концлагерь принудительных работ. Так Афанасий Сайко попал в Орёл, где и остался после освобождения. С конца 1920 года он жил на колокольне Богоявленского храма, четыре года спустя по благословению о. Всеволода Ковригина тайно принял монашество, при этом оставшись жить в миру.

Выглядел Афанасий Андреевич представительно — высокий, плечистый, с окладистой чёрной бородой, острыми проницательными глазами. Одевался он в рубаху, грубые штаны и свитку, на ногах — калоши с носками. Поверх одежды носил нательный крест и будильник, шею повязывал полотенцем, а то и втыкал в картуз птичьи перья. Ходил по улицам Орла с метлой, подметал пыль с мостовых и постоянно сурово приговаривал:

— Кайся, кайся, окаянный грешник!

Встречным людям Афанасий Андреевич давал разные мелкие предметы — щепочки, фантики от конфет, спички, стекляшки, камешки, вырезки из газет. Каждый из таких даров имел скрытый смысл, который подчас открывался людям далеко не сразу. Афанасий Сайко обладал удивительным даром: знал невысказанные мысли и чаяния, мог предупредить о чём-то, но не напрямую, а иносказательно.

Например, однажды к Афанасию Андреевичу пришёл сам председатель Орловского горисполкома — высокомерный и самолюбивый чиновник. Он снисходительно расспрашивал юродивого о том о сём, а в конце разговора насмешливо попросил угадать, что у него в кармане. На это Сайко ответил: «Там взятка, триста рублей. А дома тебя ждёт большое горе». Ответ оказался точным — взятка и в самом деле была в кармане, а дома в это время повесился единственный сын чиновника...

Дальнейшая судьба юродивого была драматичной. В апреле 1931-го его арестовали «за пропаганду против вступления крестьян в колхозы», но уже в октябре перевели в психиатрическую клинику недалеко от Орла. Там Афанасий Сайко провёл десять лет, с 1932 по 1942-й. Во время войны находился в Орле, где его дар провидения спас не одну семью от гибели во время бомбёжек. В дальнейшем его ещё дважды запирали в психиатрички — в 1948—1950 и 1950—1955 годах, причём во второй раз он содержался уже вдали от ставшего ему родным Орла — в Томске. Но и в больницах люди шли к нему чередой, передавали продукты, записки с просьбами о молитвах и вопросами. Последние годы жизни юродивый провёл на станции Снежеть Брянской области. Там он и умер 5 мая 1967 года, а к его могиле на Крестительском кладбище Орла — высокому деревянному кресту, установленному в 2005-м, — народ идёт за советом и исцелением до сих пор; недаром на погосте даже выставлен специальный указатель с надписью: «Афанасий Андреевич Сайко».

Несмотря на то, что в начале 1920-х Афанасий Андреевич был уже хорошо известен среди орловцев и за ним часто буквально ходили толпы жаждущих услышать хоть словечко, Ваню Крестьянкина Сайко выделял из общей массы. И одарил мальчика не щепочкой или фантиком, а...

скрипкой. Он же, вероятно, дал ему первые уроки по владению этим инструментом. И, конечно, Ваня не раз слышал от юродивого его любимую приговорку:

— Привыкай решать задачи, ищи родственность между предметами.

Задачи приходилось решать не только духовные, но и самые обычные, школьные. После реформы образования в Советской России была введена так называемая единая трудовая школа, но занятия шли с большими перерывами. Ваня поступил в среднюю школу-девятилетку № 8 «с уклоном учётно-финансового профиля», но в 1921 году школа закрылась. Возобновил занятия Ваня только четыре года спустя, в 15 лет, причём поступил сразу в седьмой класс. Во время учёбы он увлекался астрономией, а ближе к окончанию учёбы подумывал над тем, чтобы стать юристом. Какое-то время учился игре на скрипке. Но подлинной школой для него продолжал оставаться храм, где шло своим чередом его пономарское послушание.

А через страну продолжала катиться волна новых гонений на Церковь. Под предлогом помощи голодающим Поволжья из храмов Орловщины изымали «церковные ценности». В Орле эта кампания началась в конце апреля 1922-го, и с 1 мая по 1 июля из городских храмов было изъято более 169 пудов 22 фунтов серебра, 2 фунта 3 золотника 50 долей золота, 18 фунтов меди, 25 фунтов 93 золотника 40 долей жемчужного шитья, 147 алмазов. Один из главных теоретиков большевизма Николай Бухарин ликовал по этому поводу: «Мы ободрали церковь как липку, и на её “святые ценности” ведём свою мировую пропаганду, не дав из них ни шиша голодающим».