Страница 8 из 10
До него жизнь была тоже чудесна, первые концерты рок-музыки, увлечение журнализмом, работа на телевидении, путешествия. Я жила одна, видимо если бы я свободной хотела остаться, я навсегда бы зацементировалась в периоде первого Университета и том энтузиазме. Только понятия навсегда и никогда не существуют, они приедаются. Я никогда, нет, настолько редко, что практически никогда, до Маттео не ходила на дискотеки. Вместе с ним мы лет пять ходили танцевать каждую неделю, потом нам это надоело, я закончила учиться и мы решили стать родителями. Начался новый, более совершенный цикл моей жизни. Я вспоминаю беременность, как погружение в блаженное состояние, мне нравилось просто гулять, смотреть на природу, на людей, тогда то я и научилась это делать. Какое-то состояние оцепенения, когда время замирает, да и вообще не имеет никакого значения. Когда родился Маттео, то же самое время деформировалось, закружилось, завертелось, как в вихре. В этом водовороте мне быстро пришлось научиться жить за двух людей. Физическая усталость стала нормальным состоянием, дом и Маттео легли на мои плечи, и я ещё помогала мужу на работе. Я не хочу вдаваться в подробности быта, думаю, они мало имеют общего с делом, по которому я здесь нахожусь. Могу сказать, что заниматься домом – работа, которую нужно оценивать как таковую. В моем доме, к сожалению, этого не произошло, наоборот, вместо того, чтобы помочь, мне зачастую ставили палки в колеса. Чувство горечи и обиды из-за несправедливого отношения к молодой матери, это единственное, что приходит мне на ум, когда я думаю о покойной Чинции. Я уж не говорю о солидарности между женщинами.»
Надя замолчала, думая, что несмотря на то, что она так долго говорила, она сказала лишь малую часть из того что хотела. Она улыбнулась, забавно было то, что в университете она изучала именно слова, и сейчас, в нужный момент, когда они могли её спасти, она их не находила. Как собрать их воедино, чтобы пропорционально отобразить то, что происходило внутри неё?
Инспектор был рад этой короткой паузе, он слишком хорошо начинал понимать Надю и это его настораживало и пугало. «Послушай, нам надо прерваться, если хочешь, мы можем продолжить завтра. Либо давай спустимся в бар, и для начала, переменим тему. Тебе надо отвлечься!»
«Почему ты так обо мне заботишься? Твои коллеги вели себя совсем по-другому. Они задавали конкретные вопросы, которые касались убийства, да мне бы и в голову не пришло рассказать им то, что я тебе рассказала. Не потому, что я хотела что-то скрыть.»
«Да, да, я знаю», перебил её Фортунато. «У каждого свои методы. Меня интересуют люди, я их терпеливо слушаю, но не всегда. Иногда достаточен сухой допрос.»
Надя выглядела безмятежно. «Она действительно, как ребенок, поплакала и тут же утешилась. Странно, правда», подумал Фортунато и заулыбавшись во весь рот добавил: «Тебя действительно удивляет и даже не из рода вон выходящее мнение? С кем ты общалась до сих пор? Или ты думаешь, что раз ты в полиции, мы тебя, как заключенную должны скрутить и пытать? Расслабься, я уже тебе сказал, или дал понять, что ты мне нравишься».
Он поднялся, и не переставая улыбаться, взял ее за руку: «Пошли».
Надя отказалась ехать в лифте: «Я боюсь застрять.»
Потом, помолчав, добавила: «Не знаю почему привыкнуть можно ко всему. Прикосновение, которое когда-то лихорадило и вызывало мурашки, при неоднократном повторении вдруг становится обычным и незначительным. Взгляд, поцелуй длиною в вечность теряет свою продолжительность, рецепторы нервной системы омологируют их как само собой разумеющиеся. Первая, приносящая удовольствие, сигарета, со временем, перестает расслаблять и обжигает горло. Только вот реакция на агрессию не меняется, привыкнуть к ней невозможно. Как и в первый раз учащенно колотится сердце, кровь переполняет мозг, пульсируют вены и выделяется пот. Как и в первый раз осаждают вопросы, зачем, почему?»
Фортунато кивнул, и они уже доехали.
Они спустились в обычное кафе, где были лишь столы и прилавок, за которым стояла тучная женщина, без всякого намека на приветливость.
«Что желаете?», спросила она. Фортунато рассмеялся, женщина же осталась невозмутимой.
«Ну а я если бы я пожелал устриц, что бы ты сказала, Джудитта?»
«Что их нет. Имеется полицейский набор, пиво, чипсы, кофе, ну и съестное, ничего необычного, разумеется. Но вы должны знать, что многое уже разобрали. Можете выбрать из витрины.»
Выбор был невелик, лишь пара сандвичей и круассанов. «Видишь Джудитта, какая красивая работа мне попалась сегодня, может предложить ей шампанского?»
Фортунато подмигнул и по-заговорщически прошептал на ухо Наде: «Это я предлагаю тебе некоторые незначительные услуги, от которых неловко отказаться и которые обяжут тебя ответить взаимностью. Это тот психологический трюк, о котором ты говорила. Он на тебе сработает?»
Надя отстранилась, глаза её в буквальном смысле округлились от неожиданности. «Не надо мне никакого шампанского, мне бы чаю с печеньем, если можно, спасибо. У меня сложилось чувство, что ты меня разыгрываешь.»
Фортунато обратился к Джудитте: «Мне полицейский набор.»
Уже за столом инспектор возобновил разговор: «Тебя никогда не дергали мальчики за косички?»
Надя начинала нервничать, из-за этого злиться: «Нет, я училась в женском классе.»
«Это заметно по тому, как ты себя ведешь.»
Надя не знала как реагировать, она помнила, что говорила с полицейским. Не хотела показывать смущение, и единственным выходом ей показалось отступление, увести разговор в другое русло. Поэтому поделилась наболевшим: «Мне нравился мальчик, сосед. Он играл на гитаре, и я ради него тоже начала учиться. Один раз решила произвести впечатление, интонировала жутко романтическую песню.»
Надя начала смеяться, таким образом прогоняя напряжение. Заулыбался и Фортунато: «Что, сработало?»
«Конечно. Как всегда не так как надо. Я смотрела на гриф гитары и не заметила, что объект моих воздыханий всю песню обнимал и целовал мою подругу.»
«Не знал, что ты умеешь играть. И этот настрой мне нравится больше. Мы тут много шутим. Наша работа хорошо учит чувству юмора, после того как насмотришься на трупов и наркоманов. Ну и… я же тебе сказал, расслабься. Почему ты заказала чай, а не алкоголь, как я?»
«Фортунато, алкоголь меня не расслабляет. А отшутиться и сострить – это самый простой способ замаскировать факт, что тебе невесело.»
«Во-первых, я уже просил не называть меня по имени. Во-вторых, почему ты так уверена, что пиво тебя не расслабит, может быть наоборот, оно как раз развяжет тебе язык.»
«Во-первых, я не знаю как его завязать, что происходит редко, Фортунато. Почему тебе не нравится твоё имя? Хотя я тебя понимаю, мне не нравилась моя фамилия, надо мною все надсмеивались в детстве, но когда я вышла замуж и у меня появилась возможность сменить её, я этого делать не стала. Твоё имя тебе идет, даже если я предпочитаю стандартные, обычные имена, и вообще всё. Я думаю, твои родители не хотели навредить, а наоборот, пожелали тебе везения. Кстати, какое имя бы ты сам предпочел для себя, и как бы ты назвал своего сына? Вот увидишь, у тебя сразу же появится повод для размышления. Я, например, выбрала имя для своего сына, потому что у меня не было выбора. Парадокс, правда? Я не назвала его в честь мужа, Маттео – это наилучшее из всех имен. По крайней мере, мне так кажется, для кого-то оно истерто…»
«Я согласен с тобой, а во-вторых?» Пришла Джудитта и принесла поднос с напитками. Она сразу же удалилась, не произнося ни слова.
«Во-вторых, это проверено, алкоголь меня не расслабляет. Я могу выпить это пиво и не захмелеть. Или захмелеть, но иметь контроль над ситуацией. Какой тогда смысл? Я лишь раздражаюсь. Кто-то радуется, а я становлюсь хмурая. И потом, я не знаю меры. То есть, не то чтобы я буду пить до забытья, но некоторые люди, например, выпивают ежедневно стакан вина и говорят, это же полезно. Я так не могу, я уж если начала бутылку, то скорее всего её и закончу. И потом у меня болит голова. Я почему-то склонна к причинению себе вреда и постоянно твержу, что нужно научиться хитрости, но не всегда удается. Хотя, я всё равно стала более хитрой, чем раньше.»