Страница 7 из 22
– Да вот тут на опушке полянка. И место сухое, и пеньки есть. Пожалуйте.
– Может быть, далеко? Так уж тогда лучше я здесь. Устал я очень. А доктор мне сказал так, чтобы и моцион был, и чтобы не очень утомляться.
– Четверти версты не будет.
– Ну, веди.
Егерь и охотник зашагали. Охотник то и дело останавливался, рвал чернику и ел ее.
– Какая вкусная ягода, ежели ее прямо с кустов снимать, – говорил он. – Одно только, что вот наклоняться надо, а я страсть как устал.
– Непривычны к ходьбе, стало быть, ваше благородие.
– Какая же привычка? Откуда? Занятия мои – письменные, все больше сидишь. Ну, вечером поедешь куда-нибудь в загородный сад и там разве сделаешь легкий моцион. Да и там больше сидишь в кресле и смотришь представление. В антрактах разве пройдешься по саду.
– Привыкать надо, ваша милость, к ходьбе-то.
– Да, да… То же самое мне и доктор говорит. «Вы, – говорит, – охотой займитесь». Вот по его-то совету я и записался в общество охотников.
– Охота, коли ежели кто к ней пристрастится, да настоящим манером займется – любопытная вещь. Не оторвался бы, – произнес егерь.
– Я привыкну. Непременно к зиме привыкну, – отвечал охотник.
– Зимой у вас зайцев много. Облаву будем делать.
– Да, да… На зайцев, должно быть, очень интересно… Скоро мы, однако, дойдем? У меня ноги подламываются.
– Да вот, пришли уж. Выбирайте только место посуше. Вот пеньки на пригорке… И вид на овражек чудесный.
– Ну, вот здесь мы и расположимся. Досадно, что я бурку свою не захватил. Я бурку себе хорошую кавказскую для охоты купил. Жарко только было в ней ехать-то. Вон какая теплынь стоит. Или не сыро?
– Не сыро. Смело садитесь.
– Ну, то-то. Я, брат, боюсь ревматизмы себе нагулять. Три года тому назад я получил их в яхт-клубе во время катанья на лодке и насилу избавился.
– Садитесь на пенек.
– Вот так я и думаю.
Охотник поместился на пень и стал вынимать из жестяной коробки, прикрепленной к поясу, бутерброды и разные закуски, аккуратно уложенные.
– Супруга наготовила? – спросил егерь.
– Да… Женщины, они вообще на этот счет мастерицы. Жена… Вот потому-то мне и хочется ей угодить в свою очередь и привезти какого-нибудь гостинца. Здесь у вас раков нельзя ли достать? Вот я ей и свез бы…
– Сколько угодно. Стоит только мальчишкам заказать.
– Так вот ты мне, братец, закажи на деревне белых грибов, черники и раков. Только ты мне раков-то покрупнее.
– Да ведь уж это какие мальчишкам попадутся. Здесь у нас рак мелкий.
– Ну, все равно. Так вот я жене с охоты рябины, черники, раков и белых грибов.
– Клади с вами много будет.
– Садись. Что стоишь-то! – кивнул охотник егерю. – Я и тебя попотчую. Видишь, сколько мне жена наготовила всякого добра на охоту. Садись.
– Ничего, ваше благородие, постоим. Я перед настоящими господами привык стоять, а вы, я вижу, барин настоящий, – отвечал егерь.
– Ну, что тут… Садись… Я не люблю церемонии.
– Коли приказываете, то я не смею ослушаться.
Егерь присел на пень и продолжал:
– Я, барин, настоящим господам служить умею. Я ученый. Я весь свой век среди господ скоротал, а только мало нынче настоящих господ-то среди охотников. Вот у нас в охотничий-то дом наезжают! Вы меня извините, а это что за народ! Какой это народ! Неприятно и служить-то. Купцы, мещане. Да это бы еще ничего, коли купцы-то, а приказчики разные, трактирщики. Вон к нам трактирщик ездит. Как я ему настоящим манером служить буду, коли он, может статься, такой же крепостной человек был, как и я! А господ я люблю – и для них готов…
Охотник отвинтил стаканчик от горлышка франтовской фляжки, налил себе, выпил, опять налил и, подавая стаканчик егерю, сказал:
– На-ка… Подкрепись.
Егерь покачал головой и отвечал:
– Увольте-с… Не потребляю.
– Как? Егерь, при охотничьем доме живешь и не пьешь! – воскликнул с удивлением охотник.
– Мне выпить такой стаканчик, ваша милость, так уж после него море водки подавай – вот я и креплюсь. Я с зароком. Не пью и не надо. Выпью – море подавай. – Это ведь нехорошо. Зачем так? А ты пей умеренно.
– Я, ваше высокоблагородие, испорчен. Меня теща-покойница испортила, умирая, заклятие не сняла – и вот я мученик. Не пью – и не надо. Но раз в год, перед зимним Николой, начинает меня сосать под сердцем и просить водки. И уж тут меня запирай… – рассказывал егерь. – Своей воли не имею, но ежели взаперти выдержать день десять – спасен. Ругаться буду, просить, умолять, чтобы вина дали, но не дадут – спасен. Третьего года меня так хранили, и все обошлось благополучно, а вот в прошлом году не доглядели – и я все с себя спустил. Две недели без просыпу… А потом как начало отворачивать, и видения начались. Больше месяца я прохворал и гол как сокол остался.
– Неужели это болезнь? – спросил охотник, уписывая за обе щеки бутерброды. – Мне кажется, это недостаток характера.
– Болезнь-с, ваше благородие. Во мне жаба сидит. Она и сосет и просит проклятого винища.
– Ну, полно, что ты!
– Хотите верьте, хотите не верьте, а я уж седьмой десяток лет живу. Мне врать не приходится.
– Ты хоть съешь что-нибудь, – предложил егерю охотник.
– Икорки с булочкой позвольте. Икру обожаю.
Охотник дал ему бутерброд с икрой. Егерь ел.
– Все-то у вас новое, все-то у вас хорошее, – любовался он на костюм охотника и на охотничьи принадлежности.
– Да… С лишком восемьсот рублей мне стоило обрядить себя охотником, – сказал охотник. – Как доктор посоветовал заняться охотой, так я сейчас все себе и приобрел.
– Много денег, много… – покачал головой егерь.
– Ты мне потом покажи какое-нибудь болотце на обратном пути. Мне хочется по нем пройти, чтобы сапоги охотничьи замочить. Надо их попробовать в воде. – Это, ваша милость, сколько угодно, – дал ответ егерь.
Охотник ел.
– Ешь, Холоднов, ешь. Хочешь итальянской ветчины? Прелестная вещь, – предлагал охотник егерю. – Жаль только, что тебе водки нельзя пить. А водка – отличная. Она аппетит придает.
– Ветчинки позвольте, – отвечал егерь. – Люблю я эту ветчину. Медвежий окорок она напоминает.
– А ты ел медвежину?
– Я-то? Гм… А вы спросите, чего я не ел. Я все господские закуски знаю. Весь век с казачков около господ, да чтобы не есть! А что насчет медвежины, то у моего старого барина, господина Расколова, эта медвежатина-то не переводилась. До сотни медведей он в тридцать-то лет уложил, дай Бог ему царство небесное. Как медведя, бывало, обойдем – сейчас гостей созывать на охоту. Ну, и приедут сейчас охотники. Приедут из уезда господа помещики, приедут из Питера. Да не какие-нибудь охотники из купцов или, еще хуже, из приказчиков, как вон к нам в охотничий дом ездят.
– Однако, как ты зол на купцов да на приказчиков… – перебил егеря охотник.
– Не дело им, ваша милость, охотой заниматься. Охота – занятие барственное. А коли ты купец или приказчик – ты и торгуй в лавке. Вот твое положение…
а не охотой заниматься. Так вот я и говорю… Как медведя обойдем – наедут гости, и все в генеральском чине. Опять же князья, графы… Вот эдаким господам служить приятно. На охоту выедем, и кухня с нами. Повара ножами стучат, лакеи бегают, пробки хлопают – весело. Ну, и уложат медведя. Уложат – пир горой. Гости дня три-четыре живут, и все пиры, пиры. Хлебосол был, царство небесное – ой какой хлебосол! Теперь таких и не осталось. Вина, бывало, выпьют – страсть! И все вино дорогое. С медведя шкуру долой, окорока солить и коптить. Выкоптят окорока – опять сзывают гостей со всех волостей на медвежьи окорока. И опять пир. А на зайцев ежели, то бывали, ваша милость, облавы, что по сотне зайцев укладывали, право слово. Вот это охота! А теперь какая охота! Срам. Да и охотники-то… Нешто есть у теперешних охотников какое-нибудь пристрастие?
– Ты это в мой огород шарики-то кидаешь, – заметил охотник.
– Вообще говорю, сударь. Конечно же, ноне во всем умаление… – отвечал егерь и продолжал: – Так вот насчет медведей-то… Шкуру долой – и сейчас пошлют в Петербург чучелу из нее набивать, а набьют – сию минуту этого медведя в галдарею. Так он в галдарее и стоит. Целая стеклянная галдарея была в барском доме – и по сторонам все медведи. Который медведь на задних лапах и с дубиной, который поднос держит, и на нем графин и рюмки, который вешалку в зубах… А который медведь на четырех ногах стоит – это, значит, диван. И диваны, и кресла из медведей были поделаны. Медведь и в виде ковра лежит. И ведь как живые стоят и лежат… И на каждом медведе ярлык: убит такого-то года, такого-то числа. Все с ярлыками. Так эта галдарея у нас и звалась: медвежья галдарея. Нарочно на этих самых медведей приезжали гости из Питера любоваться. Сам это, дай ему Бог царство небесное, ходит с гостями, показывает и про каждого медведя историю рассказывает. Хороший был господин!