Тариф на счастье

И осознание того, что это все сгорает на ее глазах, вылилось в плач. Она никогда так не плакала: громко, надрывно, издавая низкий утробный вой.

Дима давно не слышал этот ужасный звук. Так часто рыдала его мать. Когда отец начинал ее избивать, она выбегала на улицу и точно так же вопила и выла. Он ненавидел эти стоны, он знал, что они ненастоящие, что она играет на публику и такие концерты устраивает специально, чтобы ее пожалели, чтобы поняли – каково ей жить с таким одноногим монстром. Почти всегда после такого спектакля отец срывал свой гнев на Диме, носился по дому, по свинарнику, по курятнику и искал его. И если находил, то Дима долго не мог потом ни сидеть, ни ходить.

Спустя двадцать лет его охватил тот же ужас, что и тогда. Он не мог этого слышать, это нужно было прекратить немедленно. Он подбежал к Алене и влепил ей звонкую пощечину.

Она вздрогнула, открыв рот, и посмотрела на Диму. Но не с ненавистью, а, как показалось ему, с облегчением и благодарностью.

Алена только сейчас заметила его.

Дима изменился. Возмужал. Стал еще красивей. В нем появился какой-то невероятный шик. Она рассматривала его и думала: как она вообще могла надеяться быть с таким мужчиной?

Давид в это время говорил по телефону и, когда увидел, что его друг ударил девушку, подбежал, на ходу кинув Диме: «Идиот!» – и крепко обнял ее.

Но Алена уже была абсолютно спокойна. Она даже не прижалась к Давиду, а просто стояла не двигаясь. Наконец-то подъехала пожарная машина с включенной сиреной.

– Поехали отсюда, – закричал Дима, – нечего им на это смотреть! Валера, побудь тут, я их отвезу и вернусь.

Давид усадил Алену на заднее сиденье к детям, сам устроился впереди. Дима сел за руль и услышал голос Алены:

– У нас есть еще одна квартира. Отвезите, пожалуйста, нас туда.

Мужчины удивленно посмотрели на девушку.

– Что за квартира? Где она? – спросил Дима.

– Это Сашкина. Мы там будем жить. Малый Власьевский переулок. Сейчас налево, на светофоре тоже налево, а там я покажу.

Дима медлил: он уже принял решение отвезти их к себе. Но, посмотрев на бледную Алену и до смерти напуганных детей, решил им уступить.

Они подъехали к розовому шестиэтажному дому, Давид взял на руки Сашку, Дима достал из багажника коляску, Алена подхватила близнецов, и они вошли в подъезд.

Просторный холл, красивая лестница с коваными перилами – это был добротный дом, и странно, что сыщики не сообщили про него Давиду.

Но Алена пошла не вверх по лестнице, а вниз, в подвал.

Достав из кармана халата небольшую связку ключей, она открыла дверь, опустила сыновей на пол и включила свет в коридоре.

Это нельзя было назвать квартирой: коридора нет, сразу комната, метров десять, слева – крошечная кухня с раковиной и плитой и крошечный отдельный туалет, где был только унитаз.

Дима огляделся и возмущенно спросил у Алены:

– Ты шутишь? Ты думаешь, я позволю своим детям тут жить?

Он схватил мальчишек, которые почему-то даже не сопротивлялись, и приказал:

– За мной. Все. Быстро!

Давид не стал спорить с другом и дружелюбно кивнул Алене, чтобы та не сопротивлялась. Алена замешкалась, но потом очнулась, когда не увидела рядом детей, и побежала к машине.

Дима привез их к себе домой.

– Жить будете здесь. Располагайтесь. Я поеду решу проблемы с пожаром, надо закрыть дверь, опечатать ее, – он кашлянул, – если, конечно, там осталось, что опечатывать. Дай мне ключи.

Алена вытащила из кармана связку и подала ему.

– Поехали, Дав, отвезешь меня туда и сразу в аэропорт.

Они вышли, а Алена рассеянно посмотрела по сторонам.

Квартира была шикарной, она такой даже в каталоге не видела. Недавно ей клиентка принесла пару старых французских журналов: один с интерьером, другой с выкройками. Она пролистала и подумала о том, что такой красоты у нее не будет никогда, а сейчас она стояла в самом сердце такого шика. Мальчики тоже не могли понять, где они, сидели на диване, поджав ножки, и испуганно смотрели на маму. Она подошла к близнецам и присела на белоснежный диван. Они прижались к ней, Сашка подъехал на коляске к ним ближе, и Алена взяла его за руку.

Дима с Давидом молча доехали до дома, где раньше жила Алена, там уже их ждал еще один автомобиль с водителем и несколько помощников.

Давид пересел в другой «мерседес», даже не попрощавшись с другом. Дима подошел к его машине и открыл дверцу:

– Даже не пожелаешь мне счастливого Нового года?

– Я не хочу тебя ни видеть, ни слышать. Ты ударил ее на глазах у детей!

– Я не ударил. Я прекратил истерику!

– Мне иногда кажется, что у тебя нет сердца и ты действительно бракованный… – И уже обращаясь к водителю: – Поехали!

Дима сглотнул ком обиды и проводил отъезжающий автомобиль взглядом.

Это был первый раз, когда Давид обозвал его и не захотел общаться. Раньше он мог просто молчать, обижаясь, или высказать ему все, что думал, но обозвать его самым нелюбимым словом?..

Дима не помнил, в каком возрасте получил эту кличку – «бракованный». Скорей всего, с пеленок. В памяти отчетливо сохранился один разговор мамы и бабушки.

Ему было тогда уже лет пять-шесть, и он спросил у бабушки:

– Что такое бракованный? Почему я таким родился?

А потом он услышал, как бабушка попросила дочь не обзывать внука.

– Ты видела его писун? Он же до колен висит, так же как у его папочки! Что один, что второй! Таких, как они, надо убивать в утробе, чтобы не калечили нас, женщин. И глазюки эти синие! – Мама ударила по столу кулаком. – Выколола бы их с радостью!

– Ты зачем замуж за Аристарха вышла? Чтобы он Софье не достался?

– А не все в этом мире должно достаться ей! – зло крикнула мама.

И еще он помнил случай, когда ему было семь или восемь лет. Как все нормальные мальчики, он был подвижным, шустрым, любознательным. Его интересовала разнообразная техника: от машинок до любого другого механизма. Он мог часами катать маленький пластмассовый автомобиль, размышляя, каким образом движутся колесики. Дима прикладывал ухо и рассуждал, почему тикают часики: так одинаково, размеренно-монотонно и ни разу не сбиваясь с ритма. Он даже пытался дышать в такт, но у него больше минуты не получалось. Когда бабушка по вечерам заводила красный ржавый будильник, он замирал, прислушиваясь к необычным звукам: пружинный завод механизма и его спуск с треском – как будто дров в печь подбросили, легкий шум после – как будто ветер шумит.

А это металлическое «клак-клак», если тихонько нажать на серебристый стальной колпачок с колечком на самой макушке! Дима мог часами водить пальчиком по стертой от времени чашке звонка, из которой торчала ребристая серая палочка – запорный рычаг. А черные стрелочки под тонким стеклом! Они же двигались! Каждую минуту!

Но больше всего ему, конечно, нравилось колечко. И когда никого не было дома, он всовывал в кольцо пальчик и поднимал будильник над столом. В те минуты он чувствовал себя героем: он может руководить временем и решать, сколько еще осталось до вечера и когда надо ложиться спать. Ему казалось, что он останавливает минуты и они больше никуда не бегут, а стоят и ждут его указаний.

В один из вечеров он так же поднял будильник за кольцо, и оно вместе с серебристой чашкой осталось у него на пальце, а все остальное грохнулось, и на пол рассыпались пружинки, стрелочки, кнопочки, ножки и маленькие металлические ключики. На шум в комнату забежала мама. Она схватила из шифоньера отцовский ремень и стала с размаху пороть Диму по худенькому тельцу, пока не увидела на полу лужу.

– Ах, ты еще и ссаться мне вздумал!

Она одним резким движением сняла с него мокрые шорты и продолжила порку по голой заднице.

Когда она устала и села на диван, Дима понял, что срочно надо бежать, потому что это была только передышка, она еще обязательно продолжит, только чуть-чуть отдохнет. Он вскочил на худенькие ножки, его по-детски тонкий, но длинный член хлопнул по бедру, мать встрепенулась и опять замахнулась ремнем: