Исповедь палача

— Прогрессирующее старческое слабоумие, скорее всего. Но это не важно.

— Да, это уже не важно. Важно, какое доброе имя я оставлю в наследство детям и внукам. Доброе имя того, кто молитвою победил зло — это очень много.

— Да, это очень много.

— Домиций, что-то надвигается. Страшное. Я не знаю что, и это уже ваша чесотка. Но винтовки, да еще в таком хорошем состоянии, да еще так близко от Цитадели. Тут слишком много совпадений.

— Может быть. Но это уже не твой груз. Не тебе его и нести, не тебе его и оценивать.

— Да. Уже твой…Ваш. Ты помнишь еще ту веру. Нашу.

— В целом.

— Я думаю, что у тебя есть шанс спастись.

— Я не ищу спасения.

— Но, возможно, оно само ищет Тебя. Я помню Старую Книгу. В ней Всеблагой очень часто назначал своими пророка редких ублюдков. Знаешь, — снова горький смех вперемешку с кашлем, — мне в голову пришло, что ты очень подходишь на роль пророка. И возрастом, и моральным качествами.

Молчание ненадолго повисшее в келье нарушается голосом умирающего.

— Можешь и ты ответить мне на один вопрос? Уважь любопытство старика.

— Да.

— Тот парень, которому ты прижег лицо во время допроса…что он тебе сделал. Я давно живу на свете, и понимаю, что тут было замешано что то личное. Кто он тебе и за что ты его так?

— Сын. Он не знает, кем я ему прихожусь

— Но зачем?!

— Я его так защитил.

— Как тебе удалось? Он так себя вел, что…

- Надо задавать вопросы, на которые он не знает ответа, на которые он никогда не даст ответ при других, и надо прекращать допрос до того, как он готов сломаться. Это очень просто и очень сложно одновременно.

— Лучший из худших…ты таки будешь..

— Кем?

— Ничего. Это я про себя.

— Могу тебе еще помочь?

— Да. Ты хорошо поешь. Помнишь это — „Два кольори мої, два кольори..”. Я забыл ее очень давно, но сейчас память преподнесла такой себе подарочек из детства.

— Кажется, да. Это была любимая песня моей мамы.

— И моего отца. Возьми меня покрепче за руку и пой. Мне не будет так страшно и холодно.

Холодная суха рука. Его уже почти час как нет с нами, а я все пою. Пою для него, для себя — почти умершую песню умершему человеку.

Отпускаю эту сухую, почти прозрачную руку только к вечеру, когда Луциус приходит забрать тело на омовение.

Настоящее. «Письмо от 10 марта 55 года Эры Пришествия Пророков»

„От настоятеля 7-й Цитадели Иеремии 3-му воплощению пророка Яна Гутмана и всему конклаву”

Во имя Творца Пресветлого и Всеблагого и всех пророков его сообщаю о делах и происшествиях во вверенной моей опеке и попечению 7-й Цитадели Ордена.

ПЕРВОЕ. Важное, но не срочное.

С прискорбием начинаю послание с вести о смерти брата Томаша. Смерть его, ожидаемая, но все равно тяжкая для нас случилась не от пули злодея, а в силу преклонного возраста нашего брата.

Во избежание пересудов и кривотолков среди маловеров и колеблющихся касаемо чуда неуязвления брата Томаша, нагое тело его после омовения было положено на стол в малой крипте. И слабые в вере могли увидать своими глазами, что у покойного нет свежих ран, и смерть его была от возраста, а не от свинца или стали.

Рядом был положен и плащ покойного. И в нем, каждый и без труда, смог бы увидеть следы от пуль, милостью Всеблагого, не тронувшие тело брата Томаша.

Ошибка ли это была с моей стороны, или нет, — судить Вам. Но на следующий день плаща там уже не было. Братья Ордена и гости Цитадели поделили его как реликвию святого и как амулет на промах врага. Впрочем, кусок накидки брата Томаша с дыркой от пули мне удалось вернуть и он в самое ближайшее время будет передан Конклаву как реликвия возможно нового святого Ордена.

Кроме брата Томаша мы потеряли еще шестерых, в том числе и брата Игнация, потеря коего — человека умудренного возрастом и чрезвычайно опытного не может теперь не сказаться на крепости духа наших братьев. Еще двое братьев были настолько изранены, что им были ампутированы конечности (у одного руку, у другого — ногу). Сегодня мною им было предложено — остаться в Цитадели выполняя посильную работу, или стать полубратьями Ордена. Янус и Люциус-младший (так зовут братьев, пострадавших за веру) выбрали участь полубратьев и, после годичного обучения, под их опеку будут переданы два наиболее близких к цитадели поселения. Далее их селить — опасно.

Что же до брата Буониса, то его контуженный выстрелом хребет и связанный с этим паралич рук и ног не оставляют мне выбора. Впрочем, ныне покойный брат Томаш незадолго до смерти просил дать бедному брату нашему шанс, объясняя тем, что на его памяти люди становились на ноги после и более тяжких ран. А потому мы будем ждать до конца осени. И молиться о том, что бы здоровье нашего раненного брата улучшилось настолько, что бы раствор белладонны нам не понадобился.

ВТОРОЕ. Кратко о делах текущих и не срочных во вверенных, мне и братьям 7-й Цитадели, землях Ордена.

Сбор пятины зерна нынешнего урожая прошел в целом без пролития крови и потерь среди братьев и полубратьев, и наша 7-я Цитадель готова оплатить малую толику долга перед Святой Церковью и Орденом положенной долей зерна, льняной тканью и желатином.

Исключение составило лишь община Зосимы. В ходе сбора податей они отказалось покрыть недоимку зерном, льном и костью за прошлый год, объясняя тем, что в случае полного расчета, им самим нечего будет есть. Мое мнение — безбожно врали, считая, что находятся далеко (7 дней пешего пути), и карающая рука Ордена им не страшна.

Помимо этого вряд ли они едят лен и рога с копытами, и уж ими-то могли частично покрыть недостачу зерна. Предложение полубрата Люциус-старшего, приставленного, для проповеди и сбора церковной доли, к данной общине, покрыть недостачу девками для огородных и прочих работ внутри Цитадели — было отвергнуто чрезвычайно грубо, а самого ролубрата Люциуса и его женщину крайне жестокого побили и прогнали. Учитывая то, что поселение — новообращенное, и это был их второй урожай, я решил поступить с ними мягко, хотя и в соответствии с заветом первых пророков. Два десятка наших братьев, полубратьев и наиболее надежных из людей Ордена сумели в два конных перехода достичь границ общины Зосимы и объяснить неразумным детям святой Церкви их всю их греховную неправоту, но без особого членовредительства. В результате мы поладили на пяти девках вошедших в детородный возраст, которые будут работать на полях Ордена до покрытия недоимки, да еще один год сверху, как плата за побои полубрата Люциуса и наше беспокойство.

Четырех девок из пяти, коих дал нам Зосима, по прибытии в Цитадель я осмотрел лично и одобрил, отрядив на огородные работы. Прислали крепких, хотя на лицо и страшных (у двух — заячья губ, еще одна — кривая на один глаз). Пятая же была отправлена назад по причине явного слабоумия (йода ей не хватает или просто дура — Всеблагой его знает)… Зосима обещал найти замену.

Со сбором старого тряпья для выделки бумаги все та же беда — люди веры, даже из самых надежных, берегут любую тряпицу, и в лучшем случае мы сможем отправить только износившуюся одежду самих братьев.

В свою очередь мы надеемся, что три кипы бумаги и две меры металла придут без задержек.

И нам нужна соль. Еще к той, что мы уже получили с прошлым караваном. При увеличении поставок соли хотя бы на 5-ю часть, мы сможем настолько же увеличить поставки в Обитель Веры сала и солонины. Возможности же заготовки припасов копчением становятся все труднее в связи с исчерпанием леса.

Так же сообщаю о еще одном деле — текущем и несрочном. От полубрата Ираклия, за которым было закреплено селение Астрахан, была просьба: передать его селению одну из так называемых ткацких машин Дженни, способной работать как 10 прях. И научить местных баб работать с ней.

По-моему скромному рассуждению, если бабы селения Астрахан, да и других тоже, будут меньше времен тратить на выделку ткани ночью, то у них будет больше времени на остальные дела, в том числе на работу в поле, и на уход за детьми, что в перспективе даст Ордену увеличение еды и паствы. А потому я повелел обменять одну ткацкую машину общине Астрахан на обязательства передать в служение Ордену младшего сына главы селения — подростка именем Мангума и удвоить поставки льняной пряжи в Орден на срок в 2 года.