Гарвардский баг

— Я… — я сглотнула, подхватила с тарелки лист салата, принялась его вертеть. — Я не знаю, как смогу с ним работать после такого. Не знаю, как смогу доверять. Он врал мне, получается, с самого начала. И хрен его знает, врал ли только об этом. Может, Сашка прав, и задача — просто меня подмять, сделать удобной?

— Ты дура? — Янка отвесила мне подзатыльник, не болезненный, а скорее обидный, заставив шлепнуть ее по руке. — Он столько с тобой возился, чтобы, конечно, только под себя помять.

— Ну… секс у нас был хороший, — пробормотала я. И гнала, гнала от себя мысли и воспоминания о базе отдыха, о вечерах вместе, о том, как он мотался мне за прокладками, как таскал мне ужины в офис, как был рядом и как почти заставил поверить, что с ним безопасно. Что мне в принципе может быть безопасно рядом с кем-то.

— Точно дура, — цыкнула Белка. — Для хорошего секса можно найти горячую молодую бабу, у вас полофиса таких. На любой вкус, цвет и размер.

— Ты мне не помогаешь, — скривилась я, опрокидывая в себя очередную порцию рома.

— А кто говорил, что будет просто? — развела руками в стороны подруга. — И оставь ты уже этот несчастный салат в покое, — она отобрала у меня изрядно помятую зелень и швырнула в раковину.

— И что делать? — потерянно проследила я взглядом за травой.

— Подождать, — пожала Белка плечами. — Отдохнуть от всего и остыть, еще выпить, — постучала ногтем о бутылку с ромом. — Потом поговорить. Спокойно.

— А если остыть не выйдет? — вздохнула я, переводя взгляд на золотистую жидкость.

— Тогда тем более поговорить, — Янка подняла бокал. — За неболь, — чокнулась со мной. Звон стекла показался слишком громким на тихой кухне, заставил поморщиться, но алкоголь я в руку все же взяла.

— За неболь, — повторила за ней, очень надеясь, что эта самая «неболь» наступит уже совсем скоро, допивая остатки рома.

Но скоро получилось не очень. Или не получилось совсем даже несмотря на то, что Гора удавалось успешно избегать почти всю неделю, до долбаного корпоратива. Он больше не приходил и не подпирал дверь, я, само собой, встречи тоже не искала, звонки и сообщения игнорировала. Но плохо было по-прежнему. Сильно плохо и сильно зло. Еще злее стало, когда во вторник вечером на одну из карт вдруг упали бабки. Я минут двадцать тупила над суммой, а потом вдруг осенило, и рука сама собой потянулась к смарту.

Кто-то поделился со всеми страждущими новостью о нашем с Игорем разрыве. И это взбесило настолько, что чтобы стравить хоть часть этой злости я три часа нарезала круги по парку под какой-то жесткий металл. Остановилась, только когда поняла, что больше и шагу сделать не смогу, и поползла домой. Зато впервые после того подслушанного разговора и находки в Энджи спала без задних ног и тяжелых мыслей, мазохистских воспоминаний.

Мне не хватало Гора… Даже во сне мне его не хватало, даже несмотря на то, что прошло-то всего ничего. Рук, улыбки, взгляда, горячего, как печка, тела рядом. Я страшно, дико, безумно скучала, и сила этих чувств пугала до истерики, походила на какое-то наваждение. Как будто Ястреб меня заколдовал, пришил к себе…

Страшно и больно.

Потому что я совершенно не понимала, что буду делать дальше, полностью потеряла опору под ногами: что будет, если между нами все, что будет, если не все? Как я вернусь в Иннотек? Как буду работать, смогу ли вообще работать?

И пока ответов на эти вопросы я не знала, не могла даже предположить. И отчасти еще и поэтому было настолько больно и настолько страшно.

Сашка, конечно, делился новостями, успокаивал, как мог: говорил, что все ждут, что все злятся на Гора, что проекты пусть и медленно но ползут, что костюмы пока так ничего и не нашли. Но успокаивало это слабо. Вообще ни хрена не успокаивало, если честно.

И хрен его знает, на самом деле, чем бы все закончилось, если бы в четверг вечером мне не позвонил Борисыч. С одной-единственной просьбой-приказом — быть завтра на корпоративе. Я отказывалась, отнекивалась до последнего, но генеральному все мои слова были до бэкенда. Большой босс слушал терпеливо только первые минут пять, а потом заявил, что либо я приеду, либо он отдаст проекты госов на растерзание молодняку. И голос звучал так, что я поняла — отдаст, и не дрогнет, и глазом не моргнет. И я согласилась, и весь остаток вечера и следующего дня уговаривала себя, что это к лучшему, что я в любой момент смогу свалить, что будет возможность действительно понять, насколько со мной все плохо и безнадежно.

Оказалось не просто плохо, а ужасно, оказалось, не просто безнадежно, а фатально. Fatal error и синий экран, и полная потеря данных.

Он на сцене стоял, когда я вошла, получал поздравления от Борисыча, что-то говорил. В костюме, немного небрежный, безумно красивый. А я не видела никого и не слышала кроме него. На самом деле я и его толком не слышала, только раскатистый голос лаской по коже, тон, интонации.

Как разряд прямо в мозг, как пуля прямо в сердце. Так сильно и так больно, что меня повело на каблуках, зашатало и заштормило.

Я не специально опоздала, я вообще не собиралась опаздывать, но не рассчитала время, не учла пробки и проблемы с поиском шеринговой тачки у дома. И вот получилось так… Плохо получилось… Потому что, скорее всего, следующей объявят меня, а я к этому совершенно не готова, к нему не готова вообще никак. Я даже вдохнуть не могу, только на Ястреба смотреть. Смотреть, смотреть, смотреть… Как всегда идеален, как всегда в центре внимания, как всегда холоден.

— Славка! — и кто-то влетел слева, и чужой голос помог оторвать взгляд. Элька. — Господи, как я рада, что ты здесь! Что пришла! — она обняла крепко, стиснула до боли, даже в ладоши хлопнула и, схватив за руку, потащила куда-то вперед, в толпу.

А я не хотела туда, вообще идти не хотела. Потому что туда — это значит ближе к нему. А ближе мне нельзя, я сорвусь.

И пришлось хватать бокал с чем-то и опрокидывать в себя почти одним махом, и тащиться за Эльвиркой на буксире, и кивать всем подряд, и приклеить улыбку. А Элька трещала без умолку, без остановки, что-то рассказывала и все оборачивалась на меня.

— Ты такая красивая, Славка, — уловила я, когда Эля обернулась в очередной раз. — Просто огонь!

О да, я огонь! Я такой огонь, что сдохнуть готова.

А мы подходили все ближе и ближе к сцене, и голос… Его голос все больше и больше окутывал и опутывал, проникал под кожу, как будто впитывался, и взгляд… Он теперь смотрел на меня, он увидел меня, и стало совсем невыносимо: тяжелый, прожигающий, сосредоточенный, злой.

И, заметив эту последнюю эмоцию, я вдруг тоже разозлилась, взбесилась, завелась меньше чем за полсекунды. Выпрямилась, вскинула подбородок и расправила плечи.

Бесится он… Ему-то с чего беситься…

Хрен тебе, Ястреб, а не мой загнанный и побитый вид!

И зашагала увереннее, и улыбаться стала тоже увереннее, и даже Сашку обняла искренне, когда мы с Элькой дошли, и теперь слышала разговоры, и даже участвовала в них. На дурацкую сцену, когда Борисыч, позвал, тоже шагнула твердо. А там снова чуть не сдулась. Потому что Гор стоял внизу теперь, потому что рядом с ним, совсем близко, опираясь о руку, была Алиса, что-то говорила на ухо. Как тогда, как на другом корпоративе, в совершенно другом месте. Долбанное déjà vu. Красные ногти, короткое платье, красные губы.

Быстро утешился, да?

И злость захлестнула новой волной: душной, огромной, жаркой. Ошпарила щеки, шею и грудь, взвинтила и скрутила каждый нерв, превращая меня в одну сжатую пружину. И я с трудом выстояла на сцене, с трудом находила слова, чтобы отвечать, через силу улыбалась. А потом слетела вниз так, как будто за мной черти гнались. Схватила очередной бокал, снова залпом в себя опрокинула, втянула с шумом воздух.

Надо взять себя в руки, это глупо… Я веду себя глупо… В конце концов, Гор за действия Алисы ответственности не несет, в конце концов, это не он на ней повис.

— Слава, — голос почти заставил дернуться. Вспомни солнце, вот и лучик. Я еще раз вдохнула и медленно обернулась.