Страница 39 из 82
Это секс.
Только секс.
Я не успел сделать и шага, как она спрашивает:
— Не хочешь перекусить?
Я должен повернуться и уйти. Должен проигнорировать этот взгляд «возьми меня» в ее глазах или надежду в них. Если бы это была любая другая ситуация, я бы лично подавил эту надежду.
Но я этого не делаю.
Я иду против своих принципов еще раз и остаюсь.
И на этот раз тени не имеют права голоса.
Глава 19
Анастасия
Кажется, я сделала что-то не так.
Потому что напряжение, витавшее в воздухе последние полчаса, просто душит.
Даже больше, чем когда он трахал меня на полу, лицом вниз, и заставил кончить сильнее, чем когда-либо.
Без презерватива.
Снова.
Но почему-то это меня не злит. В глубине души мне нравилось ощущение его горячей спермы внутри меня и трение его кожи о мою.
На самом деле, мне это так нравилось, что я, возможно, была немного одержима этим. И его грубым доминированием.
И коварным животным сексом.
И вообще всем, что с ним связано.
Но это неправильно. Я не должна быть настолько одержима им, что не могу выбраться из его ловушки.
Даже сейчас я не могу перестать смотреть на него, на его широкие плечи, обтягивающие рубашку. Но это не единственное, что обтягивает рубашку; еще его выпуклые бицепсы, грудные мышцы и даже живот.
Волна жара убивает фей в моем животе, и я сжимаю бедра, задерживая все ощущения, которые пытаются вырваться наружу.
Я натянула толстовку ранее, но не смогла найти трусики, поэтому я голая, и это кажется таким откровенным. Уязвимым, даже.
Мое дыхание затруднено, и я рада, что включила свой плейлист, когда мы сели, чтобы он не слышал громких вдохов и выдохов или того, как сильно я скрещиваю и разкрещиваю ноги.
Кроме того, даже на небольшой громкости мой плейлист дает мне покой и чувство мужества. В этом плане он даже сильнее спиртного.
Мы сидим друг напротив друга за журнальным столиком и едим заказанную мной пиццу. Вернее, я ем, а он критически изучает мое маленькое местечко. С его точки обзора, все должно выглядеть так убого. На потрескавшемся потолке, который украшают рисунки звезд, оставленные предыдущим жильцом, видны линии дыма.
Моя мебель скудная и никакая. Поскольку это однокомнатная квартира, у меня только диван, который можно превратить в кровать, и стол — тот самый, вокруг которого мы сидим. На полу.
Но он не смотрит на них, его внимание приковано к разбросанной повсюду одежде и посуде, скопившейся в раковине.
— Я собиралась убраться, — бурчу я.
Он снова смотрит на меня с небольшой ухмылкой.
— Я что-то сказал?
— Могу сказать, что собирался.
— Как ты можешь сказать?
— Ну, такие люди, как ты, не ценят хаос.
— Такие, как я?
— Чопорные и правильные.
— Любовь к организованности не имеет ничего общего с чопорностью и правильностью.
— Да, имеет.
— Нет. Ты живое доказательство этого.
— Как это?
— Ты сама чопорная и правильная, но не организованная.
— Я... не чопорная и не организованная.
— Ношение кружевных трусиков, питье воды из соломинки и всегда чистые и подстриженные ногти говорят об обратном. Кроме того, твоя манера речи спокойная и размеренная, будто тебя учили частные репетиторы говорить определенным образом.
Мой рот открывается, а кусок пиццы остается висеть в воздухе. Как и когда, черт возьми, он вообще обратил внимание на эти вещи?
Блин, даже я не обращаю внимания на половину из них.
Я должна была знать, что он будет представлять для меня опасность. Я должна была оттолкнуть его сильнее, когда могла.
Но сейчас это невозможно, не так ли?
Не тогда, когда я стала необъяснимо зависима от него, от его неземного лица и восхитительного акцента в глубоком голосе.
Не сейчас, когда встреча с ним приносит чувство покоя, которого я никогда раньше не испытывала.
Он опирается на руку, блеск в его глазах так похож на хищника, которому нравится забавляться со своей добычей.
— Скажи мне, что сделало тебя чопорной и правильной, Анастасия?
— Я не знаю, о чем ты говоришь.
Я откусываю кусочек своей пиццы.
— Дай угадаю. Это как-то связано с твоей настоящей личностью, поэтому ты ее и сменила. Тебе было душно там, откуда ты родом? Поэтому ты уехала?
Мои уши нагреваются, но вместо того, чтобы сыграть ему на руку, я наношу ответный удар.
— А что насчет тебя?
— Что насчет меня?
— Как ты стал чопорным и правильным?
— Повторюсь, я не чопорный, но у меня классный приемный отец, спасший меня и мою сестру-близнеца из трущоб. Благодаря ему я превратился из гадкого утенка в прекрасного лебедя.
Он подмигивает, но за этим нет никакой игривости. Это похоже на маскировку чего-то темного и зловещего, пытающегося пробиться наружу.
— Что насчет твоих родителей?
Обычно я не спрашиваю. Я не интересуюсь людьми вообще, потому что предпочитаю не вмешиваться, но он мне интересен.
О причине потемнения в его золотых глазах.
Он откусывает пиццу, медленно жует, будто у него есть все время в мире.
— Я никогда не знал своего отца, а мать была шлюхой, которая так же, как и мы, не знала о личности мужчины, который оплодотворил ее. Когда она разозлилась на нас, когда нам было шесть лет, то сказала, что мы были продуктом группового секса, от которого она получила свою заначку наркотиков на месяц, и единственная причина, по которой она оставила нас, состояла в том, что у многих ее клиентов были перегибы с беременностью и лактацией.
Я заглатываю полный рот еды, но это связано не столько с информацией, сколько с его тоном, когда он говорил о своей матери.
За всю свою жизнь среди монстров я никогда не слышала, чтобы кто-то говорил о своей матери с таким ядом и чистой ненавистью. Словно он хотел бы, чтобы она стояла на краю обрыва, чтобы он мог столкнуть ее и смотреть, как она погибнет.
Нокс снова опирается на ладонь и наклоняет голову в сторону.
— Теперь, когда скучная информация убрана с пути, почему бы тебе не рассказать мне о своих родителях?
— Что о них?
— Ты упомянула, что твоя мать подвергалась насилию, и поскольку ты говорила о ней в прошедшем времени, полагаю, ее уже нет в живых?
Еда застревает у меня в горле, и требуется несколько глотков, прежде чем я могу протолкнуть образовавшийся там засор.
— Нет.
— Твой отец?
— Он жив...
— И?
— Что?
— Вы близки?
— Возможно. Возможно, нет.
— Ты не хочешь находиться рядом с ним?
— Нет.
— И почему же?
Я крепче сжимаю кусок пиццы, пока почти не раздавливаю.
— Потому что.
— Ясно. Он причина смены личности?