Страница 3 из 30
Дом у него был небольшой, одноэтажный, три комнаты, кладовка, мастерская и подвал. Еще имелся чердак, но Мурлов его не использовал. С конца строительства он бывал там, пожалуй, раза три или четыре всего, закинул Татьянины какие-то вещи, обрезки досок, несколько плит минеральной ваты. Так все это богатство и лежало под крышей второй уже год.
От входа слева находилась гостиная — широкие окна, камин, диван, два кресла и секретер. На полу — темный паркет и дешевые плетеные овальные коврики. На стенах — кремовые панели, монструозный телевизор, пейзажи в рамочках и узкое зеркало, призванное намекать на умеренность в еде. Отопление в садоводстве, как и водоснабжение, и канализация, было централизованным, тепло в батареи давала новая газовая котельная, к которой сразу, с участка, шла подводка, и наличие камина являлось, скорее, прихотью, чем необходимостью. Но Мурлову решение строительной конторы понравилось, и он оставил камин в планах. Периодически он даже его протапливал и кое-что из ненужных газет, бумаг, тряпок жег в широкой, обложенной декоративным камнем пасти.
Гостиная плавно перетекала в кухонное пространство с холодильником, мойкой, посудомоечной машиной, разделочным и обеденным столами. Шесть стульев. Немецкий фарфор за стеклами кухонных шкафчиков. Зеленые виноградины светильников. Из кухни, минуя коридор, можно было пройти в небольшой тамбур и спуститься в подвал или перебраться в мастерскую.
От входа справа за гардеробом с верхней одеждой пряталась обширная кладовка, которую Мурлов не переставал пополнять припасами, каждый раз выезжая в город. Наверное, месяца три-четыре при апокалипсисе он мог бы жить на крупах, консервах и бутилированной воде. Возможно, протянул бы и полгода.
За кладовкой шли спальни — семейная и гостевая. Семейную, превращенную Татьяной в царство розовых обоев и желтых одеял, Мурлов запер и больше в нее не заглядывал. Ну, разве что изредка, чтобы постоять на пороге, удивляясь, как он позволил этой безвкусице обосноваться в его доме. У бывшей жены были отвратительные представления о семейном уюте.
Гостевую же спальню он обставил по своему вкусу, с аскетической простотой. Серые обои, ковролин. Узкая койка для сна, стол с компьютером, бельевой шкаф, стул. Из семейной спальни перетащил только железный оружейный ящик. В ящике хранились газовый пистолет и пневматическая винтовка «хатсан страйкер». Винтовка была дешевенькая, турецкая, но для птиц годилась. На двадцать метров стреляла на удивление точно.
Впрочем, годилась и для котиков-котов.
Мурлов не понял, почему сразу пошел в спальню. Видимо, выключился на несколько секунд от волнения. Он постоял на пороге наполненной дневным светом комнаты, а потом, напевая под нос, вернулся на кухню. Из холодильника были извлечены две сосиски, одну Мурлов порезал на толстые колечки, разложил на блюдце, вторую сунул в рот. Вкусная сосисочка, мы, приятель, фуфло не впариваем, мы товар сами пробуем. Покачивая головой, он зажевал («Ах, как вкусно!»), потом решил, что колечки числом не более десятка смотрятся сиротливо, и добавил шматок грудинки. Котику понравится.
Оставив блюдце на столе, Мурлов стянул брюки, пуловер, рубашку и накинул на голое тело трикотажный банный халат. Грязную одежду он смял в ком и с этим комом в руках, обув шлепанцы, направился через весь коридор к задней двери. Черный ход снова привел его к скамейке и клумбам, но Мурлов взял правее и по плиткам добрался до хозяйственного бокса.
Бокс этот со строителями обговаривался отдельно. Здесь стояли бойлер, душевая кабина, стиральная машинка, унитаз и раковина, стены — кафель, пол — кафель, звукоизоляция, два толстых окошка поверху и отдельный слив в полу с отводом в землю за боксом, в щебеночно-песочную «подушку». Уже без строителей Мурлов поставил у стены длинный металлический стол, привесил к нему тиски и стянул угловатое тулово стола кожаными ремнями. А еще закрепил поперек струбцину.
Просто так в бокс было не зайти. Дверь в него Мурлов никогда не держал открытой. Это было правило номер один. То, что не предназначено для чужих глаз, следует держать от них подальше. Во избежание. Его он исполнял неукоснительно. Переложив одежду под мышку, из кармана халата Мурлов достал связку ключей, выбрал серебристый, с длинной бородкой, и вставил его в замочную скважину. С каждым поворотом ключа ригель с клацаньем выходил из паза. Клац. Клац. Клац!
Следуя тому же первому правилу, Мурлов запер дверь, едва шагнул внутрь. От щелчка по выключателю вспыхнули яркие лампы дневного света, отражаясь в бледно-розовом и кое-где голубом кафеле. В боксе царили тишина и почти стерильная чистота. Белел унитаз. Желтела створка душа. Мурлов освободился от шлепанцев и босым прошел к стиральной машине. Он закинул белье в округлую пасть, как жертву железному барабану, потом медленно, всматриваясь, пошел вдоль стен. Правило номер два: никогда не забывай проверить то, что, казалось, проверял уже неоднократно. Осторожность делает неуязвимым. У него был специальный раствор для плитки и мойка «кэрхер» с хорошей помпой. С прошлого раза бокс был отмыт дважды, но, возможно, стоило пройтись и в третий раз. Лишним не будет.
Мурлов провел пальцем по стенке, проверил забирающийся под потолок стеллаж из алюминиевого профиля, передвинулся к столу.
Металл стола бороздили тонкие царапины. Если посчитать, их наносили четыре, восемь, двенадцать лап. Коты, понимаешь, котики. Все хотят жить. Мурлов притянул одну из ламп на пружинящем шнуре ниже. Жестяной абажур закачался на уровне бровей, свет слепящим пятном ударил в поверхность. Мурлов нагнулся, присел, сощурился и поскреб край стола ногтем. Нет, чисто отмылось.
От видения, вспыхнувшего в памяти, он испытал почти экстаз. Здесь, закрепленный в струбцине, с зажатой в тисках задней правой лапой, месяц назад выл, а, пожалуй, что и плакал, один из котов, живущих с глубокой старухой Патрикеевной через пять участков к северу. Ни имени у старухи не осталось, ни фамилии, одно отчество. Все по отчеству и звали. А уж котов у нее было штук десять.
Мурлов почему-то думал, что старуха совсем выжила из ума и не помнит не только, сколько у нее обитает животных, но и какой сегодня день, и немало удивился, когда обнаружил, как она бродит по кривым улочкам садоводства и заглядывает за низкие заборы участков в поисках пропажи. Еле шаркает, голова трясется, а туда же: «Кис-кис-кис». Только кот у нее то Гришка, то Петька, то Васька.
Мурлов тогда ответил, что никакого котика не встречал. Не забегал, нет, если забежит, шугану, у меня строго…
Ах, кот, котик! Мурлов улыбнулся, взял тряпицу, сбрызнул стол чистящим средством и протер металл еще раз. Потом присел и занялся ножками и продольными соединениями. Протирал долго, думал уже о рыжем Трегубовском коте.
О будущем.
— А ведь ты, дружок, тоже здесь останешься, — шептали губы.
Закончив с ножками, Мурлов вывел из ниши «кэрхер» и, включив, обдал стол крепкой струей из шланга. Остро запахло хвоей. Брызнуло по ногам. Вода, пенясь, закрутилась крохотным водоворотом у сливного отверстия в полу.
Что ж, довольно. Мурлов убрал мойку и включил вытяжку.
Тонко пропела трель звонка. Звонок в ворота был выведен и в дом, и сюда. Здесь же, в боксе, на стене Мурлов разместил видеофон. Если в доме ему было совершенно не важно, кто вызывает его к воротам, то в маленькой берлоге для запретных удовольствий наличие возможности посмотреть, кто стоит по ту сторону забора, представлялось жизненно необходимым. Соседи и случайные туристы, решившие спросить дорогу, — это одно, а полиция — совсем другое. Следствие из первого правила: не давай застигнуть себя врасплох.
И отговориться, почему видеофон поставлен здесь, было не сложно. Звукоизоляция. Случись что, хотя бы пожар, а он и не услышит. В доме, как ни крути, по-другому. Кто ни спросит, чем он в боксе занимается, получит ответ: «А всяким». Для этого лежит беговая дорожка и приставлен к стене мольберт.
Звонок снова издал звук. Мурлов неторопливо вытер руки, включил видеофон и на маленьком экранчике разглядел соседа, живущего в неухоженном домике наискосок. Сосед был крепкий, седоватый старик лет семидесяти, наезжал в садоводство периодами, на неделю, на две, не больше. Вроде бы даже где-то работал до сих пор. Чуть ли не в «закрытой» какой-то конторе.