Страница 3 из 9
Работать она любила, и занималась этим со стопроцентной отдачей. Когда перед ней маячил замысел нового романа, она не останавливалась до тех пор, пока не достигала последней главы, четверть суток перед компьютером стали для неё обычным делом. Неудивительно, что за неполные четыре года из её головы вышли восемь романов, а всякие мелкие рассказики она даже не считала.
И пусть некоторые считали её ненормальной, пусть бросали сырые яйца ей в окна, и засоряли гневными письмами её почту, она легко пренебрегала меньшинством и обращалась к большинству, которое в ожидании её новых работ пускало слюни и до дыр зачитывало старые романы. Её любили, её боготворили, он неё ждали новых работ… Слезливые домохозяйки, краснея, пробирались по главам её выдуманных миров. Пусть даже внешне они испытывали отторжение, внутри они восхищались её смелыми фантазиями и самой Кэрри, дерзнувшей поднять столь пошлые темы.
Первый роман "Объятья осьминога" произвёл настоящий ажиотаж, его пытались запретить, её выгоняли из нескольких издательств, пока она наконец не наткнулась на людей, сумевших разглядеть в её тексте настоящую литературу хоть и для любителей весьма необычных жанров. Загорелые красотки, тропические пляжи, томные закаты – всё это было известной формулой слащавости, но Кэрри решила расшевелить сонную гавань и добавить немного мерзости. Людям всегда нравится грязь, разведённая на страницах. Просто в этом мало кто признаётся.
Теперь к красоткам добавились щупальца, да большие, гибкие, тянущиеся… Они извивались вокруг визжащих красоток и утаскивали их на дно, где начиналось нечто, совершенно из ряда вон выходящее. Кэрри не стеснялась описывать все мельчайшие подробности ("Дьявол в мелочах!"), напротив она давала самые полные, вопиющие и неаппетитные описания. В плане построения повествования она ничем не отличалась от историка, пытающегося докопаться до истины и методично выстраивающего цельную картину произошедшего.
"Объятья осьминога" стал только первым шажком, дальше она поверила в свою фантазию и решительно стала расширять границы своей пляжно-загорелой вселенной. Щупальца, ставшие для неё столь важной частью творчества, никуда не делись, они неизменно проскальзывали в каждом романе и в большинстве рассказов, но теперь к ним добавились и другие. Блондинку, идущую поздней ночью по тёмному парку, внезапно похищало голое, склизкое существо с большими кожистыми крыльями и уносило в своё гнездо, где несчастную блондинку дожидалась вся стая. Огромные глаза, передвигающиеся на тысячах ложноножек, врывались на конкурс красоты и алчно покушались на визжащих девушек, практически не имеющих одежды. Странные обезьяны воровали из деревень всех девочек, уносили их в неприступные горные укрытия и там, в окружении больших костров, устраивали отвратительные оргии.
Всё это выходило из её головы и с большой радостью потреблялось смущающимися домохозяйками, принося Кэрри колоссальные доходы. Пока что ей было сделано одно предложение в плане экранизации, но она хранила молчание, не хотела вспугнуть успех раньше времени. Экранизация её романов – вопрос времени, над которым в данный момент задумываться не стоило, лучше она сосредоточится на новых романах, к тому же идеи уже давно собирались в её голове во что-то эпичное. И, конечно же, она не будет забывать о мелочах.
Выходя из комнаты, она легонько коснулась фетровой шляпы, висящей слева от двери. Погодка последнее время выдалась жарковатой, и от её футболки уже поднимался неприятный душок, но она давно приняла его как данность. Однажды, ещё до "Объятий Осьминога", она работала над рассказом для небольшого сборника начинающих авторов. Текст выходил гладким, сюжет хоть и был незамысловатым, но отличался детализированностью, ей оставалось дописать заключительную главу, Кэрри уже знала конец и фразу, после которой поставит последнюю точку, но внезапно работа встала. Застопорилась. Повисла в воздухе. Что бы она ни писала, как бы не подбирала слова, они не желали занимать правильные места, концовка превратилась в сущее мучение. Кэрри пыталась подойти к ней с разных сторон, меняла содержание предыдущих глав, которые всё же казались ей очень хорошими, результат был один – всякий раз рассказ становился только хуже и хуже. В нём не осталось ничего, угодного ей самой, Кэрри так и не довела его до завершения. Скорее всего, его обрывки до сих пор валяются в её старой квартире, если новые хозяева их не выкинули или не положили в качестве подстилки своей кошке.
Только спустя какое-то время, она осознала разницу между первыми главами и последней, всё лежало на поверхности, и опять же дьявол скрывался в мелочах. Просто она сменила майку. Совершенно определённо она прокручивала детали последней главы, стоя в душе, после которого бросила майку в стирку, даже не подумав, что высидела в ней написание всех предыдущих глав! Это казалось полным абсурдом, но только не для человека, с детства привыкшего поклоняться мелочам!
Следующий рассказ она написала без смены маек, и он вышел потрясающим, по крайней мере, так её казалось тогда. Сейчас он не шёл ни в какое сравнение с "Объятиями Осьминога" или "Саавскими мученицами", но по тем временам, Кэрри назвала бы его шедевром. После того памятного случая она стала очень внимательно следить за своей одеждой во время написания романов. Бывало, что к концу майка превращалась в грязную тряпку, которую и на тело надевать было неприятно, но жизнь состояла из мелочей, и она знала, что успешные люди их соблюдают.
В небольшом коридорчике рядом с кухней на стене в рамке и под стеклом висела увеличенная в несколько раз обложка её первого детища. Её фамилия на одной из верхних строчек не столь бросалась в глаза, всё внимание зрителя приковывалось к огненно-рыжей красотке, на лице которой застыл Крик, которому позавидовал бы даже сам Мунк. Девушка стояла босиком на золотом песке, а вся её одежда состояла из щупалец. Они появлялись из тёплой воды закатного моря и опутывали её, постепенно затягивая за собой, забирая девушку в пучину, принося её в жертву глубине.
Кэрри очень нравилась сама обложка. Сама она рисовать не умела, поэтому пришлось очень долгое время вбивать её смысл в голову художника. Тот оказался непроходимым глупцом и никак не мог понять, почему на девушке не должно быть белья, Кэрри была удивлена тем, что в тридцать некоторые люди ещё сохраняют способность краснеть. Одиннадцать эскизов пришлось перебрать, прежде чем они добрались до этого произведения. В прошлом году "Объятия Осьминога" переиздавалось, и ей предложили выбрать новую обложку, она наотрез отказалась. "Книжка начинается с обложки, уже сама обложка определяет вкус книги. Ничего менять не будем! Потому что неизвестно, какой вкус появится после новой обложки!" Так она сказала и до победного стояла на своём. Как эти люди не понимают? Ведь это же тоже очень важная мелочь? Поменять обложку, и книга может потерять свою магию!
Тут же стояло мягкое кресло, Кэрри любила после хорошо написанной главы или целой части спокойно посидеть рядом с картиной и почитать. Всё чаще она отвлекалась от книги и рассматривала картинку, она знала уже каждый оттенок, каждый штришок, но всё равно не упускала возможности лишний раз полюбоваться творением собственного разума.
И в отличие от других писателей, она никогда не помещала свою фотографию на книжке, опять же только из лучших побуждений. Кэрри писала про горячих красавиц на самых дорогих курортах планеты, про женщин, которые символизируют красоту, но сама она таковой не являлась. Короткие ножки, слишком коренастая фигура, очень низкий лоб и волосы, которые жили своей совершенно независимой жизнью. Последнее время она стригла их очень коротко и красила в ядовитые цвета. Она была уверена, что читающие её не сомневаются в том, что Кэрри Уолш сама успела побывать на всех лакомых курортах планеты, где томно лежала на пляжах для нудистов и грациозно вышагивала к барной стойке.
Читателям нужно было верить в подобное, поэтому она оставляла им простор для воображения, позволяя заполнять собственную биографию сплетнями и самыми невероятными слухами.