Страница 3 из 17
И, забывшись-таки, продолжительно проговорил ему глазами в глаза:
–– Да уж, без Зои Батьковны Воробьёвой Павлушке Серафимову никуды!
Что же: как и всегда, не боялся, кто что поймет.
Жену его я, и правда, никогда не видывал.
Был он когда-то, Саня, для всех, Воробьёв, исправный сотрудник районной газеты; ходил (как и я тогда) в "начинающих". Но был каким-то, по слухам, ретивым: якобы, аж "на крючке", как в те времена изъяснялись, у "абэвэгэдэ"!..
Очарователен же тогда был искренно и отборно: приветливый, доброжелательный, чуткий, даже нежный; одно его, помню, присутствие, даже одно его имя: Саня, Саня! Воробьёв!.. – всех ободряло и умиротворяло.
Встреча теперешняя была беглая. Ценная лишь для случая и времени.
И я – уже ждал…
–– Что ты думаешь о вступлении в нашу партию?
Вот: нападение на мой дух!..
–– Я сам партия.
–– В смысле?
Глаза его были… по-прежнему безнадёжны.
Пауза стала противоречивая.
В "нашу"!.. А партий в стране, говорят, не один десяток!.. "Что ты думаешь?"!.. Будто я уж обязан думать непременно на эту тему, да ещё именно о партиях, да ещё именно о какой-то "нашей"!..
Вслух я повторил:
–– Писатель настоящий сам суть партия.
–– В смысле?
–– В смысле: со знаком восклицания.
–– Э-э… В смысле?..
–– Победа.
–– А-а…
Я, возбуждённый, даже увлёкся:
–– И ещё: версия реальности.
–– Ага!
Понял не понял?..
Такова была на этот раз замеченная мною действительность.
Реальность же, которой не было, – то есть которая была, но её никто явно не видел, так что её как бы и не было, – была такова.
–– Я, депутат, да ещё и с дипломом журналиста, да ещё кто в гуще политики, понимаю – понимаю, что если партий несколько, притом – много, и все – столь разные, то не может же быть, чтобы все они до единой в самом деле желали всему населению страны, столь же разному, добра… а если – даже если все того желают, то не может же быть, раз партии такие разные, что все их цели одинаково верны и достижимы… И я, член фракции такой-то партии, понимаю – понимаю, что не может же быть так, что именно цели нашей партии в самом деле и благие, и верные, и достижимые… Я понимаю и то, что всякий из населения это понимает или, если захочет, сможет понять… И я, гражданин самый обычный, понимаю – понимаю, что будь я членом какой другой партии, я бы, возможно, – в чем и суть! – не стал в ней одним из лидеров, как теперь в нашей, и не был бы, значит, депутатом в Думе… Был бы я, человек самый обыкновенный, сотрудником обыкновенным каким-нибудь газеты какой-нибудь… с зарплатой какой-нибудь и с именем каким-нибудь… Я это всё понимаю, понимаю, понимаю!..
Но – это была реальность, которой не было.
Мне стало жаль… каких-то других, многих…
Я, однако, всего лишь миролюбиво заземлился:
–– Мне на политическую тему нечего сказать.
–– Разве?
–– Разве одно! За свободу я благодарить никого не обязан, а за отсутствие свободы имею право кого стоит проклясть.
–– Ого!
–– Притом если ещё будет у меня таковое настроение.
–– Вот! – подхватил он.
Закрутил кулаками – будто гнул тугую проволоку.
–– Ты устранился!
–– Да как сказать…
–– Ты не боец!
–– Только сам с собой.
Кулаки у него, право…
–– Слыхал, что сказал вчера по телику эта блядь?
Мне стало скучно.
Раньше он не матерился… Да и теперь: не пьёт, не курит.
–– А наша партия для людей!
Молчать стало нетактично.
–– Боритесь, значит, за повышение благополучия? Но ведь это насилие. Очередное. Просто своеобразное. У нас, по опросам, больше половины мечтает похудеть. Что им в этом мешает?..
Я поперхнулся… (От насилия общения…)
–– Уберите-ка лучше по всей стране со всех площадей все памятники с думающим за всех лбом. Вот что насущно.
Мне сделалось, как всегда в горячности, размагниченно-пусто.
Он же – нетерпеливо опять своё, его:
–– Народ меня выбрал…
–– Я тебя выбрал!
Рявкнулось это "я".
Он дёрнул головой… но уже – сосредоточенно…
Красным стало его лицо.
Естественно. Памятливо. Ранимо.
И – беззащитно.
Он испугался.
Говорили, впрочем, наедине и за дверью закрытой.
В смысле: не в прямом эфире.
Не было словно в мире чего-то вовсе – и вот оно сделалось правилом.
Разве раньше никогда я не видывал парка на окне, разве сам я, ребёнок и взрослый, ни разу не дышал на стекло?..
Живое суть живое, и покуда оно живое…
–– Как не знал я этого тыщу лет!
Самого понятного.
Покуда люди живые, у людей одна забота: лишь бы! А именно: лишь бы им – говорить, орать, петь… целоваться, обниматься, содрогаться… лишь бы – подарить, послать, посвятить… сбыть, столкнуть, сбросить… продать, прожить, пропить… лишь бы им – растратить, расточить, растранжирить.
Всё – отдать.
И все силы отдать – чтобы всё отдать.
И даже запастись отдаванием вширь и впредь: брызжут им ныне даже в космос.
Не посоветовавшись…
Да, кстати, кстати!
–– Со мной!
–– "Не новость".
Люди направляют в космос свои телескопы, аппараты и мысли – и как бы отвлекаются… от самих себя. Человек современный (как он сам себя величает) живёт в состоянии полёта разума в космос. Вместо жизни…
Да! Да!
–– Вместо жизни в состоянии полёта разума из космоса!
Пора бы живому… увидеть жизнь со стороны.
Со стороны, может быть… даже Сверх-Жизни.
Жизнь это жизнь, а жизнь это – отдавание.
–– Крик мой даже этот!
–– "Я здесь, здесь".
И – способны ли те, летящие, на эту цель, если они не живут с этой целью?..
Так и хочется догадливо выпалить:
–– Человечество в беде: оно летит в космос!
Но надо быть к нему, к человечеству, ещё строже.
Да вот бы я – космонавт, астронавт! И – в полёте! И – отдалился. То есть… Невыразимо. Солнце само мне – точка еле видимая. И вокруг… Да нет там никакого "вокруг"!.. И нету там этого самого "там"!.. Но пусть – отдалился… И жду слов… как всегда… откуда-то… Но – тёмная глубина…
–– Нет! Это невыносимо!..
Невозможно. Противно. Попросту…
–– Неразумно.
Ой… Ну да всё-таки вот бы я… пусть! пусть!.. космонавт. Какой-то скафандр, что ли, какие-то приборы… Для каких-то целей… Та-ак… А вот бы!.. А вот бы в таком-то отдалении я… и не стал бы делать никаких экспериментов! Во как!.. Потому что – в таковой-то невесомости… и весомости разума – оказалось бы – да, оказалось! – что главный, главнейший эксперимент уже, уже совершён и завершён!
Ибо я отдалился… в определённое своё, моё, состояние.
Ибо я там и тогда бы воскликнул:
–– Зачем?!..
Наверняка бы так.
Самый ведь живой вопрос для самого живого живого – для мысли – это вопрос: "Зачем?".
Узнать чтоб это, разве и стоило бы отдаляться.
Смотрел бы я. В иллюминатор-то. Возле точки той, которая по терминологии Солнце… неужто есть ещё… какая-то Земля?!.. Где есть цветы и птицы, трава и волны, ветер и дождь, музыка и любовь.
Так вот.
Если есть.
То – зачем они?!..
О-ой, страшно…
–– Расстояние это проклятие!
Нет, не так…
Что такое "тоска"?..
–– Тоска это когда Землю даже не видно!
Все остальные чувства это грусть на Земле.
Эта – вот уж настоящая! – тоска у человечества, может и верно, – разве ещё впереди?..
Итак, вот бы я в отдалении. (В самом ненужном: иноземном.)
Возвращусь не возвращусь – зачем этой Глубокой Темноте эта самая живая Земля?..
–– Господи, зачем?!..
Но и это не всё.
Земляне, инопланетяне, человеки те снежные, тарелки те неопознанные, зоны те аномальные, иные те параллельные, как их, жизни формы – все они, вместе и врозь, – за-чем?..
Планета летит, ветер горит… марсиане разные соседствуют… я брожу по комнате бессонной – и разве есть что-то общее?..