Жизнь, Живи!

Евгений Кузнецов

Жизнь, Живи!

Тысячелетию Ярославля

Первая глава

Сначала скажу всё.

Я – просто я.

А слова эти я узнал потом.

Я в колыбели. И я – словно одно само зрение. Я даже не знаю, что я смотрю через глаза. Я вообще не ведаю, что у меня есть… какое-то тельце… Белые простыни окружают. И лицо, почему-то уже знакомое, – пугая?.. радуя?.. – иногда нависает надо мною.

Слышать, такого не знаю, ничего не слышу – даже, конечно, и крика моего, младенца, тела.

И я – отчетливо:

–– Куда же я попал?!..

Проговорил.

Сам себе.

Спохватился… Воскликнул…

На каком языке?..

Но – первое, что в моей жизни… в жизни моей… первое, что вообще ощутил-подумал-сказал.

С этим настроением – в таком состоянии: куда я попал? – я и живу.

А все и всё вокруг, вижу, лишь отвлекают меня от этой моей исконной озабоченности.

И прежде всего – я сам себя, забываясь.

Я – словно капля, которая капнула тогда в тело, которое и сделалось моим.

Которая капнула – в жизнь.

Вот в эту.

…Страшное самое, как слышу, что меня когда-то не будет? – Но тогда несоизмеримо страшнее казалось бы то, что меня до рождения – не было! Ведь сколько-то, если и впрямь ограниченно, пожив, я (по крайней мере!..) видел солнце, дождь, лес… я дышал, любил, писал…

Но я – я.

Радостно если хоть что-то – так уж одно лишь то, что я это точно знаю.

И – только радость.

Я был всегда.

Как-то.

Где-то же был, раз – попал!

Это и хотел я прежде всего сказать.

Мне.

Обо мне.

То есть, как явно ощущаю, – чему-то разом всему.

ВСЕМУ.

Потому и для того и просилась речь.

-– Жизнь это отдавание!

Вот слово, которое – само.

Пятнышко-то дыхания… среди бела дня… одно лишь и было…

–– Отдавание!

Иначе – а иначе и не бывает.

Глядел и гляжу: красивым, богатым, прославленным мечтает ли кто быть или стать – он жаждет отдавать, он рвётся отдавать!..

Хотя бы и я вот сейчас – бродя всего-навсего по комнатной ночи.

Верно, верно.

Живой каждый и всякий – чем он непременно, беспрестанно и усердно, собственно, занят? – Да отдаванием. Отдаванием всего, что у него в жизни ни есть.

Калорий, денег, времени… движимости той и недвижимости… спермы, гения, пота… волос, зубов, крови…

Ну и самой своей жизни.

Только этим все и заняты.

Вздох за вздохом, пульс за пульсом, миг за мигом…

Кулак за кулаком, поцелуй за поцелуем, крест за крестом!..

Да и всё-то живое, покуда живое, – то же и так же: дерево – лист за листом, птица – взмах за взмахом, ещё – перо за пером, зверь – прыжок за прыжком и клок за клоком.

–– Все вершат Отдавание!

В конечном… бесконечном итоге… безитожном…

Лезет пигмей по стволу; его дело – лезть… Падает плод с кроны; его дело – падать… Барабанит вон интеллект на компьютере… да ещё и томится, опахнутый миновавшими его бёдрами.

Примеры – безумие примеров.

Дыхание то… спасительное!

И будто я теперь – с некоего облака:

–– Живёт, живёт жизнь!..

Девочка та вчера – словно растворена она теперь во всём воздухе, в любом пространстве, будто стала она для меня… ароматом моей комнаты, целого города, ароматом всей Вселенной.

Было, было…

Лицо свое девочка приблизила снаружи к стеклу – и всего-то: я её изнутри магазина вижу, а она меня – нет; и смешно, и тревожно. (Ей безделушку, что ли, какую-то бы на витрине.)

А я – словно очнулся…

Притом – от многолетия и беспутности.

Пятнышко… Родилось на стекле… Кружок полупрозрачный матовый… От её дыхания…

Она – отдавала своё тепло! Отдавала стеклу – и всей Вселенной – свою теплоту… и растворённую в этой теплоте свою влагу.

–– Я, не видимый всеми, видел!

И сию, ночью, минуту – одарённый – никак не могу обойтись без этого… без этого, которое – это, слова:

–– Бог.

…Шёл потом, дыша, ногами моими по улицам города, смотрел глазами моими на живых людей и на живых собак… Спал потом, наверное – дыша, вот на этой смятой постели… Но всё уже, чувствовал, – с обновлённым сердцебиением.

Загадка загадалась – и этим… разгадалась.

Искалось лишь, ощущал, слово.

И – вот:

–– Жизнь! Это! Отдавание!

Само метание моё теперь по комнате, сама горячность моя в теле, сам порыв меня из меня.

Единственно верное сейчас говорю – будто никогда в жизни ничего не говорил.

И я как-то…

–– Правдиво беспокоен!

–– "Я здесь".

Здесь?..

Да, я как никогда сейчас здесь.

То есть: у самого истока невидимого, но ощутимого разума, Разума.

И – торжественность вокруг.

И торжество – во мне.

…Зашуршал под окном оранжевый осторожный свет такси – кто-то что-то кому-то отдаёт!.. В эти четыре тёмные часа.

В мои, в мои.

–– Я это ясность и новость.

–– "Здесь. Здесь".

Любовь это призыв.

Посылание призыва и восприятие призыва.

В тот вечер я, как всегда на людях, был слегка скованно раздражён.

Говорили о знакомых и о знакомых книгах. То есть, конечно, попросту болтали.

С людьми, прежде всего, скучно. Они всё узнают друг от друга. А не каждый сам от себя.

Поэтому и хорошо, что все пили, – и можно было мне пить.

Как и при любом общении, я затаённо и гневно ощущал своё, моё, обычное: чего-то всем от меня надо!..

Летя привычно в бездну моей искренности, мне, признаться, любому собеседнику и любой аудитории – кто бы знал! – сначала так и хочется выпалить в глаза:

–– У меня всё есть!

А – собеседнице?..

В компании той разбитной она одна… иноземно молчала.

И с ужасом, тем – первым, я ощутил, что она сейчас обо всём, что тут видит и слышит, судит… по моим глазам. И если мы посматривали друг на друга – то словно бы каждый раз знакомились заново.

И казалось мне уже грехом сказать ей, опытно и брезгливо, взглядом:

–– Да с какой стати!

Наоборот: с первого мига её присутствия рядом… не хотелось, по моей природной мечтательности, ни у кого ничего о ней спрашивать.

–– Павел.

–– Даша.

Плавная, осторожная…

Люди когда слишком близко возле меня, состояние моё обычное – стыд и возмущение. Стыд – за то, что у меня есть глаза, уши, руки, желудок и прочие органы и члены… И – возмущение: оттого что они, люди, обо мне полагают, будто это всё – для них!..

–– Но я уже служу.

–– "Занят".

–– Стыдно просить! Стыдно принимать!

–– "Желать. Благодарить".

Ведь если и просят, то, по сути, не меня о чём-то, а – что-то моё!.. Если и предлагают – то не что-то своё, а, по сути, – себя… для чего-то моего!..

Я же, как недавно-то понял, постоянно, всю жизнь, пекусь не о том, что и как у кого взять. А – как отдать. Притом…

–– Невидимому как бы чему-то, но…

–– "Явному".

И я нервничаю, когда общаюсь.

И потому пью.

(Вообще, точнее бы говорить: "Я сказал мне". Вопреки-то общепринятому так называемому. "Я встал на мои ноги". – Как правдиво!.. Разве что, пусть, о рубашке: "Я надел свою рубашку".)

Пил в тот раз, правда, забыв, что пью вино.

–– Неужели?.. Неужели?..

Испуганными – оттого, что я очутился, будто лишь сегодня, на этом свете… большими, как ошалело ощущал, моими глазами… я смотрел сквозь невидимый воздух… на эту женщину… с громким редким стуком изнутри в мою грудь… и, корёжа и улаживая что-то во мне, отнюдь не исподволь понимал… что именно через неё, через эту женщину… я как раз и мог бы пересылать что-то очень ценное моё, даже, может, всего целиком меня… пересылать тому всему-то – всему, Всему!..

Чего постоянно, кстати, и ожидает от меня это самое Всё.

И это, сию минуту, требовательная реальность.