Счастливая куртизанка

Все эти мысли смущали меня несказанно, и я просто не знала, что и предпринять. Я уже стала совсем отчаиваться когда-либо ее увидеть, ибо вот уже более двух недель, как она меня покинула: а поскольку она взяла с собою все свои пожитки, а также деньги — а их у нее было немало — то у нее и не было причин возвращаться; никакого адреса, куда она переехала, никакого намека, в какой части света ее разыскивать, она не оставила. Беспокоило меня также еще одно обстоятельство, а именно, что мы с супругом порешили щедро вознаградить Эми, не принимая в расчет тех денег, какие она могла отложить сама; но мы не успели поделиться с нею нашим намерением, так что у Эми. было еще одной причиной меньше вернуться ко мне.

Все это вместе взятое — беспокойство, причиняемое мне девчонкой, которая шла за мной по пятам, как гончая собака, напавшая на горячий след и потом потерявшая его, все это, говорю, вместе с исчезновением Эми заставило меня принять решение как можно скорее ехать в Голландию: там, и только там, думала я, обрету я желанный покой. И вот однажды я сказала своему супругу, что боюсь, как бы он не рассердился на меня за то, что я ввела его в заблуждение, и что я сама уже начинаю сомневаться, будто забрюхатела: а раз так, сказала я, и поскольку вещи наши давно уже уложены и все подготовлено для отъезда в Голландию, то я готова ехать с ним в любой день, какой он назначит.

Супруг мой, которому было все равно, ехать ли или оставаться, предоставил все это на мое усмотрение: я же, поразмыслив немного, начала собираться к отъезду. Но, увы! — я пребывала в крайней нерешительности. Без Эми я была как без рук: она была моим управляющим, она следила за моей рентой (то есть за процентами с моего капитала), она вела счета, — словом, занималась всеми моими делами: без нее я не могла ничего — ни ехать, ни оставаться. Меж тем в это самое время случилось одно происшествие, касавшееся до Эми и напугавшее меня так, что я уехала — и притом без нее — в величайшем смятении и ужасе.

Я уже рассказывала, как ко мне приезжала квакерша и сообщила, что моя дочь ведет за нею неусыпное наблюдение и что она днем и ночью следит за ее домом. В самом деле, та приставила шпиона, который так успешно за нею (квакершею) следил, что она и шагу не могла ступить без того, чтобы той не стало известно.

Это стало слишком ясно, когда на другое утро после приезда квакерши (которую я оставила у себя ночевать), к моему несказанному удивлению, у моего домика остановилась наемная карета, в которой я увидела мою дочь. По счастливому стечению обстоятельств — хоть во всем прочем они складывались весьма для меня несчастливо — муж в то самое утро велел заложить карету и укатил в Лондон. Что до меня, то я не знаю, как только у меня душа с телом не рассталась; я так была поражена, что не знала, ни что сказать, ни как поступить.

Находчивая квакерша, однако, сохранила присутствие духа и спросила, нет ли у меня знакомых среди соседей. Я ответила ей, что да, совсем рядом живет дама, с которой я сдружилась и была на короткой ноге. «Да, но можешь ли ты к ней проникнуть, не выходя на улицу, задами?» — спрашивает квакерша. В нашем доме и в самом деле была дверь, выходящая в сад, которою мы обычно пользовались. «Отлично, — говорит моя квакерша, — выйди в таком случае через эту дверь и отправляйся к своей приятельнице, остальное же предоставь мне». Я тотчас выбежала, сказала соседке (ибо мы в самом деле были очень коротки), что я сегодня вдовствую, поскольку муж мой уехал в Лондон, и что я пришла к ней не просто с визитом, а на целый день, так как к моей хозяйке приехали какие-то люди из Лондона. Итак, сочинив эту правдоподобную ложь, я извлекла из сумки, которую принесла с собой, рукоделие, говоря, что не намерена целый день сидеть сложа руки.

В то время как я вышла в одну дверь, мой друг квакерша подошла к другой — встречать незваную гостью. Девица моя без дальних церемоний приказала кучеру позвонить у ворот, а сама меж тем выходит и направляется к двери дома; одна из деревенских девушек (прислуживавших в доме, ибо моим служанкам квакерша запретила выходить) открывает дверь. Гостья объявляет, что хочет видеть госпожу такую-то, называя мою квакершу, и служанка просит ее войти в дом. Затем квакерша, видя, что отступление бесполезно, тотчас направляется к ней, придав, однако, своему лицу выражение самое суровое, а так как серьезность ей была свойственна, то ей это вполне удалось.

Войдя в небольшую гостиную, куда к этому времени мою девицу провели, она хранила суровое выражение лица, но не проронила ни слова; дочь моя тоже заговорила не сразу. Наконец, она прервала молчание.

— Надеюсь вы меня узнаете, сударыня? — спросила она.

— Да, — говорит квакерша, — я тебя знаю.

И в таком-то духе они продолжали свой диалог.

Девица: Следовательно, вам также известно, по какому делу я сюда прибыла?

Квакерша: Отнюдь нет, я не знаю, какое у тебя может быть ко мне здесь дело.

Девица: По правде сказать, дело мое касается в основном не вас.

Квакерша: Зачем же ты тогда выбралась так далеко для встречи со мною?

Девица: Вы знаете, кого я ищу. (Здесь девица заплакала.)

Квакерша: Зачем же ты следуешь за мною, когда я, как тебе известно, не раз говорила, что знать не знаю, где она?

Девица: Я надеялась, что вы все же знаете.

Квакерша: Следовательно, ты надеялась, что я говорила неправду, а это грешно.

Девица: Я уверена, что она находится в этом доме.

Квакерша: Если ты так полагаешь, можешь спросить обитателей дома. Итак, ко мне у тебя больше никаких дел нет. Прощай. (Делает движение к дверям).

Девица: Я не хотела бы показаться неучтивой. Позвольте мне ее видеть, умоляю вас!

Квакерша: Я здесь в гостях у своих друзей и с твоей стороны совсем неучтиво меня преследовать.

Девица: Я приехала в надежде добиться окончательного решения в важном для меня деле, о котором вы знаете.

Квакерша: Ты приехала сюда совершенно понапрасну, говорю я; и я посоветовала бы тебе ехать назад и успокоиться; я намерена держать слово, которое я тебе дала, — не принимать никакого участия в этом деле и, даже если мне что станет известно, не давать тебе об этом отчета — разве что получу особое на то распоряжение от миледи ***.

Девица: Кабы вы знали, в каком я горе, вы не были бы так жестоки ко мне!

Квакерша: Ты мне рассказывала свою историю и, по моему мнению, было бы большей жестокостью сказать тебе, где она, чем не говорить; ибо она, насколько я понимаю, не желает тебя видеть и отрицает, что ты ее дочь. Неужели ты будешь настаивать, чтобы, чужие люди признали тебя родной?

Девица: Ах, если бы мне только с нею поговорить! Я бы доказала ей наше родство, и она бы не могла его отрицать.

Квакерша: Да, но, насколько я понимаю, тебе с ней не удастся поговорить.

Девица: Я надеюсь, что вы скажете, мне, здесь ли она. Мне достоверно известно, что вы сюда приехали повидаться с нею и что она сама за вами прислала.

Квакерша: Удивляюсь, как это тебе может быть достоверно известно. Если я приехала повидаться с нею, значит ты ошиблась домом, ибо, уверяю тебя, в этом доме ее нет.

Девица стояла на своем с величайшим упорством и при этом горько плакала, так что сердце моей бедной квакерши даже смягчилось и она уговаривала меня подумать, и, если только это возможно, встретиться с нею и ее выслушать; это, впрочем, было потом. Возвращаюсь к их разговору.

Квакерша долго с нею возилась; та стала говорить, что отправит карету в Лондон, а сама заночует где-нибудь в деревне. Квакерша понимала, что это было бы чрезвычайно для меня неудобно, но не смела и слова сказать; но вдруг ее осенила дерзкая мысль, и она решилась на рискованный шаг, который, если бы не достиг желаемого ею результата, оказался бы весьма опасным.

Она сказала ей, что отправить карету назад она вольна, но что найти пристанище в деревне ей вряд ли удастся; но поскольку она приехала в место, где у нее нет никого знакомых, она, квакерша, готова оказать ей дружескую помощь и спросит хозяев дома, нет ли у них свободной комнаты, в которой та могла бы переночевать; иначе, если она отпустит карету и не найдет ночлега, неизвестно, как она доберется до Лондона.