Страница 3 из 15
В 1863–1865 годах М. Н. Муравьев был едва ли не самым популярным человеком в России. Со всех концов империи ему слали приветственные адреса университеты, дворянские собрания, купеческие общества, крестьянские сходы. За его успехи возносились молитвы в тысячах православных церквей. В то же время в либерально-аристократических кругах его величали «людоедом», а вождь революционно-демократического лагеря А. И. Герцен называл поток приветственных писем к Муравьеву «адресоложством», а его самого честил «вешателем» и «вампиром».
Когда в начале сентября 1866 года император, наследник престола и весь двор на Лазаревском кладбище Александро-Невской лавры провожали Муравьева в последний путь, на печальной церемонии незримо присутствовали два разительно не похожих друг на друга мифа. В одном из них покойный представал самоотверженным героем без страха и упрека, могучим спасителем России, в другом – беспринципным ренегатом, беззастенчивым карьеристом, реакционером и едва ли не патологически жестоким палачом. Сосуществование и конкуренция двух «муравьевских» мифов продолжились и после его смерти. В первое время после кончины графа героический миф слегка поблек. Большинство общественно-политических изданий не сочли даже нужным поместить некролог. Но с середины 1870-х героический миф начинает оживать. При Александре III образ М. Н. Муравьева вновь оказался востребованным как символ русской силы. Принимается решение воздвигнуть ему памятник, и начинается сбор средств. В 1898 году памятник был установлен в центре Вильны, учреждается также посвященный ему музей.
В первые десятилетия двадцатого века по мере усиления в общественном мнении демократических тенденций и критического отношения к официозной историографии в трактовке образа Муравьева усиливаются критические ноты, восходящие к наследию Герцена. В 1915 году статью о М. Н. Муравьеве в энциклопедический словарь Гранат пишет будущий «глава марксистской исторической школы в СССР» М. Н. Покровский[1]. Эта статья, выдержанная в жестко антимуравьевском духе, с середины 1920-х годов становится директивной для всех советских историков и всех отечественных энциклопедий, так или иначе упоминающих о Михаиле Муравьеве. В 1936 году историческая школа М. Н. Покровского подвергается разгрому, в частности за очернительство истории России. Но список конкретных имен, которые подлежат исторической реабилитации, очень короток и определяется непосредственно директивной инстанцией. М. Н. Муравьева в нем, конечно, нет. Нет в нем, правда, и имен десятков других выдающихся деятелей XIX века. Но если другие из истории просто исчезают, то Муравьев остается в качестве антигероя с обязательным атрибутом «вешатель». В особенно трудное положение при этом ставятся исследователи истории декабризма: без упоминания М. Муравьева им обойтись трудно, но они помнят, что по правилам сталинского исторического мифотворчества отрицательные герои не должны упоминаться в компании с героями положительными. (В ряде энциклопедических изданий, например, в соответствующих статьях упоминается о том, что А. Н. и Н. Н. Муравьевы родные братья, но о том, что Михаил Николаевич тоже их родной брат, не сообщается.) В пятидесятые годы простой выход из трудного положения нашла М. В. Нечкина, которая при упоминании М. Муравьева среди членов преддекабристских обществ сообщила, что «до ареста в 1826 году будущий Муравьев-Вешатель, жесточайший усмиритель польского восстания 1863 года, еще не проявлял своих палаческих черт»[2].
Ситуация изменилась только после того, как российская историческая наука была освобождена от идеологических императивов и политических запретов. В начале нулевых М. Д. Долбилов в ряде статей, опираясь на обширный архивный материал, глубоко и непредвзято проанализировал различные периоды деятельности Муравьева[3]. В 2007 году появилось диссертационное исследование С. В. Ананьева, с объективистских позиций освещающее политическую биографию Михаила Николаевича в целом[4]. В 2008 году были переизданы записки Муравьева с приложением выдержек из мемуаров его современников. Составитель сборника и автор предисловия К. В. Петров завершает подготовленную им развернутую биографическую справку призывом отказаться от оценки Муравьева только как «вешателя»[5]. В 2014 году Институт русского мира издал сборник воспоминаний современников о нем, включив в этот сборник в основном записки деятелей, симпатизировавших Муравьеву и его политике[6]. Наконец, в 2015 году Институт российской истории выпустил в свет монографию Э. П. Федосовой «Жизнь на службе империи», посвященную главным образом работе Михаила Николаевича в Северо-Западном крае[7]. (Мне Эльмира Петровна Федосова не родственница, а однофамилица. – П. Ф.)
Задача историка, изучающего тот или иной период прошлого, по простому, но емкому определению классика немецкой историографии Леопольда фон Ранке, состоит в том, чтобы узнать из документов и других письменных источников и описать для других «wie es eigentlich gewesen» («как это собственно было»). То есть как действовали люди, поступки которых в совокупности и составляют историческое событие. М. Н. Муравьеву выпало поучаствовать во многих важнейших событиях и свершениях отечественной истории 20–60-х годов позапрошлого века, причем во многих из них он играл заметную, порой даже определяющую роль. Понять, как, собственно, происходили эти события, без учета роли Муравьева невозможно. Да и сама эта роль, действия и мотивы Муравьева в разных исторических ситуациях, его эволюция как личности и как политика нуждаются в дальнейшем осмыслении. Многие периоды его жизни до сих пор едва затронуты исследованиями. Многие документы, хранящиеся в центральных, ведомственных и региональных архивах, не изучены.
Исторической науке в принципе не дано с исчерпывающей полнотой ответить на сформулированный Ранке простой вопрос. И дело не только в неполноте и неизбежной внутренней противоречивости источниковой базы, но и в многообразии действующих лиц и групп, скрытости и малодоступности для анализа истинных мотивов их действий. В зависимости от интересов и точки зрения наблюдателей и участников их свидетельства об одних и тех же событиях различаются. Порой весьма существенно, а иногда и диаметрально противоположным образом. Что же касается истинных мотивов исторических персонажей, то о них историк может только догадываться с той или иной степенью вероятности. Поэтому даже в тех заключениях, которые делаются на этот счет на основании, казалось бы, неоспоримых фактов, всегда и неизбежно присутствует какая-то доля гипотетичности.
Но если дать вполне удовлетворительный ответ на вопрос «как это было» науке не по силам, то продвигаться к картине все более полной и адекватной исторической реальности вполне возможно. Этим мы и займемся.
I. Род
Многие события, определяющие жизненный путь человека, происходят задолго до его рождения. За годы, десятилетия, а порой и за века. Эхо этих событий докатывается до нас из близкого и далекого прошлого через историческую память народа, к которому мы принадлежим, политическую культуру государства, гражданами которого являемся, через традиции и ценности той среды, в которой протекает наша жизнь.
В числе этих медиаторов между живущим поколением и событиями давно минувшими важное место занимает род – общность, включающая в себя потомков одного и того же предка, как живущих ныне, так и тех, кто жил прежде, – в той, естественно, мере, в которой факт их существования, их имена и их деяния закреплены в исторической памяти.
1
[Покровский М. Н.] Муравьев, граф, Михаил Николаевич // Энциклопедический словарь Т-ва «Бр. А. и И. Гранат и К°» / под ред. проф. Ю. С. Гамбарова, проф. В. Я. Железнова, проф. М. М. Ковалевского [и др.]. Изд. 7-е. М.: Т-во «Бр. А. и И. Гранат и К°», [1916]. Т. 29. Стб. 397–399.
2
Нечкина М. В. Священная артель: Кружок Александра Муравьева и Ивана Бурцова. 1814–1817 // Декабристы и их время: материалы и сообщения / АН СССР, Ин-т рус. лит. (Пушкинский Дом); под ред. М. П. Алексеева, Б. С. Мейлаха. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1951. С. 164.
3
См. статьи М. Д. Долбилова: Конструирование образов мятежа: политика М. Н. Муравьева в Литовско-Белорусском крае в 1863–1865 гг. как объект историко-антропологического анализа // Actio Nova 2000: сб. науч. ст. / отв. ред. А. И. Филюшкин. М.: Глобус, 2000. С. 338–408; Консервативная программа М. Н. Муравьева в реформаторском аспекте // современность: мат-лы международ. науч.-практ. конф. М.: РОССПЭН, 2001; Культурная идиома возрождения России как фактор имперской политики в Северо-Западном крае в 1863–1865 гг. // Ab Imperio. Казань, 2001. № 1–2; М. Н. Муравьев и освобождение крестьян: проблема консервативно-бюрократического реформаторства // Отечественная история. 2002. № 6. С. 67–90; «…Считал себя обязанным в сем участвовать». Почему М. Н. Муравьев не отрекся от «Союза благоденствия» // Декабристы: актуальные проблемы и новые подходы. М.: РГГУ, 2008. С. 195–215.
4
Ананьев С. В. М. Н. Муравьев-Виленский: политическая биография: дис. … канд. ист. наук. Саратов: Саратов. гос. тех. ун-т, 2007.
5
«Готов собою жертвовать…»: Записки графа Михаила Николаевича Муравьева об управлении Северо-Западным краем и об усмирении в нем мятежа. 1863–1866 гг. / сост., вступ. ст., коммент. К. В. Петрова. М.: Пашков Дом, 2008.
6
Воспоминания современников о Михаиле Муравьеве, графе Виленском / сост., предисл. и коммент. С. В. Лебедева; отв. ред. О. А. Платонов. М.: Ин-т рус. цивилизации, 2014. (Русская биографическая серия).
7
Федосова Э. П. Граф М. Н. Муравьев-Виленский (1796–1866): Жизнь на службе империи / Ин-т рос. истории РАН. М.: Изд. центр ИРИ РАН, 2015.