Страница 63 из 205
Следует отметить, что по существовавшим в спецслужбах правилам офицеры личной охраны руководителя страны подчинялись исключительно главе государства и начальнику его охраны. И больше никому. Требования на этот счет всегда и везде были очень жесткие, исключения не допускались. Обусловлено это было необходимостью пресечения попыток заговоров ближайшего окружения в отношении глав государства.
В случае со Сталиным в марте 1953 года ситуация предстала в парадоксальном виде. Начальник ГУО и министр госбезопасности полностью устранился от выяснения причин «болезни» главного охраняемого в стране лица и не принял никаких мер по скорейшему началу его лечения и выяснению причин заболевания. Более того, он вообще не появился возле умирающего Сталина. Именно Игнатьев был обязан в соответствии с должностными инструкциями затребовать от всех офицеров охраны и обслуживающего персонала дачи, находящихся при исполнении служебных обязанностей в роковую для Сталина ночь, подробные рапорты с изложением того, чему они были свидетелями и каковы были их действия в сложившейся обстановке. Помещения дачи должны были опечатать, включая кухню, и тщательно обследовать. Недопитую Сталиным бутылку минеральной воды, например, обязаны были немедленно отправить на экспертизу.
Непонятно также, почему первого человека страны не отвезли в кремлевскую больницу, где врачи могли приступить к нормальному лечению пациента, а оставили умирать на даче без оказания ему необходимой медицинской помощи.
Вполне намеренно ничего этого сделано не было. Появлялись в большом количестве какие-то посторонние люди, к медицине отношения не имевшие, будто лишь ждавшие сообщения о том, что Сталин, наконец-то, умер. Очевидцы, включая дочь Сталина Светлану Аллилуеву, отмечали хозяйничанье уже в эти дни Берии, который беспрепятственно заходил в личные комнаты еще живого Сталина, куда посторонним вход был категорически воспрещен.
В результате, до 5 марта так никто и не смог установить, что же происходит со Сталиным и чем он «болен». Факт преднамеренного отравления «вождя» установили лишь 5 марта после получения результатов анализов, сделанных с опозданием в несколько дней. Патологоанатомические исследования подтвердили версию об отравлении, вызвавшем кровоизлияние в головной мозг, желудок и кишечник, приведшее, в свою очередь, к параличу правых конечностей и утрате речи. Чем-то все это напоминало историю смерти Ленина.
При проведении экспертизы фамилия Сталина врачам не называлась. Указывалось лишь, что результаты экспертизы и анализов должен забрать Хрусталев, полковник госбезопасности и начальник выездной охраны Сталина. Он первым узнал о том, что Сталина отравили. Прожил Хрусталев после этого недолго. Точных сведений о его смерти нет, но в том же году он ушел из жизни. По одной из версий, он покончил с собой.
15 марта 1953 года, через 10 дней после смерти Сталина, был смещен со своего поста Игнатьев, не достаточно активно участвовавший в заговоре. Тем не менее он явился вехой в истории советской госбезопасности, потому как стал первым руководителем ведомства, не расстрелянным после отставки. Он продолжал служить на различных партийно-государственных постах, в 1960 году вышел на пенсию, жил в Москве и тихо умер 27 ноября 1983 года. В отличие от почти всех предшественников, захороненных непонятно где и в общих могилах, Игнатьева похоронили на Новодевичьем кладбище.
9 марта 1953 года состоялись похороны Сталина. Стоявший на мавзолее Берия, указывая на гроб с телом «хозяина», сказал находившемуся рядом Молотову: «Это я его убрал, я всех вас спас». На следующий день Маленков в ходе заседания президиума ЦК партии заявил: «Считаем обязательным прекратить политику культа личности». Так что идея разоблачения культа личности уже мертвого Сталина исходила, видимо, не от Хрущева, а от Маленкова. Хрущев же в тот момент больше всего боялся стать жертвой очередной чистки, проводимой Берией: «Как только Сталин свалился, Берия в открытую стал пылать злобой против него. И ругал, и издевался над ним. Просто невозможно было его слушать!» — вспоминал много позже Хрущев о том, как вел себя Берия по отношению к умирающему Сталину.
Существует много свидетельств того, что Берию «арестовали» без санкции прокуратуры, не предъявив ему обвинений, и убили прямо во время задержания. Генерал-майор в отставке, бывший главный государственный санитарный врач СССР, академик российской Академии медицинских наук Петр Бургасов, с начала 1950-х входивший в состав группы ученых, участвовавших в разработке средств защиты от оружия массового поражения (ОМП) и находившийся в непосредственном подчинении Берии, под руководством которого в СССР велись разработки ОМП, вспоминал о дне ареста Берии:
В 12:30 [26 июня 1953 года] я поднимался из буфета к себе на этаж, и вдруг по лестнице мимо меня, мрачнее тучи проносятся министр боеприпасов СССР Борис Львович Ванников и сын Берии Серго — они меня даже чуть не сбили. Это было невероятно, чтобы Ванников не остановился и бежал по лестнице. Да и сын Берии никогда у нас днем не появлялся. Что-то случилось. Позже Ванников вернулся один, без Серго. Я был с Борисом Львовичем в хороших отношениях, мне хотелось знать, что произошло, и я зашел к нему в кабинет. А он сидит, опустив голову на стол. Потом поднимает голову и говорит мне: «Нашего шефа, Лаврентия Павловича Берии, больше нет. Его сегодня расстреляли в собственной московской квартире. Я только что там был...» И рассказывает, что сыну Берии Серго позвонил один из военных, сообщил, что дом его отца окружен солдатами. Ванников и Серго срочно туда поехали. Возле дома Берии стояли военные машины, по территории ходили вооруженные автоматчики. К Ванникову подошел капитан и сказал, что пятнадцать минут назад из дома были вынесены носилки с мертвым телом, закрытым плащ-палаткой. Стекла в кабинете Берии разбиты автоматными очередями.
Вот что вспоминал сын Лаврентия Берии Серго:
Заседание в Кремле [26 июня 1953 года] почему-то отложили, и отец уехал домой. Обычно он обедал дома. Примерно в полдень в кабинете Бориса Львовича Ванникова, генерал-полковника [...] ближайшего помощника моего отца по атомным делам, раздался звонок. Я находился в кабинете Бориса Львовича — мы готовили доклад правительству о готовности к испытаниям. Звонил летчик-испытатель Амет-Хан Султан, дважды Герой Советского Союза. С ним и с Сергеем Анохиным, тоже Героем Советского Союза, замечательным летчиком-испытателем, мы в те годы вместе работали и сошлись близко.
— Серго! — кричит, — у вас дома перестрелка. Ты все понял? Тебе надо бежать, Серго! Мы поможем...
У нас действительно была эскадрилья и особого труда скрыться, скажем, в Финляндии или Швеции не составляло [...] Я ответил отказом и тут же все рассказал Ванникову.
Из Кремля вместе с ним поехали к нам домой на Мало-Никитскую. Это неподалеку от площади Восстания. Жили мы в одноэтажном особняке еще дореволюционной постройки. Три комнаты занимал отец с матерью, две — я со своей семьей. Когда подъехали, со стороны улицы ничего необычного не заметили, а вот во внутреннем дворе находились два бронетранспортера [...] Сразу же бросились в глаза разбитые стекла в окнах отцовского кабинета. Значит, действительно стреляли [...] Не было, разумеется, и настоящего боя. Все произошло, насколько я понимаю, неожиданно и мгновенно.
С отцом и я, и Ванников должны были встретиться в четыре часа. Не встретились [...] Внутренняя охрана нас не пропустила. Ванников потребовал объяснений, пытался проверить документы у военных, но я уже понял все. Отца дома не было. Арестован? Убит? Когда возвращался к машине, услышал от одного из охранников: «Серго, я видел, как на носилках выносили кого-то, накрытого брезентом».
Серго Берия и его мать Нина Теймуразовна Гегечкори несколько месяцев содержались под домашним арестом на правительственных подмосковных дачах. После домашнего ареста последовало помещение в одиночные камеры Лефортовской, а затем Бутырской тюрем. Официальных сообщений о смерти Берии тогда еще не опубликовали. Труп Берии никто из родственников не видел. Много позже сообщили, что 26 июня Берия был арестован, помещен в тюрьму и застрелен 23 декабря 1953 года прямо в камере маршалом советской армии Павлом Батицким.