Страница 16 из 27
- Понятно, - сказал Роман, - откуда же у вас волам взяться[3]. Только почему вы медальоны зовете антрекотами?
В графине оказалась перцовка, которая прекрасно пошла под селедочку. Борщ тоже был хорош, а вот «медалье» (медальон) – пережарен, суховат. Впрочем, чего ожидать от провинции. А ведь до большевистской власти Мелекесс был процветающим промышленным городом: паровая мельница, которую построили русские предприниматели Григорий и Константин Марковы - отец и сын. Сначала на мельнице работало около 60 человек, а уже в 1913 году работников было почти 300 человек. Начинал Марков-отец с мелкой торговли, затем был построен чугунолитейный завод. А после во владении Марковых уже было четыре водяные мельницы и одна паровая, мукомольный завод, пивоваренный завод, производство лимонадов, множество заведений торговли в разных городах, несколько современных пароходов для доставки грузов и многое другое.
Это Шереметьев тоже прочитал в архивах, в бумагах с буквой Ять говорилось так же, что все заводы Марковых были оснащены самым современным по тем временам оборудованием. И что, когда его арестовали, ещё не пуганные горожане, питавшие к нему неподдельное уважение, осмеливались бежать за телегой, в которой везли Константина Григорьевича, и бросать в неё узелки с едой и одеждой.
- Охо-хо! - сказал Шереметьев, вставая из-за стола и бросая на столешницу крупную купюру.
- Хозяин просил не брать с вас деньги, - подсуетился официант.
- У нас хорошие зарплаты, - ответствовал Шереметьев.
- Тогда сдачу извольте.
- Изволю, - сказал Роман, принимая мелочь и оставляя пятиалтынный на чай. Приходилось быть щепетильным, а то слухи пойдут по всему району, как чекист деньгами сорит.
На обратном пути, как водится, парня в штатском попытались обидеть трое выпивших местных парубков. У не женатых провинциалов мужицка пола всегда чешутся кулаки, в смысле показать свою петушиную роль в местно курятнике. В молодости Шереметьева – в пятидесятые такое наблюдалось возле танцплощадок в парках или около клубов. Почему около? Выяснять отношение прямо на танцполе было чревато – там дежурили дружинники: друзья милиции с алыми повязками на рукаве.
Все трое не успели даже закончить положенную по традиции прелюдию - дай закурить, а чего ты тут ходишь, купи кирпич… - как оказались в сугробах, каждый в своем. Роман последовательно подбил (подковал) им ноги и зашвырнул на обочину тропинки, по которой и почапал дальше, в гостиницу. «Однако, поздоровел я, - подумал он, взбираясь на матрасный Эльбрус, накачал новое тело на славу. В прошлой жизни я специальном боем поздно занялся, тело уже сформировалось. А тут с 13 лет качаю скорость и силу…» С этими мыслями он и уснул, чтоб утром встать рано и в энергичном состоянии.
Первую половину нового дня Шереметьев допрашивал и арестовывал следователей и оперативников, приложивших руки к раскрытию убийства и посадивших ряд невинных граждан. С особым удовольствием он отправил за решетку следователя – прыщавого юнца семитской наружности. Угнетенная при царе нация мстила российскому народу за свои многолетние унижения. Оперативников чуть было не пожалел: что взять с туповатых дуболомов, которым что ни скажи – сделают. Но потом решил, что несколько лет работы лесорубами им не помешают, и тоже отправил в местное КПЗ (камеры предварительного заключения).
После обеда Роман зашел к Шейнину и просмотрел папку с прежними допросами, которые Лев Романович не удосужился и пролистать. Оказывается, Пронина в момент убийства была не одна. Более того, её спутница была в числе многочисленных обвиняемых и в данный момент находилась в местном КПЗ.
- Лев Романович, вы не возразите, если я вызову кое-кого из подозреваемых по этому делу? – спросил он.
- Да вызывайте вы кого хотите, - отмахнулся Шейнин.
Через несколько минут я уже разговаривал с Овчинниковой – тоже учительницей, присутствующей на месте преступления. А через еще несколько уже послал милиционеров за председателем райисполкома Конновом.
Женщина рассказала, что они ехали в одном купе и вместе с ней около 10 часов вечера Пронина вышла из здания вокзала. Восторженная Мария Владимировна всю дорогу громко смеялась и без умолку рассказывала о встрече, о Кремле, о Сталине… Женщины не заметили, что от самого вокзала за ними следуют трое.
Грабители напали в темном переулке. Пронина закричала: «Разбой!» — и тут же получила удар ножом. Ее коллеге повезло — она вырвалась и выбежала из переулка. На улице, куда ее вынесли ноги, жил сам председатель райисполкома Коннов. В этот вечер у него было застолье. Учительница стучала в окна и просила, чтобы вызвали милицию. В ответ ей порекомендовали обратиться к соседям — высокие гости гуляют и, вообще, не до нее… На беду, у соседей не оказалось телефона. Женщина снова ринулась к председателю. Празднующее начальство отреагировало только после того, как услышало фамилию Прониной. Все высыпали на улицу, в считанные минуты приехала милиция… Но Мария Пронина была уже мертва. Преступники нанесли ей девять ножевых ранений и, забрав все вещи, скрылись.
- А спустя несколько дней в городе произошло второе чрезвычайное событие, - рассказывала Овчинникова. - В исполком по прямому телефону позвонил сам Сталин! После его звонка милицию, прокуратуру НКВД - всех подняли на уши. В то время в Мелекессе не велось даже учета преступлений. Чтобы иметь хоть какие-то зацепки, пришлось переворачивать судебные дела и больничные книги в поисках людей, погибших в этом же районе от большого количества ножевых ранений. И конечно, появилось множество подозреваемых, которых тут же обвиняли и сажали.
Шереметьев представил себе разговор со Сталиным:
Вождь, скорей всего, спросил: «Нашли?» — имея в виду, конечно, убийц депутата Прониной. Получив в ответ дрожащее «нет», Сталин, наверное, сказал: «Найти!» — и бросил трубку.
Роман не поленился просмотреть обвинения, которые начинались однообразно: …милицейский пёс, взяв след с места гибели Прониной, (спустя трое суток!), привёл милиционеров во двор к Сидорову. Его приятель и собутыльник Болотнов вначале под давлением правоохранителей признался в убийстве, но потом отказался. Кстати, это были безработные бывшие шоферы. Они были определены как члены контрреволюционной группы, так как «вели резкие контрреволюционные разговоры, срывали советские плакаты». В отношении Сидорова следствием было «установлено, что он писал и распространял контрреволюционные стихи, нелегально хранил «наган», который был в 1932г. был у него изъят. Правда, у всех подозреваемых было алиби: Сидоров еще 10 декабря выехал из города и в момент убийства находился на станции Инза, Аристов с 11 по 13 декабря безвыходно находился у своей сожительницы. И только Болотнов то признавался в соучастии в убийстве, то категорически отказывался. Просто у него то алиби и не было...
Потом возникла ещё «группа убийц» — местные жители Салюков, Жителев и Горбунов. Чем они показались подозрительными? Выяснилось: эти граждане «пьянствовали, нуждались в деньгах и 11 декабря вечером находились в районе убийства». Кстати, тут тоже имелась собака, которая «…взяла след с места убийства, привела на квартиру Горбунова и облаяла там спящего Салюкова».
[1] Дело было в реале, раскрыл его старший майор милиции В. П. Овчинников, который до 1938 возглавлял МУР. Прославило его раскрытое им и его группой «Мелекесское дело», о чём было доложено лично И. В. Сталину. Оно послужило основанием для награждения начальника МУРа орденом Красной Звезды в Кремле и сюжета детективной истории, описанной Л. Р. Шейниным. Пал жертвой репрессий, расстрелян 20 августа 1938...
[2] У кабареток секции не отдельные, их нельзя вытащить, они соединены друг с другом .