Последний сын

– Я принес тебе вот что, – погладив обложку книги, Телль отдал ее сыну.

Учитель

Ханнеса вызвался учить старый математик из их школы. Фина встретила его у подъезда, когда шла с работы. Старик считал окна дома.

– Тринадцатый раз считаю, – учитель повернулся к Фине и приподнял шляпу. – Привычка у меня такая – все считать, умножать… Я к вам. Если позволите.

Он сказал, что ему не надо денег, но один из родителей должен на занятиях присутствовать. Телль предложил учителю платить хотя бы символически, но тот категорически отказался. Старик объяснил, что живет один, на жизнь ему хватает, свободного времени у него много, а вот мальчику учебу бросать нельзя.

Ханнес был рад учителю. Он тяжело переносил расставание со школой, по привычке собирал вечером к занятиям ранец, готовил форму, рано вставал. Ханнес бы и в школу пошел, но Фина, понимая, какое унижение его там ждет, откладывала ранец, прятала форму, брала сына за руку и шла с ним до своей работы. Там, обняв Ханнеса, она просила его вернуться домой, а по пути – в магазине, который уже откроется, купить хлеба, печенья, молока.

Отпуская Ханнеса одного, Фина волновалась – не обидит ли его кто по дороге, не попадет ли он, задумавшись, под машину. Успокаивалась она только, увидев вечером по дороге к дому свет в окне сына. Поэтому, когда учитель предложил заниматься с Ханнесом, у нее отлегло от сердца.

– Ну, молодой человек, начнем, – бодро говорил, потирая руки, старик.

Он ставил рядом со столом, где сидел Ханнес, стул, садился и открывал свой старый портфель.

– Сегодня давайте мы займемся… – учитель называл тему урока, а Ханнес тут же ее записывал.

Так они прозанимались почти три месяца. Старик приходил в одно и тоже время трижды в неделю. Встречала его Фина, которой с работы до дома было ближе, чем Теллю. Когда учитель входил следом за ней в квартиру, Ханнес уже ждал его у дверей своей комнаты. Так он встречал только родителей.

Телль успевал со смены на занятия учителя с сыном. Обычно он тихо появлялся в комнате и садился на полу у стены. Поначалу старого математика смущала эта привычка Телля, но он быстро принял ее.

– Если у вас есть ко мне вопросы – задавайте, – всегда говорил по окончании занятия родителям старик. – Ханнес всегда задает, а вы – как будто хотите, но не решаетесь.

У Ханнеса действительно было, о чем спросить учителя. Он спрашивал про корабли, о которых читал в книгах; про древних математиков, которые, хоть и жили давным-давно, но знали больше, чем сейчас многие взрослые; про то, почему в школе носят форму только ученики, а учителя – нет, и почему она такая неудобная.

Старик был только рад этим вопросам. Его нисколько не смущало, что они, как бы выразился классный наставник Ханнеса, оказывались совсем по теме. Сложив свои учебники на край стола, учитель откидывался на спинку стула и начинал рассказывать. Не было на свете ничего такого, чего бы он не знал.

Боясь что-то упустить, Ханнес смотрел на старика, не моргая. Тем, что рассказывал ему учитель, он потом делился с родителями. Маме с папой было известно многое, но, конечно, не все.

Однажды, когда старик, перед уходом, по обыкновению спросил Телля, есть ли у того вопрос, Телль решился.

– Мы хотели поговорить с сыном, чтобы он после уроков задавал вам вопросы только по предмету. Можно?

Улыбнувшись, учитель сделал шаг к Теллю.

– Это хорошо, что Ханнес спрашивает, интересуется. Это правильно, – уверенно сказал он.

Поправив очки, старик взял плащ.

– Или, может, задерживаясь, я вас отвлекаю от дел? – в его голосе прозвучала озабоченность.

– Нет, – покачал головой Телль. – Но, честно говоря, я бы тоже хотел быть полезным вам.

Старик поднял портфель, надел шляпу.

– Хорошо, – сказал он, взглянув на Телля. – Тогда пойдемте, проводите меня. Это недалеко, у школы.

Быстр одевшись, Телль вышел с учителем на улицу. Уже стемнело, и окна квартир, витрины магазинов, кафе пришли на помощь тусклому свету уличных фонарей. До отбоя было более двух часов, а до школы – всего минут десять.

– Я, признаться, люблю гулять в темноте, среди домов с горящими окнами. Свет в окне – жизнь, тепло, надежда. Когда я смотрю на свет окон, чувствую умиротворение, – говорил учитель.

Старик шел медленно, что для Телля оказалось неудобно. Он привык спешить – домой, на работу, заскочить в магазин. В темноте всегда смотрел под ноги, чтобы не споткнуться, а из всех окон города для него имели значение только окна его квартиры.

Телль думал о ненужности такой прогулки, о том, что лучше бы учитель попросил его отремонтировать кран или плиту в своей квартире, починить обувь, в конце концов. Для Телля это было бы понятно и правильно, но как-то обижаться или сердиться на старика, единственного, кто не отвернулся от Ханнеса, он не мог.

Через два дома должна была показаться школа.

– Вы не в ней ведь учились? – спросил старик.

– Нет, я не отсюда, – мягко ответил Телль.

– Многие взрослые, кто живет в этих домах, учились в ней. И их родители в ней учились, и их дети учатся сейчас. Дома те же, школа та же. Магазины, парикмахерская, аптека – все на том же месте. Меняются только люди.

Остановившись, учитель повернулся к дому на той стороне улицы.

– Давным-давно в том доме жила пожилая женщина с дочкой. У дочки – совсем еще девушки – было немного перекошено лицо: нос и рот чуть сдвинуты в сторону, один глаз больше другого и навыкате. Я всегда видел их с матерью вместе, слышал, как они разговаривали. Именно слыша их общение, можно было понять, что дочка – нормальный человек. Девушка правильно произносила слова, ясно выражала мысли. Прошло несколько лет – она стала совсем взрослой, ждала ребенка. У нее родилась девочка. С нормальным лицом. Эту девочку из-за матери дразнили другие дети. Она потому и не играла во дворе со всеми. И я понял, что это взрослые так называли ее мать, так говорили про нее. От них дети переняли те оскорбления. Одни смотрели на ту женщину с жалостью, другие с отвращением. А любила ее только дочка. Она пошла в нашу школу… Женщина приходила ее забирать после уроков. Девочка шла с ней, держала за руку. А кругом все смотрели на них, и хорошо, если просто молчали. Те минуты для девочки были самыми тяжелыми, но она не отпускала руку мамы.

– Что стало с ними? – Телля тронул рассказ учителя.

Старик задумчиво вздохнул.

– Девочка доучилась. В последних классах на собрания к нам приходила ее бабушка. Она сильно постарела, но была такая же полная, как раньше. А ее дочь, маму той девочки, больше не видели. И не знали ничего о ней. Сама девочка никогда о ней не рассказывала. После школы девочка уехала.

– А ее бабушка?

Учитель рукой пригласил Телля продолжить путь.

– Не знаю. Не помню, чтобы потом я ее встречал или что-то о ней слышал… Вот и школа.

В здании не горело ни одного окна. Света фонарей хватало только чтобы увидеть школьный забор.

– Дальше не надо провожать, я почти пришел, – устало сказал учитель. – Сейчас витрины погаснут, станет темнее добираться… Ну, всего вам доброго!

– До свидания, – от души пожал ему руку Телль.

Подождав, пока учитель скроется в темноте за школой, он повернулся и не спеша пошел домой.

Однажды пришел не учитель, а нацполиция и инспекция Нацдетства. Фина простодушно открыла дверь, думая, что это старый математик. Она не успела опомниться, как в квартиру зашли два инспектора с нацполицейским. Еще один нацпол остался на этаже.

– Учитель к вам больше не придет, – сказал первый инспектор.

Он спросил у Фины, зачем старый математик ходил к ней домой.

– Занимался с больным ребенком.

Фина поначалу не могла понять, для чего эти люди интересуются учителем. Ей казалось, что они явились из-за сына.

– С ним можно и не заниматься, – махнул рукой в сторону стоявшего в дверях детской комнаты Ханнеса второй инспектор.