Платон и Дарья

Когда Платон закончил перечитывать письмо к Дарье, перед его глазами всплыло ее печальное лицо. Ему вспомнился последний день перед его отъездом из Старого Хутора. Погода в тот денек стояла тихая, теплая, поэтому молодые люди несколько часов провели на реке под тенистым утесом. Чуть приподнятый, мелодичный голос девушки тогда звучал спокойно. Это придавало особый блеск ее словам. При вспоминании любимого образа девушки Платона невольно повлекло в родной хутор. Как день без солнышка прожить не может, так и Перелыгин без милой жить не мог. Стосковался казак по Дарье, о чем он и писал в своем письме к ней. И хотя между ними никогда не было произнесено ни одного слова о любви, но они и без всяких слов знали, что очень любят друг друга.

“Скорей бы увидеть милый лик девушки”, – с нежностью и отчаянием подумал Платон.

Вечером все процедуры и обходы закончились, больничные шумы стихли, в затененных палатах установилась тишина.

Когда больные и раненые занялись своими нехитрыми делами, Перелыгин взял в руки книгу Льва Толстого в дешевом народном издании и с упоением начал читать увлекательную повесть “Казаки”.

Прошло несколько недель. То один, то другой казак покидали стены уютного госпиталя. Платон с завистью глядел на излечившихся товарищей. Ему страшно наскучило валяться в палате среди раненых. Нестерпимо хотелось на волю.

– Когда вы меня выпишите? – спросил он однажды лечащего врача.

– Забудьте об этом, вы нуждаетесь в длительном лечении.

В госпитале Перелыгин не один раз вспомнил своего ангела хранителя, который помог ему остаться на этой бренной земле. С каждым днем все живее разгорались его глаза, а на бледных губах казака часто разыгрывалась улыбка светлая как ясный день.

***

В Старом Хуторе кончилась весна. Ночи укоротились, дни удлинились и замелькали неприметно. На деревьях распустились листочки, в прошлогодней траве просочилась зелень. Было безветренно, стояла тихая утренняя синь. Небо на востоке загорелось бледной утренней зарей. По небу неслись редкие пухлые облака. Старый Хутор утонул в лощине, и только по дыму из труб можно было догадаться о том, что на здесь стоят хаты.

Полосатым утром в хуторе стали готовиться к завтраку. Казаки и казачки топили печи, шли к коням на конный двор, доили коров, готовили рыбу или мясо, засыпали в чугунки картошку, резали вермишель из раскатанного теста.

Позавтракав, Никифор Шутемов, Семен Перелыгин, Иван Чернавин и Прохор Селенин взяли запасы еды, запрягли коней в широкую телегу и сумрачной, тихой дорогой двинулись в лес, чтобы поохотиться на кабанов. За плечами охотников висели торбы и ружья. Следом двигалась стая охотничьих собак.

Дорога кончилась, впереди темной стеной встал хвойный лес. Охотники вошли в тихое, лесное царство. Вокруг стояла оглушительная тишина. Угрюмый лес молчал, как будто хороня какую-то тайну. На первый взгляд могло показаться, что в сонном лесу не было ни зверей, ни птиц. Не чирикнет воробей, не каркнет ворона, не пробежит волк со зверьком в острых зубах и не проскочит лиса с птицей в плотно сомкнутой пасти. Но это было обманчивое впечатление, потому что многие птицы и звери находили себе здесь пристанище и пищу.

В лесу повис серый сумрак. Небо над казаками светилось узкой щелью. Нельзя было угадать, в какой стороне вставало или садилось солнце. Лес становился все глуше и безмолвней. Мертвая тишина навевала тоскливое настроение. Кони тащились без понуканий. На лесной тропе с трудом умещалась одна телега. Колеса все время подпрыгивали на кочках. Разлапистые ветви свисали так, что иногда казаки задевали их своими папахами и зеленые иголки сваливались им за шиворот. Кое-где приходилось останавливаться, вываливаться из телеги, чтобы освободить тропу от валежника. Кони быстро выбились из сил, пока казаки добрались до цели.

Углубившись в лес, охотники услышали характерные звуки. Их производили кабаны. Охотники приблизились к поляне, пустили вперед своих собак и, засев в засаду, стали терпеливо дожидаться животных. Собаки кинулись в глубину леса. По настойчивому лаю, охотники поняли, что собаки обнаружили зверя. Обойдя диких свиней с наветренной стороны, они погнали лесных животных прямо на охотников. Однако кабаны, что-то почувствовав, остановились на самом краю поляны. Они подняли кверху тупые носы и, насторожив уши, стали усиленно нюхать воздух. По лесу разнесся разноголосый лай собак. Лесные животные как по команде бросились бежать в глубь леса, чтобы покинуть опасное место. Но несколько кабанов через поляну кинулись в сторону охотников. Селенин, вскинув ружье, выстрелил в голову зверя. Дикая свинья, резко мотнув головой, отскочила в сторону и свалилась с ног. Выстрел Семена тоже оказался удачным. Другие охотники оказались менее удачливыми. Многим кабанам удалось уйти живыми и невредимыми.

Низкое солнце склонилось за стройные сосны. Охота закончилась. Казаки, закинув тяжелые туши на сани, направили коней к заброшенной избушке лесника. Вдруг недалеко от места предполагаемого ночлега Селенин услышал короткий рев.

– Это медведь ревет, – тихо промолвил Селенин.

– Тебе видней, ты же старый охотник.

– Смотрите – попадетесь медведю, – шутливо предупредил Семен Перелыгин.

– Вот охотники – медведя испугались! – притворно изумился Шутемов.

– А если добудем медведя, как делить будем шкуру?

– Пока медведь не убит, нечего и шкуру делить, – отмахнулся атаман. – По утру пойдем охотиться, а пока заночуем в старой избушке.

Уже в серых сумерках охотники добрались до места назначения. Избушка, сложенная из толстых бревен по самые окна, утонула в земле. Кое-как раскрыв дверь, они сложили внутри свои вещи и занялись кто чем. Одни казаки взялись разделывать тяжелую тушу дикой свиньи, другие натаскали дров из сухостоя и задали корма коням.

Вскоре между двумя соснами загорелся яркий костер. Легкий ветер, раздувая пламя, не давал затухнуть костру. Иногда он постреливал угольками и распространял пахучий смолистый дымок. Горячий воздух исказил очертания деревьев. Они шевелились как живые. Когда угли нагорели, на жаркий огонь повесили небольшие куски мяса и котел с водой. Кипяток, бурно кипя, стучал металлической крышкой. Запеченное на огне мясо и чай на духмяных травах получились превосходными.

Ужинали в теплой избушке, срубленной на века из добротных толстых бревен при зажженной лампе. Она часто мигала от духоты и копоти. Треснутое стекло покрылось тонким слоем сажи. Все разговоры на время прекратились. Лишь иногда кто-нибудь произносил шутливые фразы. Когда ужин закончился, полились охотничьи истории. С кем что случилось, и кто что видел. А рассказывать было, о чем. Охота для казаков была не только забавой, но и опасным занятием.

– Однажды мы с Платоном пошли охотиться на кабанов. Засели в засаду и стали ждать, когда собаки выгонят диких свиней.  Через некоторое время из кустов на поляну выскочил кабан – повествовал Семен Перелыгин – я выстрелил да промазал. Следом за ним выскочила целая стая диких свиней, а у меня ружье не заряжено.

– Эх, горе-охотник – целое стадо упустил.

– Самому обидно было!

– Как-то осенью мы с Никитиным отправились охотиться на косуль, –  подхватил охотничьи байки Селенин. – Они выскочили на нас неожиданно. Никитин вскочил, встал во весь рост, выстрелил и смазал. Одна из косуль с ходу налетела на него, сбила с ног и начала топтать копытами. Если бы я не застрелил ее, то она втоптала бы его в землю. Я его спас от верной смерти.

– Да всяких опасностей на охоте случается, – раздумчиво проговорил Шутемов. – Почти каждый охотник в хуторе имеет ранения от охоты.

И хотя рассказывались охотничьи байки уже не один раз, но все равно все слушали их как будто впервые.

– Я, наверное, продам свое ружье, – вдруг сказал Семен.

– Да ты что, Семен, Платон вернется – охотиться будет.

– У него душа не лежит к охоте.

– Без охоты не прожить. Человек с древних времен охотится.