Страница 2 из 12
— До свидания. Звони, если понадобится помощь. Надеюсь, наше знакомство станет для тебя приятным воспоминанием.
— Даже не сомневайся, Иль. Да и ты звони, если что, — она подмигнула, — Любовник из тебя шикарный. Тело сильное.
Я ушел.
Мое поместье прекрасно расположилось на берегу озера. Сосны, тишина. Дом из дерева, и отделан деревом. Кедр, сосна, лиственница, бук, дуб, черное и красное дерево. Я сам занимался своим домом. Много света. Много пространства. В саду большая Lounge зона с диванами и крышей. Лужайка, ровная и красивая. Сейчас, серым февралем, все это было присыпано острым, колким снегом, кашей. Но, сосны зеленели. Как всегда.
Я рассеянно побродил по большой гостиной комнате и не удержался, направился в свой громадный кабинет. Именно там я хранил картины Лилит де Монк
Вот они, все десять полотен. Плюс та самая, Смерть. Она уже доставлена и стоит, прижимаясь к стене, не желая выпускать свою боль и отчаяние.
Лилит писала только цветы и деревья. Фоном могло быть море, окно, луг. Но, всегда цветы и деревья. На первом плане. Крупно. Никогда в вазе или горшке, в корзине или букете. Все «живые».
Первая ее работа — ленои. Остров Мансо, она там была, похоже, славился цветком — бунгви. Большой, красный, кричащий. Он и стал символом курортного острова. Но душой, ароматом и настроением были неприметные ленои. Красивого тона. Сирень и голубизна мелких соцветий. Они просыпались к сумеркам и отдавали свой чудесный аромат Миру. Я помнил этот остров вот этим запахом и любил его, насколько запах вообще можно любить. Она их тоже заметила….
Моя любимая картина-цветок яблони. В оконный проем виден сад и яблоневый цвет, нежно розовый, запечатлен Лилит превосходно. Ей удалось поймать и отразить невесомость цвета. Яблони скоро роняют свои лепестки. Век их недолог. Время цветения коротко. Тем и дороги они мне. Ей, видимо, тоже.
Еще одна примечательная работа. Пион. Сочный, свекольно красный. Помню, как сердился, приметив эту ее картину. Почему? Сам не знаю. Но уверен, в момент, когда писала она этого красавца, была влюблена.
А дальше надлом… Резкий и кровавый. Ягоды бузины. Ядовитые и неприятные. Картина эта, пожалуй, самая агрессивная из всех ее работ. Лилит — гений.
Потом кривой, нераскрывшийся тюльпан. Желтый. Тревожный. После тюльпана был год молчания…и вот Смерть.
Я развернул картину и повесил ее на стену.
Орхидея. Сухие палочки стеблей-стволов. Последний цветок, темно- лиловый (цвет гангрены) со смятыми лепестками. Корни-черви и желтые лопухастые листья. Цветок умирал. Последний прямой лепесток прощался, зная о неизбежной своей кончине, ожидая Смерти, как избавления от агонии.
Я заметался по дому, не находя себе места. Все время возвращался к Смерти и смотрел, смотрел. Чего я там искал? Кто его знает. Но, нашел. На картине орхидея стояла на столе у окна. За стеклом дождь со снегом, но все же видны туманные очертания Собора Спаса-на-Крови!
Плёсков. Она в Плёскове? Кто она? Лилит? С чего я это решил? Может, она была там проездом? Может, решила отразить то, чего не было?
Я разумно принял коньяку и лег спать. Не усну- сойду с ума от неясной тревоги и…чего? Ожидания?
Утром ко мне заявился Антон. Кот мой бесовский. Даже не он мой, а я его. Здоровый, дымчато-серый битюг. С маленькими ушами, круглой мордой и оранжевыми глазами. Он мощным мявом велел кормить его, и я не отказал.
Антон не выносил на дух моего па и Косту (кстати, Косту мы в семье называем Стива, долгая история). При появлении одного из этих суперарэ, котяра мой выгибался дугой, шипел дико и царапал когтями пол. Не смешно, страшно!
Часом позже мы встретились со Стивой в спортивном зале. Я с детства занимался борьбой. Был неплох, но Стива- дистэто, профессионал. Мне было чему поучиться. Сам деверь-шурин, получил в моем лице неплохого спарринг-партнера и друга.
— Стива, у тебя было ощущение, что надо куда-то ломиться, а куда не понятно? — принц вытирался полотенцем после душа.
— Было. Когда вокруг фугасы рвутся. Нужно ломиться, а куда не понятно. Зарыты же, — солдатский ответ.
— Я не о том! Тревога. Неописуемая и не ясно откуда.
— Было. Когда Алена попала в ураган на Седзё и не смогла вылететь в Столицу.
Вот оно. Я волнуюсь за Лилит де Монк! Бред. Я ее не знаю. Мы незнакомы!
Я посидел, поругал себя мысленно и выдал Стиве неожиданное.
— Я еду в Плёсков, Стива, — видимо тон мой показался ему странным и выскочил из него верный друг.
— Мне поехать с тобой, Илька? — и больше никаких вопросов.
Скажи я ему «да», он соберется и поедет. Но я скажу ему «нет», потому, что не хочу объяснять, что сошел с ума и еду в Плёсков не пойми зачем.
— Нет.
— Звони, если что.
Затем мы плотно поели и направились в разные стороны. Стива- реформировать армию Империи, а я мотаться по Плёскову.
Ну, кто на что учился, как говориться.
Я сел за руль своего верного внедорожника. И втопил. До Плёскова километров 700. И их я проехал часов за семь. По дороге слушал радио и… Знаки. Непонятные и нереальные в своей правде!
По всем радиостанциям новость номер один! Лилит де Монк выходит замуж за Бориса Демидова. Два крупных конгломерата сливаются. Акции, облигации, дивиденды, котировки.
Я ПОНЯЛ, почему она писала Смерть. Если то, что говорят о Демидове правда, то ей не позавидуешь. Зачем я еду в Плёсков? Вряд ли знаменитый Демидов станет праздновать свадьбу там. Зачем ему городок этот? Зачем мне Лилит? Зачем?!!
Голова моя почти взорвана, но я все равно еду. Февраль метет противным серым снегом. Крупа громко бьет о стекла машины. Свинцовое, безнадежное небо и я…безнадежный душевнобольной.
Я мотался по улочкам Плёскова. Вел меня странный, непонятный компас. МАГНИТ. И привел!
Река. Парапет. Дорога. Забор и голые деревья. За забором дом, серый и мрачный. Крупичатый снег шуршит под ногами, как фантик от карамели.
И среди этого великолепия я и моя машина. Я вышел, и стал ждать… Дождался!
Девушка, тоненькая и маленькая, выскочила из ворот и побежала к реке. Свадебное платье, кружево и шелк, подметало шлейфом грязный снег. Она босая. Волосы светлые, прекрасного пшеничного оттенка были настолько густыми и пышными, что я не вовремя припомнил «Дети подземелья». В книге изумительно описана девочка, с пышными волосами. Автор посчитал, что ее волосы «выпивали» из нее всю силу, тем и были живы и роскошны, убивая саму их носительницу.
Клянусь, тут все то же самое! Она тоненькая, как прутик! Хрупкая. Миниатюрная. Странно, но я по привычке уставился на грудь. Та, видимо, тоже «выпивала» хозяйку. Тем, наверно, была высока и замечательно округла. Боже, о чем я думаю?!
Девушка- человек. Никакой ауры. Бледная. Она приближалась, и я разглядел исключительной красоты лицо и глаза…. У нее что, линзы? Такого яркого изумрудного цвета? Зачем?
Пока я мотал головой, стряхивая нереальность события, она вскочила на парапет и…
Я побежал. Я никогда ТАК не бегал! Успел ухватить ее, несостоявшуюся утопленницу, за руку и вытянуть из кошмарной бездны. Вытащил и обнял. А потом в глаза ей заглянул и…
— Бегите. Он убьет Вас. Оставьте меня, — что ты сказала, русалка?
Из ворот дома выскочил здоровый мужик и бросился к нам. Я все еще обнимал малышку.
И вот тут я понял, что предстоит мне встреча с Борисом Демидовым. Это был он, без сомнений. Она его любовница? И он рассердился, что примерила платье невесты? Закатила скандал и не хочет отдавать Бориса в мужья другой? Лилит де Монк — данни. А малышка-человек. Или как? Она кто ему? Топиться с горя побежала? Да что происходит-то?!!!!
Странно, что был он один. Предполагалось, что охрана должна следовать по пятам за таким денежным мешком.
— Бессонов? — удивился и изрядно.
— Демидов, — я не торопился психовать, зачем, если можно договориться?
Девушка, услышав его голос, затряслась и прижалась ко мне плотнее. Я, конечно, обнял крепче. Ты чего испугалась, глупенькая?