Крыло

А я услышал шёпот.

Шёпот, способный заглушить весь хаос, творящийся вокруг. Шёпот сотен голосов. Они говорили в диссонанс, шептали каждый по отдельности. Они были щупальцами, что тянулись к моему разуму.

— Убей их...

— Защищайся...

— Спасайся...

— Дерись...

— Убей всех...

Щупальцами, что ввинчивались в голову, вызывая адскую боль. И я закричал, хватаясь за волосы, пытаясь отползти, убраться подальше от источника этой силы. От источника боли.

Враг заметил мой крик. Некто, бесконечно чуждый и враждебный мне, смотрел на меня приближаясь. Я не видел его, сжимая веки что было сил. Чувствовал. Голоса взорвались криком, взвыли, умоляя, прося, требуя, приказывая убить его, разорвать на части, уничтожить, сжечь всепожирающим пламенем.

Ведь это было так просто. Достаточно пожелать. Достаточно позволить тому тёмному, что сидит за гранью, тому, с чем я связал свою душу, достаточно только разрешить ему. Подчиниться. Дать ему своё тело.

Знак. Символ. Трикветр, вписанный в незамкнутую окружность.

Отдать свою волю.

— Твой разум мой! — тяжёлый рык заглушает все голоса, весь шёпот, заглушает всё.

И я подчиняюсь раньше, чем успеваю понять, что произошло.

Моя рука удерживает нож. Лезвие слегка дрожит в паре сантиметров от шеи Ориса. Юстициарий хмур, но не удивлён. Его рот открывается, он что-то говорит, но я слышу только шёпот множества голосов.

Толчок. Орис отталкивает меня, продолжая удерживать руку с ножом. И моё тело без моего желания начинает двигаться. Ладонь выпускает нож, вторая рука моментом его перехватывает, тут же пытаясь ткнуть лезвием в грудь юстициария. Одарённый с ленцой, медленно отводит удар... Или не медленно? Мы двигаемся быстро. Очень быстро. Но воспринимается всё это иначе.

— Вор должен умереть!

Тело, придавленное чужой волей, бросается в атаку. Удар за ударом, лезвие ножа стремится достать плоть противника, и, кажется, с каждым разом всё ближе. Орис уклоняется, вновь и вновь отводит атаки, но выражение его лица становится всё более напряжённым.

Почему я должен его убивать?

Рука с ножом замирает на середине удара.

— Должен умереть!— ревёт в разуме чужой голос.

— Убить...

— Отобрать...

— Разорвать... — шёпотом вторят голоса.

Не обращая на них внимания, я перевожу взгляд на ладонь, сжимающую нож. Чёрная кожа. Усилие воли и железка падает на землю. Пальцы с когтями подрагивают, пытаясь схватить что-то.

Трикветр, вписанный в незамкнутую окружность.

Рву на себе тюремную робу. Пятно чёрной кожи на груди. И белый символ под сердцем.

— Я даю тебе силу! — ревёт чужак.

Я об этой силе не просил!

— Без меня ты никто!

Нет.

— Като! — окрик Ориса пробивается через отступающую пелену.

Голова кружится. Меня рвёт. Я падаю на колени и блюю прямо себе под ноги. Мозги кипят в черепной коробке. Однако главное и самое позитивное — ощущение чужого присутствия ослабло.

— Като! — повторяет юстициарий, не решаясь подойти ближе.

Но я молчу, медленно приходя в себя. А ещё молчу потому, что на языке вертится исключительно нецензурная лексика. Чёртов храм! Демоновы жрецы! Нужно было понимать, что бесплатный сыр только в мышеловке! Но чтобы подложить такую свинью! Превращение в раба! Обменять свою жизнь и своё тело на силу! Обменять свой разум и волю!

К чертям храмовников!

— Держись, — подбадривает меня Орис. — Ты всё ещё очень нужен Минакуро, а от этой дряни можно избавиться. Всё будет хорошо.

Будучи всё ещё не в состоянии говорить, я сумел открыть глаза. Орис держит какую-то защиту, отрезавшую нас от постепенно затухающего боя. И, кажется, жрецы поигрывают. Только Артур ещё огрызается, отбиваясь от рыцарей.

— Ненавижу жрецов, — выдохнул я.

Это вызвало у юстициария улыбку.

— Оклемался?

Очень хотелось огрызнуться, но сил на это не хватило. Сумел выдать только короткое:

— Нет.

— Давай уберём тебя подальше отсюда, — озвучил Орис своё намерение. — Станет легче.

Я не сопротивлялся. Мужчина легко поднял меня на ноги и, придерживая за плечо, поволок куда-то. Дороги я не разбирал, сосредоточенный только на том, чтобы правильно переставлять ноги. Да косился на свою грудь, на нормальную кожу, туда, где ещё недавно был проклятый символ. В гробу я видал такое перерождение. Если местный божок понимает под перерождением превращение в гадского демона с промытыми мозгами, я буду самым рьяным атеистом.

И мне стало грустно. Мне нравились Джейн и Химуро, но после всего случившегося нашей дружбе конец. Я не приму жрецов такими, никогда не стану одним из них. А они не простят мне этого, сочтут это предательством. Если выживут, в чём я сомневаюсь. Я снова остался без друзей, один.

Орис остановился у какой-то стены и усадил меня на обычную деревянную скамейку, отполированную годами использования. Похоже, он счёл, что мы ушли достаточно далеко. Мне же сейчас всё было безразлично. Навалилась апатия и слабость. Быстрее бы всё это закончилось.

— Ты как? — спросил юстициарий.

Он посматривал в сторону шума, не забывая и оглядываться по сторонам, отслеживая возможную угрозу, но и мне внимание уделял, проверяя состояние.

— Отвратительно. Самая чёрная жопа, которую только могу представить. Те, кого я считал друзьями — сумасшедшие сектанты. Жизненные перспективы мутные и довольно мрачные. Общее состояние паршивое. У меня острое чувство, что стоило сдохнуть там, в квартире тёлки Дэвида, чтобы просто не участвовать во всей этой каше. Я не ною, просто осточертело всё до омерзения.

Несколько секунд мы молчали. Бой где-то вдали постепенно затихал, всё реже вспыхивали заклинания, крики до нас не доносились вовсе.

— Последние месяцы у тебя действительно выдались... — Орис замолчал, не найдя, похоже, подходящего цензурного слова. Все цензурные не давали достаточной глубины передачи смысла. — Но перспективы у тебя есть. Семья Минакуро...

— Я не Минакуро, — оборвал я юстициария. — Чушь это всё. Просто авантюра.

— Что? — не понял юстициарий.

— Мне так сразу сказали. Что я на самом деле просто парень с улицы. А выдают меня за давно пропавшего ребёнка за каким-то своим «надом».