Страница 13 из 17
Мы подхватились с места, пока я доставала деньги за обед, подскочил сам Рахмон, протягивая нам пакет с упакованными в коробки нашими заказами. От денег отмахнулся, проговорив.
— Храни вас Аллах! Вернитесь все целыми! Я знаю, что такое заложники…
Двор из четырех девятиэтажек был оцеплен полицией, из одного подъезда выводили вдоль стены дома жителей спецназовцы, прикрывая людей своими щитами. Мы подъехали почти вплотную к полицейскому "Тигру", там стояли несколько человек, один что-то говорил окружающим. Я запретила своим выходить из машины, сама подошла к руководителю операции.
— Мы медобеспечение, что там случилось?
Мужик повернулся в мою сторону.
— А, медицина… да нарик дозы не нашел, зато нашел где-то карабин охотничий, мать и сестру несовершеннолетнюю объявил заложниками, и постреливать по двору начал, тварь! Двоих ранил, ваши увезли уже. Теперь вот звонит, орет, что сейчас застрелит мать и сестру и выкинет в окно, вон, на седьмом этаже.
В самом деле, на седьмом этаже в одной из квартир только одна балконная дверь была немного приоткрыта, остальные окна плотно зашторены. Там, в двери, колыхалась какая-то тень.
— И что требует?
— Как обычно, — вздохнул полицейский — миллион долларов, вертолет на крышу. И дозу немедля, чтобы ширнуться.
Замолчав, он рявкнул в микрофон гарнитуры.
— Трофим, ну что там?
Невидимый мне Трофим ответил.
— Цель вижу, работать не могу, он постоянно передвигается и прикрывается то девчонкой, то бабой! Могу их зацепить, если дернется. А его реально колбасит, дёргается, мне видно.
Ясно, снайпер на крыше противоположного дома. Телефон затрезвонил в руке командира, я собралась уходить, чтобы не мешать. Внезапно полицейский махнул мне рукой, останавливая. Я замерла на месте. Он включил громкую связь, и я услышала.
— Вон скорая приехала, я вижу, пусть врачиха поднимется, у них ширево есть, я знаю! Только баба пусть идёт, мужика застрелю сразу!
И наркоман отключился. Теперь все смотрели на меня выжидательно. А я жалко улыбнулась. Ну, что я могу? Ну не чувствую я в себе позывов к самопожертвованию, тем более, теперь. Полицейский вздохнул опять.
— Понятно, что приказать я вам не могу, но он конкретно съехал с катушек, сказал, если не придёте, убьет всех в квартире, отдайте ему наркотик, он вас не тронет.
Я позвала Ильяса, при свидетелях из упаковки с наркотиками убрала все ампулы, кроме одной и передала их фельдшеру. Сказала, чтобы полицейский сразу же написал и отдал Ильясу акт о расходе одной ампулы промедола. Взяла в руки ящик с медикаментами и медленно пошла к подъезду. Каждый миг, ожидая выстрела. Что творится в мозгах у конченого наркомана — неизвестно никому, в том числе и ему самому.
После общения с наркоманами у меня осталось четкое убеждение, как в старых фантастических фильмах, когда в человеческое тело вселяется чужеродная тварь. То есть, она выглядит как человек, но ничего человеческого в ней уже не осталось. Нет такого преступления, на которое бы не пошел нарик ради дозы. Они сродни зомби — у них нет никаких ни родственных, ни душевных привязанностей, только одно осталось — Доза! Так что иду и не знаю, чем это закончится. Но решила, что ментально буду сканировать их там всех, но наркомана — крайне осторожно, они очень подозрительны и любое появление у них в голове посторонней с их точки зрения мысли могут счесть угрозой или нападением.
Дверь мне открыли не сразу, вначале явно пытались рассмотреть, нет ли за моей спиной или сбоку от дверей полицейских. Затем дверь открылась и меня рывком за рукав куртки выдернули в темный коридор. Дверь за моей спиной грохнула запорами и нервный голос приказал.
— Иди в кухню!
Я и пошла, планировку таких квартир, я знаю, бывала не раз. В кухне, у стола, сидела женщина неопределенного возраста. На полу, в углу между мойкой и холодильником, забилась девчонка лет двенадцать-тринадцать на вид, с опухшей половиной лица, с расплывающейся обширной гематомой, рваная рана на губе, откуда ещё все выступала кровь. Девочка машинально стирала с лица кровь ладонью, но молчала, уставясь в одну точку.
Сопорозное состояние, когда от стресса, ужаса мыслительная деятельность отключается, и человек уже не реагирует на внешние раздражители.
Меня грубо ткнули стволом карабина в спину.
— Ширево давай!
Я, стараясь не делать резких движений, аккуратно достала из внутреннего кармана коробочку с промедолом, подала назад наркоману. Он, открыв ее, взревел.
— Почему одна ампула? Чё, морфия нет? Промедол мне суешь!
— Мы ехали на подстанцию, пополняться, расход с утра был большой, нас с дороги развернули сюда. Морфин нам сейчас не выдают, только промедол. Больше у меня ничего нет, есть в ящике анальгин. Можно, я девочку осмотрю?
— Че этой мелкой сучонке сделается? Шприц чистый давай!
Получив требуемое, ушел в другую комнату. Я подошла к ребенку. Да, губа разорвана и гематома здоровенная, вон и глаз уже закрылся. Как бы скуловую кость этот выродок не сломал… затампонировав кровоточащую рану салфеткой с хлоргексидином, просканировала девочку.
Я была в ужасе, даже не могла вдохнуть воздух!! Нет, скуловая кость была целая, хотя этот урод ударил сестру затыльником приклада. Девочке, оказывается, было шестнадцать лет, а не двенадцать, как мне показалось вначале. Наверное, сказывалось недоедание, потому что отчётливо ощущалось чувство голода, но не это самое ужасное. Девочку уже год насиловал этот выродок, не могу назвать его человеком! Причем при полном попустительстве матери, она все знала и тоже запугивала ребенка, говоря, чтобы она молчала, иначе брат сильно расстроится и вообще ее убьет. А этого допустить никак было нельзя, поскольку девочке была положена пенсия за погибшего отца, и все эти деньги шли на наркотики.
Ребенок уже решился покончить жизнь самоубийством, больше не выдерживала, но вот это случилось… Я повернулась к матери, если можно так сказать. Видимых повреждений на ней не было, но вид у нее тоже был пришибленный. Она подняла на меня глаза со слезами.
— Вы не подумайте плохого, Вадик, он хороший, просто — это же болезнь такая, да? Его просто надо лечить! Его нельзя наказывать, его лечить надо!
Истово шептала она, надеясь, что и в этот раз ее мальчику повезет и все обойдется и ее Вадик останется с ней. Я огляделась вокруг. Нда, бедновато, видно, что все ценное уже вынесено и продано на дозу.
Но и ещё более жуткая мысль мелькала в голове у этой, не могу сказать, матери. Она уже прикидывала, как бы удачно продавать дочь мужчинам, чтобы получить деньги для Вадика. Судьба дочери ее не интересовала, у нее был только одно божество — сын. Пока я все это обдумывала и пыталась понять, как и что тут можно сделать на пороге появился довольный Вадик. Вмазался уже. Посмотрев на нас, он неожиданно весёлым голосом сказал.
— А ты тоже ничего, врачиха! Пойдем, развлечемся, пока вертолет не пригонят! А то эта — он небрежно ткнул стволом карабина в сторону девочки — надоела, ноет только. Пошли!
И он попытался дёрнуть меня за рукав. Я шарахнулась от него. Наркоман истерически завизжал.
— Что шарахаешься? Не хочешь? Кто тебя спрашивает? Или вот хошь, смотри, я этих сучек убивать буду на твоих глазах, пока ты сама не разденешься!
Девочка сидела молча, а вот мать зарыдала.
— Ну что вам стоит, женщина? Соглашайтесь, ничего с вами не случиться, вы же не молоденькая!
Я почувствовала, как злоба поднимается во мне, мутит голову, как начинают трястись руки от протекающей к ним силы, но тут опять послышался голос этого урода, истерический, с подвизгиванием.
— А вот, смотри, я сейчас в голову себе выстрелю, если не согласная! Смотри, где ж твоя гуманность, где твоя клятва Демократа? Не веришь, что выстрелю? Смотри!
Я даже не успела повернуться, как мать пулей пролетела мимо меня, повиснув на руке сына. Выстрел таки грохнул, уши заложило от звуковой волны, резко и кисло запахло сгоревшим порохом. На полу валялся наркоман, под головой собиралась кровавая лужа. На теле самоубийцы валялась и выла волчицей мать. Мне и проверять не надо было — Вадик был бесповоротно мертв. Я подошла к девочке в углу, вытянула ее за руку, повернула в сторону от этого жуткого зрелища, и, не выпуская ее руки, взяв свой ящик, вывела девочку из проклятой квартиры.