Претендент

Так и случилось.

Отдельная палата, забор анализов по приезду, мягкая кровать для Лукаса и диван для неё. Ник наотрез отказался куда-либо уезжать, поэтому пришлось потесниться. Но сначала они оба каждый со своей стороны держал за руку их мальчика, пока медсестра ставила ему капельницу.

Лукас капризничал. Ручка болела, горлышко тоже. Спать хотелось, но заснуть не получилось, и пока температура не начала снижаться, они все пережили не очень приятные минуты.

Их лечащий доктор испросил разрешение на использование лёгких седативных препаратов, и Элис пришлось подписать несколько бумаг. Но до этого Николас завалил врача вопросами о возможных побочных эффектах. К ответам она не прислушивалась, всецело доверившись по этом вопросу Нику.

— С вашего позволения, я всё равно сделаю пару звонков, — сказал он в конце и вышел в коридор. Доктор не обиделся. Или сделал вид.

От присутствия медсестры в палате они отказались и всю ночь в четыре глаза наблюдали за спящим Лукасом. Снова пили кофе, который Ник приносил из автомата, и много говорили. Возможно, рассказывали друг другу таблицу умножения — Элис не помнит ни слова из этих разговоров. Ник отвлекал её от тягостных дум, но они всё равно лезли в голову. Страшные истории про онкологические заболевания, которые начинались как простудные. Про инфекции, которые развивались так стремительно, что убивали человека в течение нескольких часов. В одном из детских садов на соседней улице недавно от менингита умерла девочка — женщины в магазине обсуждали. Даже думать об этом было больно, не то что представить…

В какой-то момент Ник взял её за руку.

— Элли, всё, что ты сейчас напридумываешь, останется только в твоей голове. Пожалей себя. И меня тоже, потому что видеть твой больной взгляд совершенно невыносимо.

— Ты всегда можешь уйти.

Даже затуманенный страхами мозг отметил, как сварливо это прозвучало. Слава богу, что Ник пропустил этот тон мимо ушей. Или же, как ранее их доктор, предпочёл не заметить.

— Никуда я не уйду, и ты это знаешь.

— Но я не могу выкинуть из головы все эти ужасы только потому, что тебе это не нравится!

— Я и не прошу, — Ник провёл ладонью по её щеке. — Но как убеждённый материалист знаю, что мысль нематериальна. И озвучивать страхи нужно. Хотя бы для того, чтобы изгнать их из себя.

— Я… — Элис всхлипнула. — Я боюсь. Он никогда так сильно не болел, понимаешь? А что если это одна из тех болезней, от которых дети умирают?

— Если я скажу, что мы делаем всё возможное, чтобы этого не случилось, ты мне поверишь?

Вторая ладонь легла ей на щёку, заставляя оторвать взгляд от сына и повернуть голову в сторону Николаса.

Он улыбался.

Пока она изводила себя тревогой этот стервец улыбался!

Конечно, чего ему не улыбаться, не смеяться над ней — глупой наседкой, трясущейся над своим цыплёнком. Ведь он не имеет никакого отноше…

Её лицо запылало так сильно, что Элис удивилась, как Ник не отдёрнул от него руки.

— П-прости, — пробормотала она, оказавшись загипнотизированной серыми глазами, казавшимися в этот момент почти чёрными. Это оказалась всего лишь мысль, но от её эгоистичности и несправедливости Элис стало плохо. Пока ещё Ник не сделал ничего из того, в чём она собиралась его обвинить. И, судя по всему, не сделает.

— Не надо всё на себе тянуть, цветочек. В хомут впрягается вторая лошадь.

Теперь уже улыбнулась она — слабо и почти болезненно.

— Обещай, что с ним ничего не случится.

— Не случится. Обещаю. Если Лукас пошёл в меня, то горло — его слабое место. У меня всё детство прошло в тонзиллитах. В восемь удалили миндалины, а до этого мятные леденцы и маршмэллоу были моими лучшими друзьями (Как лечат ангину в США — отдельная история — прим.автора).

— Думаешь, это наследственное?

— Очень может быть. Надо поговорить с мамой. Помнится, у неё был рецепт чая, от которого становилось легче.

— С мамой?

— Ну да, с мамой. А что тебя удивляет? — Глаза Ника снова улыбались, хотя он старательно пытался сохранить серьёзность. — Как у любого человека, у меня есть родители. Слава богу, живые и здоровые. А ещё куча родственников — кузенов и кузин, тётушек и дядюшек, и все они жаждут с вами познакомиться.

По спине Элис пробежал ощутимый холодок.

— Жаждут познакомиться? Ты рассказал им про… про нас?

— Пока ещё нет. Жду твоего разрешения.

Если его целью было отвлечь её внимание от насущных горестей, то Ник с лёгкостью её достиг. Элис отвлеклась. Так отвлеклась, что весь следующий день то и дело возвращалась к его словам.

Если раньше ей казалось, что это она позволяет Нику войти в их жизнь, то теперь оказалось, что и он радостно распахнул двери своей — для неё и Лукаса.

Какова была его жизнь? Что она знала о ней? Что знала о самом Нике? Кто он, чем занимается? Что любит, что терпеть не может? Только ли усталостью объяснялось её согласие поехать в его дом, или же она желала посмотреть, как устроен изнутри мир Николаса Холанда.

Да, фамилию его она знала благодаря Мэри, но на этом всё. Как-то не приходило в голову погуглить его имя, а стоило. Потому что, когда, закрывшись в туалете в палате сына, Элис это сделала, поисковая страничка выкинула больше тысячи ссылок и столько же фотографий.

Николас Холанд, тридцать семь лет, вице-президент компьютерного гиганта «Неотек» — «гений, филантроп, плейбой, миллионер». Почти Тони Старк. Только симпатичнее. На её вкус намного симпатичнее.

Прочтя несколько статей, Элис растерялась. Она едва перестала бояться Мэтта за его масштабность, как на её голову свалился не менее масштабный Ник. Понятно, что их с Лукасом жизнь теперь изменится, но готова ли она к этим изменениям?

И напрасно жать ответа на этот вопрос у цедящей по капле кофе старой кофеварки.

А как было бы здорово!

Глава 20

Следующая ночь обещала стать такой же бессонной, как и предыдущая, хотя и проводила её Элис не на диване в медицинской палате. Ей была предоставлена одна из гостевых комнат с отдельной ванной и огромной кроватью, застеленной новым, хрустящим бельём, но сон всё равно не шёл. Происходило это вовсе не по причине присутствия в доме мужчины, к которому она испытывала влечение, и не из-за самого влечения, а из-за этого дома. Вернее, того впечатления, что он на неё произвёл.

Нет, всё казалось очень даже пристойно. После того, как они поужинали, Ник провёл для неё экскурсию. Сначала по первому этажу, потом повёл в подвал, где был оборудован домашний кинотеатр, спортзал с бассейном и зона спа. В одной из гостиной на первом этаже она заметила бильярдный стол, а во второй — покерный. Там же находился большой зеркальный шкаф с напитками и барная стойка, завешанная светящимися в ярком свете хрустальными бокалами. Рядом с ней — узкая дверца, ведущая в прохладную комнату, где в специальных шкафах хранились бутылки с вином и отдельно — сейф для сигар. Электронный, с датчиком температуры.

В детстве она видела нечто подобное у одного из своих дядюшек. Тот специально пригласил родственников, чтобы похвастать приобретением. Отец тогда назвал это «вопиющим расточительством». Джакомо Манфреди ни то что сигары — сигареты в руках не держал, считая данную привычку признаком недалёкого ума и лени.

У Эдди большой стаж курильщика. Дурак и лентяй вряд ли дослужился бы до звания капитана. И всё же сигарный шкаф Николаса произвёл на Элис почти то же впечатление, что и на её отца.

Не дом, а логово сибарита. Неважно, что пашущего, как Джепетто (отец Пиноккио — итальянский аналог папы Карло — прим. автора).

Странное дело: чем больше Элис узнавала Ника, тем больше он от неё отдалялся. Делался недосягаемым через сигарные шкафы и дорогие клиники.

Уверенности в себе у неё всегда было в достатке, и всё же Элис вынуждена признать, что не сможет соответствовать Николасу Холланду. Это подруге легко говорить, что полюбивший её инвестиционный магнат всего лишь обычный мужчина, которому посчастливилось заработать большие деньги. Но теперь Элис сама находится на месте Мэри и прекрасно отдаёт себе отчёт, что эти слова — пустое сотрясание воздуха. И как бы ни было это парадоксальным, при наличии общего сына ситуация у неё намного сложнее.