Счастье по наследству

Исключением я не стала. Поэтому, оказавшись внутри и обменявшись приветствиями с парнями за стойкой, я ловко протискиваюсь сквозь толпу бейсбольных болельщиков в подсобное помещение.

Где с разбегу падаю в руки взмыленного как лошадь на скачках Энди.

— Вот и мой ангел-спаситель! — вопит он мне на ухо, пока неловко тискает в объятиях. — С Эшли ты разминулась буквально на две минуты.

— Кухня работает?

— Закрылась. Но парни ещё на месте.

— Окей. Организуешь что-нибудь пожевать?

— Без проблем.

— Где «кроксы» Ланы?

— Посмотри под дальней скамейкой.

— С тебя еда и чистый фартук. Еда главнее.

— Конечно. Выходи в зал, как будешь готова.

— Еда, Энди. Много еды.

— Хорошо. Дай мне три минуты.

Я иду в туалет — небольшую комнату с треснувшей фаянсовой раковиной, зеркалом в старинной оправе и современной сантехникой. У нас даже есть небольшая душевая кабина, и я с завистью поглядываю на неё, пока мою руки. В другой раз непременно ею воспользовалась бы, но в зале действительно полный бедлам. Клиенты ждать не любят, и мне лучше поторопиться.

Распустив окончательно растрепавшийся пучок, я быстро расчёсываю волосы чьей-то забытой на раковине расчёской и снова их собираю. Из сумки достаю карандаш для глаз и ловко рисую им стрелки. Мазок помады, немного румян на бледные щёки, и я почти готова. Серая форменная юбка не очень удобна для беготни по залу, но деваться некуда. Сняв пиджак и расстегнув две верхних пуговички на рубашке, я закатываю рукава по локоть. Вот и все сборы.

Зелёный, хорошо отглаженный фартук уже ждёт меня на скамье рядом с резиновыми тапочками Ланы и тарелкой с маленькими сэндвичами. Я скидываю свои туфли и с наслаждением влезаю в мягкие «кроксы», попутно запихивая в себя ветчину, сыр и хлеб. Видел бы меня сейчас Лекс — человек, которого я ежедневно распекаю за любовь к еде на ходу. Вот и хорошо, что не видит, не на что будет пенять.

Карандаши и блокноты лежат на стойке у двери. Я хватаю парочку и выхожу в зал.

Марка я замечаю почти сразу и, честно говоря, почти этому не удивляюсь. Всё настолько переплелось и запуталось, что было бы странно, если бы его здесь не оказалось.

Каким-то чудом ему удалось найти место у стойки. Чёрный как смоль «Гиннесс» и тарелка с орешками — неподходящая компания на вечер для мужчины в деловом костюме стоимостью с этот бар, но, кажется, Марка всё вполне устраивает.

Мне совершенно не нравится роль пешки в чужой игре, тем более что я точно в ней не безмолвный статист. «Грин стоун» — моя территория, а Роф за стойкой нередко подрабатывает вышибалой. Скорее всего, ещё до конца вечера я выясню, что Броуди делает в «Грин стоуне», ну а пока с возросшим энтузиазмом принимаюсь разносить заказы.

Некоторые из посетителей меня узнают. Некоторых узнаю я. Мы либо обмениваемся дежурными фразами, либо просто киваем друг другу, либо меня, как ту канарейку, с помощью дружеских объятий пытаются выжать вместо лимона.

— Эмма, детка, где ты пропадала?

— Много сердец уже разбила, чертовка?

— Скажи Сеймуру, что это место много потеряло, когда ты ушла к тем счетоводам.

— Ты обещала выйти за меня, когда сбрею усы. Видишь, сбрил! Назначай дату.

Весь вечер я чувствую себя звездой «Большого брата», на которую направлены все камеры студии. И пусть в моём случае «камера» одна, всё равно я не могу отделаться от мысли, что это своего рода испытание на вылет.

Марк смотрит на меня, но не заговаривает. Даже когда я оказываюсь напротив него за стойкой. Держась за кран и привычно наклонив стакан в сторону, я наливаю пиво и совершенно не тушуюсь под его внимательным взглядом. Шум стоит неимоверный, и даже если Марк захочет мне что-то сказать, вряд ли удастся его услышать. Так что мы просто переглядываемся.

Иногда он полностью поглощён своим телефоном. Иногда — разговорами с соседями и барменами. Иногда смотрит в телевизор. Ведёт себя как человек, который находится в том месте, в котором хочет быть, но эта видимость иллюзорна. Он здесь из-за меня. Я знаю это. Знает и сам Марк. Это знание — следствие, а вот причина пока скрыта.

После полуночи становится легче. Поток клиентов постепенно сходит на нет. Сказывается отсутствие закуски существеннее орешков и вяленого мяса и то, что большинству из болельщиков завтра на работу. Остались только несколько компаний, которые допивают пиво и шумно обсуждают, где продолжить празднование.

С отсутствием постоянной практики от тяжёлых подносов ломит руки. Как и мышцы лица, зафиксированные в вежливой улыбке. Завтра я пожалею об этом великодушном порыве прийти на помощь ближнему, и в сотый раз начну изводить себя за неумение вовремя сказать «нет». Сеймур ратует за субординацию, потому полы здесь я мыла только в его отсутствие.

«Я хозяйка, а не наёмный рабочий», — повторяя про себя мантру, я поправляю волосы и обнаруживаю два карандаша, по привычке заткнутые за оба уха — карманами на фартуке хозяйка Эмма пользоваться так и не научилась.

Кинув опасливый взгляд на Марка, я с удовольствием отмечаю, что он занят беседой с Брайаном. Который, непрофессионально привалившись к стойке, над чем-то заливисто смеётся.

Прямо на глазах Энди сдувается, как воздушный шарик, из красного превращаясь в серо-зелёный.

— Не знаю, как тебя благодарить, — говорит он, опускаясь на свободный стул у стойки.

Между ним и Марком всего ничего. Во всяком случае, к тому, что трубой трубит Энди, и прислушиваться не надо. Поэтому я стараюсь отвечать односложно.

— Не стоит. Всё в порядке.

— Ты же понимаешь, если бы не обстоятельства… — упорно тянет Энди.

— Всегда рада помочь, ты же знаешь.

— Надеюсь, ты не будешь против, если я не расскажу об этом эпизоде Сеймуру? Он с меня шкуру спустит за то, что ты вышла в зал.

— Я большая девочка, Энди, и давно не нуждаюсь в чьём-либо одобрении. Если тебе будет спокойней, от меня он об этом точно не узнает.

— Спасибо, Эмма. Ты чудо.

Ещё минут десять я кручусь в зале, после чего прощаюсь с Энди и иду переодеваться.

Туфли после удобных «кроксов» напоминают средневековое орудие пыток. «Испанский сапог» — так, кажется, это называется. Правда, судя по картинке в энциклопедии, он надевался на всю ногу, а у меня только ступни огнём горят. Есть большое желание уйти домой в тапочках Ланы, но максимум, на что я способна, это, вытянув ноги, сидеть в подсобке в ожидании такси.

Телефон пиликает входящим сообщением о его прибытии. Я со стоном поднимаюсь на ноги и, взяв сумочку, выхожу в зал. Можно спокойно уйти через служебный вход, но настолько мелочной выглядеть не хочется. За почти два часа, проведённых под пристальным наблюдением Марка Броуди, я смиряюсь с неизбежностью нашего разговора, да и игра в догонялки меня больше не прельщает. Возможно, это говорит усталость — я просто хочу, чтобы этот день наконец закончился.

Парни прощаются со мной по очереди: тепло, по-дружески и с обязательным наказом заглядывать почаще. Я обещаю. Правда, без должного энтузиазма и довольно рассеяно. Беспокойного покалывания в затылке больше нет. Я оборачиваюсь, и на мгновение — да-да, на совсем коротенькое мгновение — чувствую разлившееся в груди разочарование.

Марка за стойкой больше нет.

Ушёл.

Машины такси перед входом я не наблюдаю и начинаю нервно озираться.

А в следующее мгновение сердце ёкает при виде высокой мужской фигуры в тёмном костюме, небрежно прислонившейся к пассажирской двери чёрного представительского седана. Ноги скрещены, руки в карманах, пиджак застёгнут на одну пуговицу — картинка из бизнес-издания о богатых и знаменитых, а не мужчина. И это после двух часов в пропахнувшем пивом и сигаретным дымом пабе.

— Такси я отпустил.

Марк говорит это таким будничным тоном, будто подобное между нами в порядке вещей.