Страница 12 из 18
7
Вот уж никогда бы не подумал, что не способен полностью контролировать внешнее проявление своих чувств. Но всё когда-то бывает впервые.
Когда я увидел, как мама выходит из симпатичной виллы, на самом берегу моря, возле Олимпийского парка, во мне словно кто-то обрезал тугую струну, удерживавшую меня всё это время.
Я еле устоял на ногах. На глаза навернулись слёзы, которые я сдерживал из последних сил.
Мама сначала улыбнулась, потом озабоченно нахмурилась и подбежала ко мне. Мы обнялись без слов. И только спустя минуту она спросила:
— Сынок, что случилось?
В тот момент я не смог ответить.
Мы сидели вечером, на балконе виллы и смотрели на набережную. Народу было много; эпидемия отступила, люди как будто пытались наверстать упущенные возможности общения. Пахло едой и морем.
— …поначалу я, конечно, был против, — говорил папа, — ну сам подумай: к чему нам эта показная роскошь? Мы что, олигархи какие-то?
— А потом мы вошли во вкус, — засмеялась мама; папа улыбнулся в ответ.
— Да, есть такое дело, — согласился папа, — к комфорту быстро привыкаешь. А мы уже не в том возрасте, чтобы игнорировать возможности, которые посылает жизнь.
— Так что у тебя случилось, Гриша? — спросила мама, разливая по бокалам какое-то вино; в свете заката оно было ярко-рубиновым, и красиво стекало по стенкам бокала, — когда ты пришёл, у тебя был такой вид, как будто мы не виделись сто лет.
Я подумал пару секунд, глядя в маме глаза. А ведь врать или увиливать теперь нет никакой потребности. Я волне могу рассказать родителям о том, что на самом деле со мной происходило. Более того — нет ни одной причины, почему бы мне не сделать этого прямо сейчас.
Я улыбнулся маме. Потом сказал:
— Только не думайте будто я сошёл с ума, хорошо? У меня с собой доказательство, что все мои слова — правда. И я вам его обязательно покажу.
Папа с мамой немного растерянно переглянулись. Потом мама кивнула. И я начал рассказ.
Поужинав, мы спустились вниз, к бассейну. Папа заметно нервничал, у него тряслись руки. Мама тихо плакала. Как я и думал, родители мне поверили сразу. Я, конечно, всё равно продемонстрировал им, как работает тюрвинг. Возможно, даже чересчур наглядно: я показал папе, как выглядит Сочи с высоты птичьего полёта в свободном падении. Конечно же, я знал, что у него совершенно здоровое сердце, иначе не решился был.
— Ну же, ребят, чего вы молчите, а? — беспокоился я.
Мама всхлипнула.
— Садись, сын, — отец указал на один из шезлонгов, — дай нам прийти в себя.
Мало-помалу слёзы прекратились. Мама вытерла откуда-то взявшимся в её руках платком. Вздохнула. Потом сказала:
— Ты мог хотя бы предупредить…
— Не мог, мам, — ответил я, — объяснял уже, как виделась мне ситуация в тот момент.
— Мне неприятно думать, что между нами появились тайны, сын, — вздохнул отец, но потом добавил: — однако считаю, что в той ситуации ты поступил правильно. Должно быть понятие тайны. И нечего лишний раз мать волновать.
— Коля! — возмутилась мама.
— Что — Коля? Скоро шестьдесят лет, как Коля. Прав сын. Не было у него выбора.
— Я чуяла, да, — мама покачала головой, — мне сны разные снились…
— Мама, — я подошёл к ней, взял в руки прохладные ладони, — я здесь. Я живой. Это всё уже позади.
— Да не совсем позади, судя по тому, что ты рассказал, — заметил отец.
— Ты же откажешься от предложения, да? — спросила мама, имея в виду наш разговор с Катей насчёт сигнала и Тау Кита.
Я промолчал.
— Но это же полное безумие… — прошептала она тихо и снова заплакала.
Я вздохнул. Поднялся. И уже направился было в дом — смотреть на слёзы матери было выше моих сил. Но отец окликнул меня:
— Григорий! — он называл меня полным именем, если хотел сказать что-то важное.
— Да, пап? — обернулся я.
— Посиди с нами. Мы разучились ценить время, которое проводим вместе.
Через пару часов мама успокоилась. Мы говорили о разных вещах; вспоминали моё детство. А потом, немного поколебавшись, мама всё-таки решилась задать вопрос, который, видимо, беспокоил её всё это время:
— Гриша, а можешь показать эту свою супердевушку?
— Катю? — переспросил я, немного удивившись — маму редко интересовали мои подруги. Точнее, поначалу-то интересовали, но после пятой или шестой она перестала меня спрашивать о личном.
— Нет, мам, — ответил я, — у меня и смартфона-то сейчас нет.
— А… она может нас слышать? Прямо сейчас, да?
Я огляделся. Возле бассейна был ухоженный газончик, а за ним — ещё какие-то насаждения, уверен, выполненные по последним веяниям ландшафтного дизайна.
— Технически да, — ответил я, — но не думаю, что она это делает.
— Ты в ней так уверен?
— С учётом того, что мы прошли — да, мама. Уверен. Понимаешь, у неё была возможность полностью уничтожить человечество. Но вместо этого она сама решила стать человеком. И она больше человек, чем многие биологические представители нашего вида.
— Хорошо, — мама кивнула, бросила взгляд на папу и опустила глаза, — я хочу тебе рассказать кое-что.
— Конечно, мам, — улыбнулся я.
— Только ты пойми. Ладно? — мама вздохнула. Посмотрела на меня. В её глазах была тревога.
— Мам, ты о чём вообще?
— Я не всё рассказала тебе про ту ночь, когда твой папа нашёл меня в лесу.
Мы с папой переглянулись.
— Я никому это не рассказывала, — вздохнула мама, — да никто бы и не поверил. Потому что в жизни так не бывает, — она посмотрела на папу, — Коля, прости. Но я правда не могла. Ты бы заподозрил, что со мной происходит что-то нехорошее. Ты… очень рациональный человек. Тебе даже до сих пор сложно принять то, что происходит с Гришей, верно? Ты держишься, но я же вижу, как тебе тяжело.
Папа поёрзал на пластиковом стуле. Потом опустил глаза и как будто опал, сдавшись обстоятельствам.