Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 70 из 71

Эпилог

Четверг, 17 декабря. День

Москва, Кремль

Злая ирония судьбы: в ворота Спасской башни я проехал, покачиваясь на мякоти сидений черного трофейного «Майбаха».

Спасибо Зюзе, расстарался замполит.

«А як же? — комично изумился он. — Навищо мы немцив бьемо? Щоб було, на чем ихаты нашему комбату! Верно, хлопци?»

И хлопцы радостно заголосили: «Ага!»

У отделения комендатуры лимузин плавно затормозил. Косолапый офицер в безразмерном тулупе тщательно проверил документы и отдал честь.

— Поздравляю, товарищ капитан!

Чубатый водитель тронул машину с места, и плавно свернул к зданию Совнаркома.

— Приехали, товарищ капитан! — весело сказал он. — Если что, тут дождусь!

— Да ладно, езжай, — отмахнулся я. — У меня номер в «Москве», тут напротив. Прогуляюсь хоть…

— Не-е… — завел чубатый. — Салов меня к вам прикрепил, значит, всё!

Хлопнув бойца по плечу, я выбрался из машины. Раны затянулись, прячась под шрамами, и кости срослись, даже колени разработались. Приседать до упора пока не выходит, но физкультура и труд все перетрут. Кристя, правда, увещевала с тростью походить, но тут уж я восстал. Не калека же!

Побалансировал на грани между тем и этим светом, и хватит. Я снова в мире живых и здоровых! Ну, почти здоровых.

Миновав несколько постов охраны, поднялся к круглому Свердловскому залу. Внутри сгущалось замирание…

Проезжая по московским улицам, я едва узнавал столицу — всё наносное, понастроенное в девяностых, весь тогдашний, вернее, будущий китч больше не прятал скромное обаяние столицы нашей родины. Мне, если честно, было сложно вжиться в тутошнюю городскую суету — фронтовые привычки не отпускали, держали цепко. Но постепенно отпускало, окружая мирным тыловым бытием.

Однако здесь, в Кремле, всё это страшное и прекрасное время словно возводилось в степень, натягивая нервы и рождая волнение.





Зал был полон. Штатские костюмы и платья терялись среди мундиров и сверканья новеньких погон. Людской гомон, кружась среди колонн, восходил к высоченному потолку. Но вот, будто получив некий тайный сигнал, награждаемые стали поспешно рассаживаться, и я, галантно пропустив какую-то здешнюю мегазвезду, стрельнувшую на меня глазками, облегченно уселся с краю, вытянув ноги — колени побаливали.

Народ захлопал, встречая Калинина — седой старик в черной паре вышел на сцену. На Деда Мороза он не тянул, уж больно бороденка куцая, а вот на Санту — вполне.

Что Председатель Президиума Верховного Совета СССР говорил собравшимся, я прослушал, занятый подглядыванием — пытался узнать, угадать, кто сидит со мною в одном ряду. Бесполезно… Живые лица и старые фотокарточки часто так непохожи.

Михаил Калинин вручал ордена и тряс руки героям, улыбаясь по-доброму, как дедушка из деревни, и все хлопали награжденным.

— Антон Иванович Лушин! — четко объявил помощник «всесоюзного старосты».

Насилу унимая ёканье, я встал и прошел к трибуне. Чеканить шаг у меня не выходило, хромота мешала, но волна рукоплесканий, прокатившаяся по залу, будто сняла тяжесть — люди, сидевшие за моей спиной, всё понимали.

— Капитан Лушин по вашему приказанию прибыл!

Разводя усы в ласковой улыбке, Калинин вручил мне красную грамоту с золотым тиснением — «Герою Советского Союза» — и две маленькие коробочки того же державного цвета с орденом Ленина и Золотой Звездой.

— Поздравляю вас, товарищ Лушин! — тепло сказал Михаил Иванович.

— Служу Советскому Союзу!

Я скромно вернулся на место, улыбаясь аплодировавшему залу, а мегазвезда помогла мне прицепить к кителю ордена. Наверное, именно в этот момент во мне что-то сошлось — и сочлось с тем миром, куда я угодил. Именно зародившееся чувство общности взволновало меня, а вовсе не та бешеная овация, с которой люди, собравшиеся в Свердловском зале, приветствовали Сталина.

Вождь появился неожиданно, войдя в неприметную дверь. Калинин суетливо освободил трибуну, и Иосиф Виссарионович кивнул ему мимоходом.

— Товарищи! — глуховатый голос, знакомый по старым записям, разнесся по залу. — Второй год мы ведем ожесточенную борьбу с фашизмом, воюем за свободу и независимость нашей родины, отстаиваем самую жизнь! Наша непобедимая Красная армия разгромила врага в Демянском котле и сняла блокаду с героического Ленинграда… — Сталин не читал с листа, он говорил от себя, и зал слушал, замирая. — Товарищи! В результате контрнаступательной операции «Уран», нашей армии удалось окружить группировку немецко-фашистских войск под Сталинградом. Сегодня утром немецкая 6-я армия капитулировала! Генерал-фельдмаршал Паулюс и еще двадцать с чем-то генералов вермахта сдались советскому командованию…

Зал взорвался аплодисментами. Люди вскакивали с мест, а крики «ура» загуляли под куполом. Да я и сам орал, отбивая ладони. Победа же! Победа!

— …Эта победа Красной Армии, — Сталин словно подхватил мои мысли, — стала коренным переломом в войне. Мы отняли у немцев стратегическую инициативу, и теперь наш долг — прогнать захватчиков с советской земли, и завершить всенародную борьбу окончательным разгромом гитлеровцев! Наше дело правое, товарищи, победа будет за нами!