Страница 48 из 71
— Помню, как в детстве мечтала, чтобы все-все-все вдруг исчезли из города, — негромко заговорила Кристя, — и я бы осталась одна. Хочу — в магазине платья меряю. Хочу — мороженое лопаю. Или в конфеты руки запускаю по локоть… Дурная была, не понимала, до чего же это страшно — тишина и пустота в целом городе. Выморочном городе…
Передернув плечами, она придвинулась ко мне, и взяла под руку. Я благодарно прижал локоток.
— Ты не жалеешь, что… здесь теперь? — осторожно спросила девушка.
— Нет, — качнул я головой. — Будущее… Жалкое оно какое-то, выхолощенное. Идею отняли, а что взамен? Сто сортов колбасы? Нет, даже в этом обманули! Сплошной эрзац. И люди такие же стали — манекены ходячие, муляжи. Девушки и те — модели…
— А я? — улыбнулась Кристина, заглядывая мне в лицо.
— Ты — настоящая, — признал я. — Хотя… тоже не сразу разглядел. А потом…
— А потом? — тихонько повторила девушка.
— Суп с котом, — вздохнул я, не выдавая тайны, как Мальчиш-Кибальчиш.
— Ладно-ла-адно… — затянула Кристя. — Все равно ж вызнаю!
— Верю, — улыбнулся я, останавливаясь у дверей эвакогоспиталя.
— Пока, — шепнула девушка, привставая на цыпочки.
Поцеловала. Не в щечку. В уголок губ.
Я вежливо постучал в расхлябанную дверь, и вошел.
— Разрешите?
Через пыльные окна, заклеенные косыми крестами бумажных полосок, упрямо прорывалось солнце, высвечивая маленькую комнатку. Ее загромождали рассохшиеся шкафы и облупленные сейфы, а за шатким столиком, устланным газетами, восседал военком 3-го батальона — старший политрук Данил Зюзя.
Не великого росточку, но весьма упитанный, военком нежно улыбался, нарезая шмат сала тоненькими ломтиками.
— Ныяк товарищ комба-ат… — пропел он, хищно шевеля пшеничными усами. — Заходьтэ, заходьтэ! Мэнэ вжэ доложили про вас, дуже рад знайомству! Ты вы сидайтэ, побалакаемо… Ось спробуйтэ, шо мэни досталося! М-м-м… Сказка!
Заняв шаткий венский стул, я отломил кусочек ржаного и положил сверху пару бело-розовых лепестков сала. Вкус… Специфический!
— Свэженькэ, гарнэнькэ… — журчал мой визави, причащаясь.
Неожиданно в его глазах, разгоняя жирные волны блаженства, проглянула деловитая серьезность.
— Вы, товарищ комбат, нэ слухайтэ, шо про мэнэ кажуть… — Зюзя кинул в рот «малэньку» дозу сакрального хохляндского яства, и задумчиво умолол ее. — Можэ, я и куркуль, та оцэ ж нэ задля батальону! Хиба ж я крыса яка, щоб вид своих ховаты? А якщо трэба щось добуты у штабу дивизии… Та хоч у штабу армии! Вы зараз приходьтэ до мэнэ.
— Ладно, ждите, — улыбнулся я. — Данил Григорьевич, я как-то слышал ваш разговор с политбойцами… Обожаю суржик, а народ хоть в теме?
Военком захихикал, смежая веки в лукавые щелки.
— Уж будьте уверены, товарищ комбат, — выдал он на чистом русском, хоть и по южному мягком языке, — всё понимают без перевода!
Я крепко пожал протянутую руку.
— Сработаемся, товарищ старший политрук!
Полк остановился на высоком берегу, в излучине Вазузы. Мой батальон занял запущенный парк усадьбы графов Паниных. Дворец спалили крестьяне в Гражданскую, одна церквушка уцелела — на колоколенке дежурил наш эвенк. А я, со всем своим штабом, устроился на поросших травой руинах «дворянского гнезда».
Огромный Борис Шубин, начштаба, он же адъютант старший батальона, как его должность звалась с налетом дореволюционной стилистики, расселся по-турецки, вдумчиво выпятив губу. Юркий Никита Голубев притулился рядом и развернул карту — вместе с Саней Черновым, вторым замом Шубина, они водили пальцами по квадратам, изучая местность. А я примостился на огрызке стены, посередке своей свиты. Четвертого «придворного», красноармейца Вострецова, мы услали к Симоньяну — чем скорее пообедаем, тем скорее выступим. Немцы нас давно дожидаются. Дождутся…
— Товарищ командир, может, оврагом двинем? — пробасил Шубин. Склонившись ко мне, он чиркнул ногтем по карте: — Вот здесь. Конечно, могут минами накрыть, зато противопехотных там точно нет — Косенчук проверил. А тут вот… вот… как раз брод, мелко совсем, и дно галечное. Наша артиллерия точно не застрянет.
Я кивнул, соглашаясь. Летом стрелковые батальоны лишились взводов ПТО, но младлей Бритиков, оставшись без «сорокапяток», быстро утешился. Вчера его «канониры» отбили у немцев противотанковую 50-мм пушку вместе с «тягачом» — грузовиком «Опель-Блиц». На литых шинах, вместе с одноколесным передком, орудие без особого напряга перекатывали всемером, хотя весу в нем с тонну. Зато уж как пальнет… И полкузова заставлено ящиками с выстрелами — осколочными, бронебойно-трассирующими и подкалиберными с сердечниками из вольфрама. Семьдесят пять миллиметров брони — навылет с полукилометра! Дураком надо быть, чтобы пройти мимо такой вундервафли…
— Выдвигаемся, — постановил я. — Вклинимся с фланга, застолбим плацдарм… А там видно будет!
Пулеметчики тарахтели с обрывчика, прикрывая переправу. Все три роты выбрались на левый берег Вазузы, не замочив ног, а низко урчащий «Опель» лишь обмыл колеса, скрипя галькой. Наша трофейная пушка грузно подпрыгивала на прицепе.
Три или четыре мины шарахнули по нам, вздымая пенные гейзеры, но лишь забрызгали водой — немцы стреляли наобум, не различая целей. Поспешая, мы втянулись в широкий овраг, распахивавший устье у берега. Крутые склоны балки заросли травой и кустарником, кое-где принялись деревца, а по сырому дну сочился жалкий ручеек.
Я с тревогой посматривал на кручу — по краю скользили стрелки из 5-й роты. Если залетит снаряд, бабахнет знатно…
— Бегом, бегом! — глухо прикрикнул, не выдерживая.
Наше спасение заключалось в спешке и неразберихе, постигших немецкие войска. Вальтер Модель отводил дивизии, выстраивая линии обороны впопыхах. Наскоряк, как выразился Шубин.